Поваренная книга Танит

7. Уха по-немурски

Форель из горных илмаэрских речек – красивая, серо-серебристая, с темными пятнышками, и плавники у нее играют всеми цветами радуги. Чего только ни возят через наш лагерь. Вот и форель привезли, живую, в бочках с водой, и позволили мне выловить десяток рыбин покрупнее. «Усушка!» – подмигивали погонщики.

Я выпотрошила форель и задумалась, что бы из нее приготовить. Проблема в том, что я с побережья Марранги, я знаю миллион рыбных блюд. Ну, может, чуть поменьше.

Лучше всех, кого я знаю, готовила рыбу моя бабушка по матери. Звали ее Таль; полное имя Кинталь или Киннаталь, не помню точно. Но чаще все звали ее почтительно «бабушка», не только родичи, но и все остальные.

Она была рыбачка от бога. Говорили, что она родилась с веслом и сетью. В море выходила с десяти лет, плавала на всем, что только может плавать, ловила все, что можно ловить, и с китобоями добиралась чуть не до самого Края мира. Наверное, мать моя, тогда еще девчонка, не видела ее месяцами. Может быть, потому она возненавидела рыбацкий промысел и выскочила замуж за сына трактирщика. «Прокляну!» – кричала бабушка Таль. «А ты хочешь, чтобы я всю жизнь прожила, как ты, в рыбьих потрохах по колено?» – отвечала ей мать, не тушуясь. Покричав друг на друга всласть, они помирились. Именно у дочери бабушка нашла пристанище, когда ее упросили больше не выходить в море. Из рыбаков редко кто доживает до семидесяти; а бабушке было семьдесят пять.

Закрою глаза – и вижу, как наяву, ее маленькую сухощавую фигуру. За многие сотни лет дылды среди рыбаков перевелись, и все наше племя – низкорослое, коротконогое, и бывало, услышишь от какого-нибудь остряка: «Вон морской гном пошел». Про рыбаков ведь еще ходят всякие россказни, будто они добывают золото и драгоценности из морской пучины, как гномы – из глубины гор. Если б так, бабушка, верно, накопила бы побольше пожиток, чем маленький сундучок, с которым она въехала в мансарду нашей таверны.

Вот он, этот сундучок из заморского черного дерева, выложенный перламутром. Он сопровождает меня во всех моих странствиях – честно признаться, в компании с объемистым баулом и спальным мешком. Перламутр уже осыпался кое-где, и лак облупился, но я не отдаю его подновлять, ибо таким и помню во времена моего детства. Когда я осяду где-нибудь насовсем, он займет подобающее место в моей комнате, и тогда я заново покрою его перламутром и лаком.