В окрестностях Муруввы очень красиво. Виноградные фермы, сады, поместья аристократов. Жаль только, до моря далеко, часов шесть верхом, не меньше. Из этих мест ныне покойный военачальник короля Криды, если я ничего не путаю, и сын его, тоже личность известная. В городе я даже видела мемориальную доску: «В этом доме с такого-то по такое-то останавливался знаменитый криданский поэт, кавалер Альва Ахайре». Лет через двадцать, думаю, «знаменитый» заменят на «прославленный», а через пятьдесят и до памятника дело дойдет. В Криде любят памятники. На одну Мурувву – маленький провинциальный городок – их приходится штук пятнадцать.
Хорошо, что кридане не страдают гигантизмом. Памятники такие же скромные и милые, как сам город. Где стела, где мраморная доска, где скульптура без постамента, в человеческий рост, так что издали от человека не отличишь. По морскому дракону, выложенному синей смальтой, лазают дети. А я сижу и смотрю на них с открытой террасы таверны. Мне хорошо, впервые за последний месяц. В руке у меня распечатанное письмо от Умаллат, в котором только одно слово: «Ждем».
Из удушающей арисланской жары я шагнула в криданскую весну, переменчивую, как придворная кокетка. Ночью пришлось прикрыть окно и закутаться в одеяло; а сейчас, в полдень, солнце жарит, как огромный костер, нагревая выложенную плиткой площадь. Дети увлеченно играют в камешки, мамаши чинно шествуют с колясками, откормленные голуби топчутся и курлычут чуть ли не под ногами прохожих. На моем столе прохладный чай и плотный поздний завтрак в криданском стиле: поджаренный хлеб с сыром, яичница с беконом, бисквиты.
Картина маслом, сыром и колбасой.
Я примчалась в Криду через Трианесский портал, не пожалела денег. Впервые в жизни путешествовала через портал, раньше все как-то попроще, на телеге. Верховую езду терпеть не могу, мигом сбиваю до крови разные интимные места. Пока от лагеря до Исфахана добралась, прокляла все на свете. Как будто до того было мало проблем. Впрочем, путешествие – отличный способ забыться, мне ли не знать. Жара, пылюка, кости ломит, задница болит – не подумайте худого, от долгого сидения в экипаже. Тут не до тонких душевных переживаний.
Только уснуть тяжко на новом месте, на жесткой кровати постоялого двора. Тогда и одолевают мысли. Мечешься, переворачиваешь подушку в поисках прохлады, мокрая ночнушка липнет к телу. Нет, не люблю я Арислан.
Трианесс мне тоже не понравился. Слишком большой и шумный. Впрочем, чего удивляться, при моем унылом настроении мне бы и Небесные чертоги не понравились, зуб даю. Скривилась бы и сказала: «Ничего так, бедненько, но чистенько». А в Мурувву прикатила – и почувствовала, что душой отдыхаю. Если родился в провинции, в маленьком городке или поселке, как я, то с этим ничего не сделаешь, навсегда у тебя в крови. Мне привычнее видеть вокруг зелень и небо, чем каменные стены. Но полное безлюдье, как в степи, мне тоже не по душе. Хочется, чтобы рядом жизнь кипела.
Я, конечно, догадалась Умаллат письмо написать. Само собой, она меня приглашала вполне искренно, уезжая. Но вдруг обстановка изменилась, и я там не ко двору. Расписала на целую страницу, как заправский дипломат. Дескать, не помешаю ли, да не стесню ли, да что с собой захватить из города... Чувствую, Умаллат мне еще по голове настучит за этот приступ деликатности. Как будто не из одного котла в степи ели.
На следующий день я вышла рано, но пока разобралась в лабиринте узких улочек, пока попутную телегу поймала, пока дошагала до ворот фермы, уже обед подошел. Тишина, облака лениво ползут по небу, листочки почти не шевелятся. Видно, что ферма старая, вся ограда и ворота густо оплетены диким виноградом, булыжники на мощеной дорожке выщерблены. За воротами виднеется дом с мансардой под черепичной крышей. Везде отпечаток эдакой добротной старины, на века.
