Аниаллу застонала от боли. В первый момент она решила, что нижнюю половину её туловища придавило обрушившимся потолком. С трудом отжавшись от пола, сианай заглянула себе через плечо. Лучше бы там и вправду был завал. Лучше бы её проглотил плотоядный слизень. Лучше бы...
Ниже талии её собственное тело превращалось в змеиный хвост – огромный, непомерно раздутый, как брюшко муравьиной матки. Вокруг него копошилось великое множество существ самых разных рас. Голые, тощие, они жались к её бокам, жадно, как-то ожесточённо присосавшись к отверстиям в чешуйчатой коже.
– Прочь... – прохрипела Аниаллу; существа не шелохнулись.
– Прочь! – взмахнула она рукой, собираясь применить заклятие, но кто-то помешал ей, впившись в нежное ухо.
– Не с-смей! Леш-ши смирно! – приказал тихий голос.
Аниаллу мотнула головой, замерла, ужаснувшись тошнотворной догадке, и создала волшебное зеркало. Голову её покрывали змеи. Множество проворных, самодовольных гадин с умными, злыми глазами собирались на макушке в массивный многоголовый пучок.
– Леш-ши, леш-ши, – повторила одна из них, не выпуская уха Алу. – У каж-шдого швой Путь!..
Аниаллу проснулась с криком. Сжавшись в комок, она долго гладила свои озябшие голени, судорожно перебирала нижними пальцами шёлк простыни, шептала, как заклинание: «Перемены не приходят легко, перемены не приходят легко»...
– Анар! Анар, ты тут?
Ответа не было. Аниаллу прикрыла глаза, вчувствоваясь в окружающее пространство. Анар обнаружился в дальней части облюбованного кошками дворца, вроде бы он что-то читал. Вздохнув, Алу решительно отшвырнула одеяло и спрыгнула на пол. Тёплые бархатистые плитки так и ластились к ступням.
Пройдясь по комнате, она остановилась перед высоким зеркалом, но собственное осунувшееся лицо вдруг вызвало у алайки такой приступ брезгливости, что она поспешила перевести взгляд на убранство спальни за спиной своего отражения. Эта мрачноватая красота, застывшее в камне славословие когтистости и клыкастости, – начинало нравиться ей. Оно придавало сил, уверенности... и вызывало желание соответствовать обстановке.
Аниаллу нетерпеливо хлопнула в ладоши.
По первому требованию незримые слуги принесли ей новое платье – длинное, тёмное, совершенно неощутимое на коже. Аниаллу облачилась в безмолвные шелка и велела убрать ей волосы так, как любила прежняя хозяйка дома. Проворные магические руки замелькали вокруг, заплетая, зачёсывая и перевивая её смоляные пряди расшитыми мелкими камнями лентами. Через считанные минуты из зеркала на Алу взглянула совсем иная сианай – могущественная, грозная, хищно-прекрасная.
Окружённая безликим сонмом слуг, преображённая алайка направилась в обеденную залу. Как и любая кошка Аласаис, Аниаллу ан Бриаэллар была прирожденной актрисой, способной не только играть роль, которую диктуют обстоятельства, но и извлекать неимоверное удовольствие, перевоплощаясь в новое существо, вживаясь в необычный образ – даже в отсутствие всяких зрителей. Сейчас она почти радовалась тому, что Анар остался в библиотеке. Ей казалось, что он только помешал бы её общению с этим таинственным домом.
Высокие двери услужливо распахнулись, и Алу вошла в столовую. Потолок овального зала восхищённо уставился на гостью сотней светящихся кошачьих глаз. Алайка прошествовала к столу и опустилась на стул, придвинутый незримым лакеем. Сверкнули серебряные нож и вилка – госпожа Аниаллу приступила к трапезе.
Блюд было подано великое множество, оставалось только отдать должное таланту мага, консервировавшего все эти деликатесы. Вкус их показался Алу самым изысканным из всего, что ей доводилось пробовать раньше. Она брала понемногу каждого кушанья, желая отведать как можно больше из них. Аниаллу ела не торопясь, как истинная алайка, часто вытирая и без того чистые пальцы салфеткой.
Насытившись, сианай не спешила выйти из-за стола. Она чувствовала себя бодрой и сильной как никогда. Откинувшись на спинку кресла, Аниаллу ласкала клыкастые морды пантер на подлокотниках. Поведя плечами, она потянулась... и с ужасом поняла, что не может разъединить колени. Резко оттолкнувшись от крышки стола, Алу чуть не опрокинула кресло. Проскребли по полу окованные металлом ножки... гадко прошелестел толстый змеиный хвост.
