Человек, известный когда-то как Норт Морадан, военачальник Саурона Гортхаура, а теперь как Курохито Гайджин, пинком распахнул дверь, сделал вид, что входит, и тут же отступил назад, чтобы тяжелая колодка просвистела мимо.
Он поймал пленника за плечо и отшвырнул к дальней стене, о которую тот шумно приложился и сполз на пол. Норт поцокал языком и пожаловался вслух, улыбаясь воспоминаниям:
— Ну что же ты такой предсказуемый!
Пленник ответил ненавидящим взглядом черных глаз, но урок уяснил и снова бросаться не стал. Эти умбарцы были такие субтильные, что Норт все еще мог управиться с любым из них одной левой, даже со знаменитым пиратом, наводившим ужас на весь Умбар. Особенно, конечно, если предусмотрительно забить ему руки в колодку.
Он закрыл дверь и прислонился к ней спиной, блокируя путь к свободе. Принял позу повальяжнее, сложил руки на груди и подчеркнуто медленно, оценивающе осмотрел Накамуру. Надо же, мужику должно быть прилично за тридцать, а с виду все еще как новенький. Опять же, у узкоглазых умбарцев, на взгляд широкоглазого северного варвара, обычно было только два возраста: молодой, а потом внезапно сразу старый.
Накамура все еще был красив — впрочем, из тех умбарцев, кто не родился крестьянином, не переболел какой-нибудь оспой или не получил шрам через всю морду, поди еще поищи некрасивых. Однако этот совершенный овал лица, тонкие черты, будто выведенные кистью, глаза, затененные густыми ресницами, эффектная белая грива... Хорош, собака, как мыльная обертка. Норт представил, как парень выглядел в пятнадцать лет, и невольно облизнулся. Ничего удивительного, что с него в тюряге не слезали.
Но самому Норту было тоже не пятнадцать лет, когда встает хоть на дырку в заборе, и даже не двадцать пять. Он мог бы сказать, что прошли те времена, когда его в первую очередь интересовало, что у мужика в штанах, а не в голове. Но таких времен и вовсе никогда не было, иначе бы лорд Амран Эргелион не стал гондорским капитаном, сменивший его Норт Морадан — комендантом крепости Мораннон, и наконец, нынешний Курохито-сан — высокопоставленным самураем, вассалом самого шогуна Умбара и одновременно одним из самых богатых людей в столице.
Он окинул Накамуру еще одним взглядом, иначе. Довольно высок для своей расы, и худощав, как это среди них часто случается: умбарцы практически не набирали мышечную массу, как северяне, даже от физических упражнений. Вся их техника боя, их легкие панцири из лакированных пластинок, их узкие стремительные сабли были заточены под быстроту и легкость движений. Норту случалось видеть, как противники к бою какое-то время кружат друг вокруг друга, присматриваясь, ища слабое место в обороне, а потом один наносит удар — первый и последний.
Однако недооценивать пирата не следовало. Наверняка под одеждой его тело перевито мышцами, как веревками, просто не такими рельефными, как у каких-нибудь харадских варваров, урукхаев или обычных тяжелых латников, упражняющихся с тяжелым копьем и щитом. Удары его, когда они скрестили клинки, вполне себе ощущались. И когда он попытался вышвырнуть Норта за борт, даже сдвинул его на пару шагов, хотя был вполовину его легче.
Норт посмотрел на скульптурное смуглое бедро под задравшимся кимоно, на гладкую безволосую грудь между отворотами, и снова невольно облизнулся. Для этого дела он, похоже, никогда не постареет. Но он опять напомнил себе, что Накамура-тайчо завоевал практически такую же мрачную славу на море, как его знаменитый предшественник Морской Дракон Усанаги, которым в Бельфаласе пугали детей. Но тот командовал приличной флотилией и предпочитал высаживаться на берег и грабить. Накамура же вел бои неизменно в открытом море, с одной лишь галерой и командой в тридцать человек, не считая рабов-гребцов. Это требовало куда большего искусства и добычу приносило больше, чем сожженная рыбацкая деревушка.
К большому сожалению Норта, о многих пиратских вылазках Накамуры он был наслышан буквально из первых рук и собственной персоной надзирал за починкой проломленных бортов — это если корабль вообще удавалось спасти, побросав все лишнее за борт и наскоро залатав пробоину. Накамура любил потопить или поджечь ограбленный корабль.
Норт мимолетно пожалел о гибели Широганэ и «Быстрой тени». Умбарский капитан был завсегдатаем его борделей и успел оставить там целое состояние, а то и два. Он часто брался доставлять для Куро-сана товары или предлагал ему первому то, что привез из Пеларгира. Это не считая двух собственных капитанов Норта, самолично убитых Накамурой. Однако Курохито-сан давно уже был не столько воином, сколько торговцем, и научился думать в первую очередь не о мести и публичных экзекуциях, а о минимизации потерь.
— Значит, так, — сказал он буднично, будто продолжая начатый разговор. — У меня к тебе деловое предложение. Будешь у меня капитаном. Даю тебе «Звезду Итилиена» хоть сегодня, можешь даже название сменить на что-нибудь ваше умбарское. Или забирай свою галеру, только придется или других рабов посадить на весла, или нанять вольных.
Выдержка Накамуры была идеальна: даже бровью не повел, даже удивления в глазах не промелькнуло. Лицо осталось каменным, неподвижным, и взгляд из ненавидящего стал равнодушным. Похоже, он заранее настроился плевать на все, что скажет победитель, и бесстрастно ждать смерти, как полагается воину.