Я постучала кольцом от калитки, которое держал в зубах лев. В Криде львы повсюду, национальный символ. Забавно, ведь в Криде они не водятся.
Шагов я не слышала, просто калитка распахнулась, и в проеме появилась Умаллат.
Одной рукой она держалась за стену, а другой поддерживала круглый выпирающий живот, обрамленная побегами дикого винограда. Это было так похоже на картину, что я залюбовалась. На ней было простенькое деревенское платьице, едва до колен, отросшие черные волосы вились мелким бесом, и даже легкие синеватые тени вокруг глаз, то ли от недосыпа, то ли от беременности, ее не портили. Умаллат была в тот момент красива невероятно.
– Привет, – сказала она, улыбаясь. – А вещи твои где?
– В гостинице.
– Ну ты совсем охренела, Танит! – весело воскликнула она, мигом превращаясь из величавого символа материнства в прежнюю Умаллат, и обняла меня одной рукой. – Чтоб завтра же все привезла, жить у нас будешь. Гостиница, вот же блин!
Как оказалось, в другой руке, которой она держалась за стену, был длинный кинжал. Я расхохоталась.
– Никакой с тобой романтики! – говорю с шутливой укоризной. – Я, значит, думаю, как ты похожа на богиню материнства, а ты с ножом стоишь!
Она ничуть не смутилась.
– А что, народ тут всякий ходит. Поберечься не мешает. Мы одинокие беспомощные женщины.
Тут у меня от смеха слезы выступили.
– Если Артанис такая же беспомощная, как ты, то мне просто жалко грабителя, который попробует к вам забраться!
– Ну пойдем, я вас познакомлю.
Умаллат почти ничего о своей криданской зазнобе не рассказывала. Почему-то она мне представлялась маленькой, хрупкой, игривой и кокетливой, как котенок. Мне казалось, именно к таким женщинам должно тянуть суровую Умаллат.
Но Артанис оказалась высокой царственной женщиной с короной золотых кос вокруг головы. Я даже оробела в первый момент. Она была ослепительно красива и держалась, как королева. Черт возьми, у Умаллат есть вкус!
Потом она улыбнулась, поприветствовала меня сдержанно, но тепло, и от нее пошли такие волны домашнего уюта, что я почувствовала себя долгожданным гостем. Через полчаса я уже помогала ей на кухне, а ее малютка Рианнон крутилась под ногами, болтая вовсю и ничуть меня не смущаясь. Она была такая же серьезная и златокудрая, как мать. Вырастет – станет такой же красавицей.
– Артанис потрясающая, – сказала я с чувством, когда мы сидели вечером с Умаллат на крыльце.
Она фыркнула.
– Артанис думает то же самое про тебя. Клево, что ты приехала. Слушай, будь другом, помоги ей завтра подвязать лозы, а то я, видишь... – похлопала себя по тугому животу. Сквозь ткань платья выпирал пупок, будто завязь огромного плода. – Она, конечно, раскудахчется, типа как можно гостью заставлять работать, но ты ее уговоришь.
Я не удержалась и тоже погладила ее живот.
– Мальчик. Повитуха сказала. В конце лета рожу, как раз к празднику урожая. А ты ребеночка не собираешься завести?
Ох уж мне эта солдатская прямота!
– Собираюсь. Мальчика-блондина лет пятнадцати.
Она так смеялась, что я захихикала тоже. Потом подумала, что она может меня спросить про степняка, и помрачнела. Но она оказалась не настолько бестактной.
– У тебя что-то там вышло в лагере, да? Не хочешь, не рассказывай.
Я вздохнула и выдала урезанную версию событий. Про беглого каторжника и ссору с Райно. Умолчала только про его подозрения насчет Кенджиро. Сказала, что поругалась из-за пустяка.