– Это сон. Я наелась и уснула за столом. Ланфейр[2], Ланфейр, ну что за гадость? – простонала Алу. – Лучше бы я приснилась себе в виде той недопревратившейся дамочки в юбке из кальмара!
Не в силах проснуться, Аниаллу зацепилась за этот образ Истинной Аласаис всеми клыками и когтями.
Змеиный хвост начал чернеть. С каждой секундой он становился всё легче и легче, пока и вовсе не стал казаться Алу баллоном, воздушным шаром, наполненным легчайшим газом, упруго подталкивающим её вверх, ввысь, к блаженно жмурящемуся потолку. Аниаллу передёрнула плечами, стряхивая напряжение, и от этого движения конец хвоста вдруг раскрылся, распустился чёрным цветком, выпустив на свободу десятки гибких, свитых из мрака щупалец. Тычинок Ночи...
По телу Аниаллу прошла сладостная дрожь. Губы алайки сами собой расплылись в гордой, самодовольной улыбке. Ничто больше не могло угрожать ей. Она сама стала воплощённой угрозой. Паря над креслом, она разглядывала свои длинные сильные пальцы, выпускала и втягивала лезвия ногтей, представляя, с какой лёгкостью эти изящные руки могут разорвать в клочья плоть её врагов. Да что там руки – каждый лепесток её одеяния, словно блёстками из дымчатого стекла, был покрыт мириадами крючковатых когтей. Вонзившись в тело жертвы, они высосут из неё всю жизненную и магическую силу и сохранят для своей хозяйки в атласной толще её живого одеяния. Аниаллу медленно проводила языком по клыкам, наслаждаясь их смертоносной остротой. Она окидывала взглядом богато убранную залу и с жестоким сладострастием думала о том, что стоит ей пожелать, и эти прочнейшие колонны и зачарованные статуи, стоящие здесь веками, разлетятся в пыль, а стены станут жалкой грудой камней. Как упоительно было чувствовать свое могущество, возможность выполнить любое самое мимолётное и бессмысленное желание!
Аниаллу схватила драгоценный бокал... И неожиданно остро ощутила его хрупкость – словно бабочка доверчиво села ей на ладонь, одно движение – и...
– Разве это я? Разве это моё желание? Тут что-то не так, – острой льдинкой блеснула в её сознании трезвящая мысль.
Блеснула и растаяла, растворилась в океане грозной, необузданной силы, пробудившейся в Аниаллу. Да-да, именно пробудившейся, не данной извне, а лишь освобождённой чьей-то дружеской рукой... в самый критический момент.
– Я не хочу уничтожить то, что прекрасно, – словно извиняясь перед бокалом, проговорила Алу. – Я хочу расправиться с мерзостью. С худшей из мерзостей, которая обвила мою душу! Я не хочу больше быть жалкой змеиной рабыней. Не хочу быть ничьей рабыней. Никогда больше! Свободы! Хочу свободы! – страстно прокричала Аниаллу... и в тот же миг поняла, что так и будет – отныне и навсегда.
Покусывая среднюю фалангу указательного пальца, Алу вчувствовалась в необычайные ощущения, охватившие её. Как легко, как восхитительно легко стало у неё на сердце! Она больше не была рабыней Тиалианны, о нет. В мгновение ока, одним движением души Аниаллу избавилась от всех цепей... даже тех, которые прежде таковыми не считала.
Мир вокруг стал упоительно невесом, прозрачен... однороден. Больше не было приятных и неприятных ей существ, близких и неблизких ей идей, добра и зла, справедливости и несправедливости, правильного и неправильного. Она была больше ничего никому не должна – в том числе и самой себе. Её самой, в сущности, тоже больше не было – и это было изумительно. Аниаллу расхохоталась в экстазе. Её пальцы, всё ещё державшие бокал, сжались, скомкали тончайшее золотое кружево, унизанное чёрными камнями. Никаких разочарований и опасений, никаких обид, сомнений и угрызений совести. Безграничная, подлинная свобода. Разве потерять свою так называемую личность – всё это нелепое нагромождение убеждений, мнений, взглядов, желаний, стремлений и целей – большая цена за предложенное ей безусловное, чистое счастье?
– Огромная, – неожиданно для себя холодно оскалилась Аниаллу.
Изуродованный бокал с печальным звоном ударился о плиты пола.