Норт ухмыльнулся. Сопротивление он любил. Излишнее самомнение тоже. Но еще он любил, чтобы жертва проявляла норов, иначе неинтересно.
— Вот ты сейчас серьезно делаешь вид, что не понимаешь вестрона, да? — сказал он, забавляясь. — Давай, расскажи мне, что не успел его выучить, пока тебя три года трахали в хвост и в гриву в гондорской тюрьме.
С коротким яростным криком Накамура бросился на него, сразу выдавая две вещи: вестрон он знал прекрасно (в чем Норт не сомневался), и прошлое все еще было его больной мозолью. Через двадцать-то лет!
Он подразнил пирата немного, позволяя ему помахать тяжелой колодкой, растратить силы и запыхаться. Потом четко отмеренным ударом поддых снова послал его к противоположной стене и сам прыгнул следом. Засунул ему руку под кимоно и стал стаскивать набедренную повязку-фундоши. Не то чтобы это было обязательно для секса, местное нижнее белье было очень удобным, можно не снимать, только слегка сдвинуть в сторону. Но для пущей забавы добычу следовало разогреть, потомить ожиданием.
Накамура издал сдавленный звук и дико забился, пинаясь и пытаясь оттолкнуть противника. Тот ухмыльнулся снова — «Совсем другое дело!» — и перевернул его на живот. Пират уперся руками и коленями в пол, чтобы сбросить Норта — именно та позиция, которой тот и добивался. Он сунул ему руку под живот и вздернул на четвереньки, держа крепко, как в капкане, и коленом раздвинул брыкающиеся ноги. Накамура дергался и бился, беспорядочно, как кролик, попавший в силок, и Норт понял, что не ошибся, даже раньше, чем сомкнул пальцы на еще вялом члене пирата.
Он никогда не ошибался насчет тайных желаний других людей (и не только людей). Он всегда знал, как далеко может зайти, как много себе позволить. Знал, как преодолеть сопротивление, сломать защиту, как овладеть душой так же грубо, безжалостно и страстно, как телом.
Накамура со свистом втянул воздух сквозь зубы, и колени его дрогнули и обмякли. Зато член под пальцами Норта начал наливаться кровью, и довольно-таки быстро. Он еще дергался, еще бормотал что-то по-умбарски — Норт не вслушивался. Он поменял руку на члене пирата, уже перестав удерживать его иначе, чем за этот наиважнейший орган. Правой рукой задрал ему кимоно на голову, щедро сплюнул на пальцы и вогнал их между поджарых смуглых ягодиц.
Накамура застонал сквозь зубы, против воли: так, будто его пытали, причиняя невыносимую боль, которую невозможно терпеть. Норт повернул пальцы, стараясь нащупать нужную точку, другой рукой продолжая поглаживать член умбарца, уже полностью вставший. Тот застонал еще, зарычал даже, роняя голову на руки, и вцепился зубами в рукав. Но бедра его остались в том же положении, и он только дрожал в руках Норта, не пытаясь вырваться.
Норт сплюнул на пальцы еще, вогнал их глубже, готовя себе, так сказать, поле боя. Накамура задрожал сильнее, колени его разъехались, насаживая его сильнее на пальцы насильника. Насильника, угу, щас. Норт не собирался ломать парня, зачем ему униженный растоптанный неудачник. Просто у него была одна теория, которая только что подтвердилась со всей очевидностью.
Он издал тихий смешок, прижимаясь пахом к заднице Накамуры, чувствуя, как тот прижимается к нему в ответ.
— Двадцать лет терпел, бедолага. Сейчас, сейчас, подожди еще немного.
Он торопливо расстегнул штаны и вытащил собственный напряженный член. Он, в общем-то, и на севере не жаловался на размеры, но в Умбаре он был настоящим половым гигантом. Очень возможно, все эти годы Накамура и правда никому не позволял собой овладеть, даже в каком-нибудь тайном притоне и в полной темноте, так что надо с ним поаккуратнее. Норт добавил еще слюны и начал ввинчиваться между ягодиц Накамуры, чувствуя восхитительную напряженную тесноту, дрожь плоти, подчиняющейся завоевателю, расступающейся перед ним.
Пират дышал быстро, глубоко, со всхлипами, практически с тихими короткими стонами. Вдруг он уперся колодкой в пол и подался назад, принимая член Норта в себя целиком, и теперь уже Норт не сдержал стона. Он двинулся несколько раз, примериваясь, привыкая. Опять поменял руки, лаская Накамуру правой, чтобы сподручнее, а левой тоже уперся в пол, чтобы дать себе свободу движений. И принялся объезжать своего нового капитана.
Накамура кончил на пару минут раньше него — преимущества более молодого возраста и долгого воздержания. Он буквально взвыл, царапая доски пола пальцами, как будто пытаясь найти, за что удержаться, чтобы волна удовольствия его не смыла. И это бесстыдное проявление чувств, это откровенное удовольствие добило Норта, и он тоже кончил, рухнув на пол вместе со своим партнером.
~~~~~~~~~~~~~~~
Гайджин - любой иностранец для японца. Нейтральное слово, глумливо будет baka-gaijin :)))
~~~~~~~~~~~~~~~
Да, кстати, очень сильно вдохновлено поздним довеском к моей любимой манге Midare Soumenishi - Aoki Yami no Jubaku, искать в яндексе или см. ссылку ниже в моем комменте.