Мы сидим на её кухне. Шипит чайник, она отстукивает пальцами ритм какой-то неизвестной мелодии и смотрит в окно. Почти темно. Лампу никто так и не включил, а на улице небо заволокло серыми облаками. Все тут кажется таким же серым. Её серое лицо, серые пальцы, которые стучат по серому столу. Потолок, стены, даже я – всё серое.
Чайник вскипел, и она встала, чтобы разлить нам чай. Я зашел к ней ненадолго. Всего лишь проведать старого друга. Как-то так само получилось, что я спросил: «Пригласишь меня на чай?». Она кивнула и пропустила в комнату. Чай у неё обычный. Из пакетика.
Мы молчим и не знаем, что сказать друг другу. Я пытаюсь думать о том, что буду делать дальше. Дальше я пойду домой, включу какой-нибудь фильм или почитаю книгу, пойду бегать в лес – утром у меня никогда не получалось вставать. Потом лягу спать. Не засну до трех часов ночи, потому что за отпуск окончательно сбил себе режим. Опять почитаю, буду думать о ней, вспоминать, чувствовать.
Я залез рукой в карман и протянул её шоколадку в золотой фольге. Она кивнула и взяла. Шоколадку она положила рядом и все время поглядывала на неё, пока мы пили чай. Она не прикоснулась к ней. Да и вообще держалась, как будто бы замороженная. Как будто бы находится в одной комнате со змеей.
Я вспомнил, что она и вправду очень боялась змей. Мы как-то раз втроем ходили в серпентарий. Гадюки, ужи и кобры смотрели на неё замученно. С другом мы прикалывались, что они вот-вот покончат жизнь самоубийствам. Она же просто держалась за моей спиной и поджимала губы всякий раз, когда друг толкал её в сторону аквариумов. Стенки аквариумов были грязными и облапанными. Если присмотреться, то можно было увидеть отпечатки пальцев сотен детей. Дети прижимались носом к аквариумам и трясли их, чтобы змеи проявили хоть какие-нибудь признаки жизни. Родители иногда оттаскивали своих детей, а иногда нет. Работников зала в зале вообще не было. Они курили за зданием серпентария и рассказывали друг другу пошлые анекдоты.
Тогда мой друг тоже был её другом. У них даже были какие-то отношения, но я особо не лез в это дело. Вообще никто не лез в это дело, пока мой друг не покончил с собой. Он повесился в своей комнате и даже не оставил никакой записки. Ему просто нечего было сказать. Родители обнаружили его спустя два дня, потому что уезжали на дачу, а он дома готовился к важным, к самым важным экзаменам в его жизни.
С того момента и поползли слухи, что это именно она довела бедного парня до такого. Я этим слухам не верил, но она все равно расстраивалась. Перестала вообще куда-либо выходить и постоянно твердила, что она никуда и не хочет. Она стала бояться. Непонятно чего. Она всегда казалась мне сильной, надежной, как огромная плывущая по реке грузовая баржа. Она не должна была ничего бояться.
Она допила свой чай и спросила, не нужно ли мне ещё. Я покачал головой. Разговор не клеился, но мне не хотелось уходить из этой серой кухни, где её серые руки каждый день готовят яичницу на завтрак, картошку на обед и рыбу на ужин. Она не возражала, чтобы я остался. Держалась как-то отстраненно, как будто бы впервые в жизни увидела живого человека. Наверное, она так и не выходила из комнаты.
Я переночевал у неё, а рано утром ушел. Мне хотелось, чтобы у нас был душераздирающий разговор ночью, поцелуй и всё остальное, но этого не случилось. Она просто вырубилась, а я просто не мог уснуть. Почему-то она до сих пор казалась мне огромной и неповоротливой грузовой баржей. Огромной и надежной. С которой ничего никогда не случится.