Наваждение лишилось своей власти. Алу показалось, что на дне её души кто-то выдернул пробку, и вся перебродившая тёмная муть с бульканьем утекает куда-то вниз, в хвост... Скривившись от отвращения, Алу издала негодующий утробный рык, от которого щупальца её разом взорвались, выдохнув на прощание облако едкого дыма.
Сианай открыла глаза и устало откинулась на спинку кресла, пытаясь осмыслить происшедшее.
Забыть себя... сколько раз это уже происходило с ней? Тогда, когда очертя голову она бросалась спасать очередного несчастного. На первый взгляд сладкое, благостное альтруистическое забытье было полной противоположностью той вспышке жажды могущества, наслаждений и вседозволенности, во власти которой Алу очутилась пару минут назад. Но, если приглядеться, суть была одна – в обоих случаях ей предлагали отказаться от себя во имя. А во имя чего – блага Бесконечного или собственного удовольствия – велика ли разница? Аниаллу слишком хорошо знала, какова начинка у этой ароматной конфетки, что неизбежно ждёт того, кто предал собственное «Я», попытался заживо похоронить свою уникальную душу – во имя чего бы он это ни сделал...
– Это только поначалу кажется, что всё хорошо. Только поначалу, – по щекам Аниаллу потекли слёзы. – Очень недолго.
– Алу, с тобой всё в порядке? – раздался вдруг у самого её уха голос Анара.
– Да. Всё отлично, – поджав колени к груди, нервно рассмеялась Алу. – Ты был прав насчёт местных алаев. Коварная тёмная сила заманила их сюда, чтобы увести с Пути истинного, как в пошлейшем романе. С ума сойти! И на меня она тоже покушалась. Искушала меня избавлением от пагубного влияния Тиалианны.
Слушая её в пол-уха, Анар уже творил защитные чары.
– Нет, нет. Она ушла. Видимо, была не готова к такой реакции, – остановила его Аниаллу. – Не ожидала, что я пойму, что её «подарок» гораздо страшнее всякого духа Змеи.
– И что именно она предложила тебе?
– Свободу. Свободу от всего, включая себя, – Аниаллу икнула и потянулась за фужером с водой.
– Как это? – не утерпел Анар.
Забрав опустевший фужер из подрагивающих пальцев Алу, он аккуратно поставил его на крышку и уселся рядом.
– Особенности твоей души всегда в чём-то тебя ограничивают. Илтеец не может получить удовольствие от занятия благотворительностью, дракон Изменчивого – от истязания своих врагов, а Линдоргский маг – от игр со своими детьми. Им это недоступно. Они этого лишены, – быстро проговорила Аниаллу. – Но вот приходит кто-то, кто говорит: «Я освобожу вас от всех ограничений. Добро и зло, приятное и неприятное сольются воедино. Пробуя нечто новое, вы будете не узнавать, нравится ли оно вам, а решать, так ли это. То есть хотите ли вы, чтобы это в дальнейшем приносило вам удовольствие. И все удовольствия Бесконечного станут доступны вам! В Бесконечном не останется ничего, кроме удовольствий». Понимаешь?
– Не совсем. Этот кто-то, что, может менять души? Лишать их врождённых особенностей, пристрастий? – недоумённо нахмурился Анар.
– В том-то и дело, что нет. Но ведь далеко не все существа верят в то, что у душ изначально есть какие-то особенности. Многие думают, что душа ребёнка – чистый холст. Их легко уверить, что то, что они до сего момента считали своей личностью – балласт, мусор, напиханный в их голову обществом, мешающий им обрести подлинную свободу, вкусить безграничное наслаждение. Одних можно уверить в том, что отказаться от своей личности следует для посмертного достижения блаженства в некоей обители просветлённых душ, других – чтобы, избавившись от совести, наслаждаться вседозволенностью здесь и сейчас. Без разницы. И тех, и других ждёт разочарование.
Поначалу многие ощущают эйфорию. Заботы, тревоги, сомнения, неуверенность уходят. Всё вокруг и впрямь начинает казаться одинаково приятным. В твоей голове замечательно пусто. Увы, это ощущение длится недолго. Хитроумный яд, впрыснутый в твою духовную оболочку, продолжает своё действие. Вслед за способностью чувствовать боль, он отнимает у твоей души способность вообще хоть что-то чувствовать. Вслед за сомнениями и страхом уходят радость, надежда, всякое воодушевление. Из «одинаково приятного» всё в мире становится одинаково никаким. Мир стремительно выцветает. Некоторое время тебе наплевать и на это. Всё всё равно.
– Подожди, подожди, Алу. Ты же сама так много говорила о том, как важно освобождаться от всего наносного, чтобы оно... не натирало душу?