– Ясное дело, я сама не образец добродетели. Но после того случая тошно мне как-то стало. Контрабанда – одно дело, а беглых каторжников укрывать – совсем другое. Райно стал злой, как черт, на всех кидался. Я подумала, как ты тогда сказала: хватит с меня. Не хочу я всю жизнь суп варить и котлы чистить. Поживу у вас немножко, осмотрюсь, а там решу, что делать.
На следующий день я перевезла вещи, помогла Артанис подвязать лозы, и понеслось.
Они бы никогда не признались, но помощь им требовалась зверски. Все сбережения Артанис ушли на ферму. Умаллат тоже не без гроша приехала, но прошлый год был не слишком удачным, и все как-то разошлось. Половину виноградника отдали в аренду, арендаторы им, случалось, помогали и с собственной половиной. Артанис сама была двужильная, как бык, целыми днями пропадала на винограднике. Но от беременной Умаллат в доме было мало проку, ей повитуха велела побольше лежать, чтобы преждевременных схваток не случилось. Когда я увидела, что они едят по большей части прошлогоднюю картошку, то поехала в город и вернулась с подводой припасов. Деньги свои я давно перевела из Арислана через криданский банк, и теперь мне их высылали из столицы с нарочным по мере надобности.
Короче, я спикировала на хозяйство, как коршун на добычу. Во-первых, совесть не мучает, что я их обременяю. Приятно чувствовать себя полезной. Во-вторых, здорово отвлекает от грустных мыслей. Забот было столько, что я неделями про Кенджиро не вспоминала. Дай бог до кровати доползти, прежде чем заснешь. А в-третьих, какое наслаждение готовить на нормальной кухне, с горячей водой, с нормальной посудой, мыть полы, возиться в огороде! Криданская земля жирная, плодородная, что в нее ни воткни, все примется и зацветет, хоть веник.
Даже с Рианнон я подружилась, хотя никогда особенно с детьми не ладила. С ней было легко, три года, а уже человек, с мозгами, с характером. И вполне самостоятельная. Я прямо видела, как она приберет к рукам мальчика Умаллат, как только он родится. Он за ней будет хвостом ходить и в рот смотреть. И может быть, она станет его первой женщиной.
Лето пронеслось, как на крыльях. Работы хватало, да я еще по выходным ездила в город, подрабатывала в ресторане кухаркой. Я знала, что Артанис с Умаллат совсем не против, чтобы я осталась с ними насовсем. Но мне хотелось жить своим домом, где я бы стала полновластной хозяйкой. Наверное, образ бабушки, коротавшей остаток жизни в доме дочери, слишком запал мне в душу. О ней заботились, куском хлеба не попрекали, да и как бы смогли, если она обеспечивала все рыбное меню, от покупки до готовки. Но дом был не ее, она всегда это знала. И это дом Артанис и Умаллат, а не мой. Я могу здесь прожить и год, и два, но все равно нужно искать свой путь.
Картина собственного домика с садом и виноградником, гревшая меня со времен отъезда из Марранги, вдруг поблекла. Я не против возни с землей, но не каждый же день! Зато картина уютного маленького ресторанчика в небольшом городке всплывала все чаще. Все-таки фамильный промысел. О том, чтобы вернуться в таверну родителей, и речи быть не могло. Я стала слишком независимой, да к тому же падкой на иностранщину.
Марранская кухня – простая. Рыба, мясо, овощи в разных видах. А вот кридане, к примеру, эстеты во всем, гурманы, кухня у них изысканная, необычная. Лягушачьи лапки похожи на курицу, курица на рыбу, рыба на овощи, овощи на грибы, а грибы на свинину. А сколько у них приправ! Я столько и не знаю.
Подумала я, подумала и решила после сбора урожая поехать в столицу, на курсы шеф-поваров. Вернусь в Маррангу – открою ресторан криданской кухни. Не знаю, правда, как справиться с такой задачей. Но картина стоит перед глазами, как живая.