– Это чувство не похоже на то ощущение освобождения, которое ты испытываешь, избавившись от действительно чужеродных элементов духа, навязанных догм и так далее. Когда собственный, истинный дух начинает стремительно разрастаться, расцветать, заполнять собой образовавшуюся брешь. Жизнь существа обогащается – оно наконец-то может быть там, где хочет и с кем хочет, заниматься тем, чем всегда желало. Но всё, что ждёт тебя на пути тотального, безоглядного «освобождения ума» – подавленность. Тоска. Потерянность. Досада. Чувство, будто тебя, как какого-то разнесчастного хомяка, посадили в шар из заляпанного стекла. Ты не чувствуешь травы под ногами, цветы не пахнут, никто не слышит тебя, ты не слышишь никого. И выбраться из такого шара тем сложнее, что для этого необходимо признать: ты попал в него по собственной воле, пусть находясь в заблуждении, но – по своей. За тобой было последнее слово. Вампир, высосавший из мира все краски – ты сам. «Твои убеждения – не стены, отгораживающие тебя от мира. Они – нити, которые тебя с ним связывают. Порви их – и улетишь в пустоту», – процитировала Аниаллу.
– Это всегда, со всеми так?
– Нет. Бесконечный не любит слов «всегда» и «со всеми», – прикрыла глаза сианай. – В нём живут и те, для кого подобные учения – целительный бальзам. У душ таких существ нет лица – пристрастий, «земных» стремлений – от природы нет. Нет никаких особенностей, кроме одной – почти полного отсутствия потребности в деятельности. Величайшее наслаждение для них – просто быть, пребывать в полном бездействии и отрешении от мира. Но таких любителей висеть в пустоте наедине с самим собой – исчезающе мало. Своими глазами я не видела и десятерых. Возникает вопрос, на кого рассчитаны все эти учения?
– Может, их создатели сами обладают такими... безликими душами и думают, что то, что счастье для них, будет счастьем и для всех остальных? Просто те ещё не знают об этом, так как не достигли душевного совершенства? – тут же предположил Анар.
– Да. Такие случаи науке известны, – радуясь, что ей оказалось по силам несколько отстраниться от случившегося, улыбнулась Аниаллу. – Увы, чаще всего, ни о каком искреннем заблуждении речи не идёт. Обычно такие учения создаются умышленно. С самой что ни на есть корыстной целью. Чтобы что-то посеять, нужно расчистить участок – иначе высока вероятность, что растения-старожилы задушат новые ростки. Этот... тёмный аналог Лайнаэн предложил мне могущество, возможность стереть с лица Бесконечного всё, что мне не нравится. И тут же понял, что я не возьму к этой силе никакой... нагрузки. Могущество не вскружит мне голову настолько, чтобы я забыла о том, что считаю правильным, что мне по душе, а что нет. А значит, я не стану пригодна для его неблаговидных целей.
Другое дело, если моя душа вдруг онемеет, – вкрадчиво продолжала Алу, – и я перестану отличать, что мне нравится, а что нет. О! В эту мышеловку попалось уже много, много миллионов мышек. Принявшее подобное предложение или самостоятельно преуспевшее в подобных практиках, существо только кажется себе свободным. На самом деле оно... бесхребетно, бескостно, оно – кусок глины, из которого опытный мастер может вылепить всё, что его душе угодно. И непременно вылепит, дай срок. Всё, что он посеет в разуме своего духовно истощённого ученика, приживётся там на ура, примется без всякой критики. Вдобавок существо, лишённое возможности испытывать радость естественным путём, становится зависимым от телепатически внушённых эмоциональных подачек своего хозяина.
– Пакость, – прижал уши Анар. – Как он мог ожидать, что ты поддашься на такое?
– Мне было плохо, Анар. А когда существу плохо, оно становится уязвимым для разного рода манипуляторов. Он ожидал, что моя душа, как иссохшая земля, впитает всё то, что он вознамерился на неё пролить... а там оказалась никакая не земля, там – раскалённые камни, и всё, что он плеснул на них, с шипением испарилось и ударило в его же наглую морду. Неудачный он выбрал момент. Чуть-чуть бы пораньше... – Алу поперхнулась словами. – Хотя – тоже вряд ли. Идиотка! Так вот зачем я всё это задумала, – сиплым от волнения голосом прошептала она; озарение, болезненное в своей простоте, пронизало, прошило её тело и душу.
– Что задумала? – качнулся вперёд Анар.
– Превращение в танае-алайку.
______________________________
[2]Ланфейр –энхиаргский бог снов и видений.