Гилморн оставался в постели до утра, имитируя слабость, и даже милостиво позволил покормить себя с ложечки. Но на деле он как будто очнулся ото сна, в котором пребывал все это время, и начал усиленно размышлять над своим положением.
Надо сказать, что, пугая Вакаяму своим желанием скорой встречи с Намо Мандосом, он был не вполне искренен. Добровольное угасание было противно его природе, и даже в минуты самого черного отчаяния, которое когда-то давно с ним случалось, он лишь надеялся умереть, но не мог по-настоящему этого пожелать. Поэтому самоубийство решил не рассматривать.
Подумав, он отодвинул побег в самый конец списка возможностей. Без знания языка и обычаев у него не было никаких шансов найти укрытие в городе или корабль для обратного путешествия. К тому же, несмотря ни на что, Умбару удалось пробудить в нем любопытство и некоторое желание познакомиться поближе с жизнью этой чудной страны. Только не в четырех стенах борделя.
Открытое неповиновение, ругательства и проклятия? Мда, это, без сомнения, снизит его продажную цену и отпугнет покупателей, ищущих пресловутой эльфийской стыдливости. Ага, и привлечет всяких извращенцев, которые будут держать его в кандалах, в клетке, бить кнутом и травить собаками. Большое спасибо. Помимо вполне понятной нелюбви к подобным «развлечениям», тюремные условия сильно усложнят возможный побег и сношения с внешним миром.
Лучше всего, конечно, было бы попасть в руки какого-нибудь приличного человека, который будет хорошо обращаться с Гилморном, не станет считать его рабом, игрушкой для постели, и даст ему определенную свободу. Кто знает, Гилморну может и понравиться спать с ним. Даже если не особо, в любом случае, лет десять подобной жизни он выдержит с легкостью. Выучит язык, приобретет нужные знакомства, свяжется с друзьями на родине и сможет выкупиться на волю. Уж верно, за пять-десять лет он успеет и надоесть своему владельцу, и отработать уплаченные за него деньги. Сбежит, в конце концов. Дело было за малым — найти подобного покупателя.
Продолжая изображать «умирание», он дождался, пока Вакаяма снова его навестит, и завел соответствующий разговор.
— Сумимасэн! — горестно всплеснул руками торговец. — Ваш недостойный слуга ничего бы так не желал, как устроить благородного господина эльфа в дом, в котором его будут холить и лелеять, где он будет единственной усладой хозяина. Будь вы обычным юношей, пусть и невероятно красивым, именно так я бы и поступил. Многие благородные господа, побывавшие в доме вашего недостойного слуги, вполне довольны своей долей и господином, которого я им подобрал, даже те, кто оказался в Западных покоях великого шогуна или в заведении Куро-сана. Но такое редкостное создание, как вы, недоступно богатым торговцам или вельможам средней руки. Накамура-сан назначил за вас цену в три тысячи рё, далеко не каждый даймё — князь по-вашему — может себе это позволить.
— Убедите Накамуру-сана снизить цену, — предложил Гилморн. — Или он может вообще ничего не получить, если я умру до торгов или буду так слаб, что не смогу стоять без посторонней помощи.
Вакаяма покачал головой:
— Подобное предложение вызовет лишь гнев Накамуры-сана, а его гнев — совсем не то, что вы или я хотели бы испытать, верно?
Гилморн вздохнул. Что верно, то верно. Не дай Эру, корсар удавит его от злости или опять бросит команде на развлечение.
— Может быть, можно договориться с кем-то из потенциальных покупателей по-тихому, без торгов? Ведь кто-то из них готов выложить сразу всю требуемую сумму. А я был бы не против избежать неизвестности и заранее приготовиться к тому, что меня ждет.
Вакаяма опять затряс головой:
— Торги уже объявлены, отменить их будет ужасным позором и потерей лица. Но даже если один покупатель сможет компенсировать это в денежном выражении, остальные претенденты сочтут себя оскорбленными, и последуют разного рода неприятные последствия и для меня, и для вашего счастливого обладателя. Вы даже не представляете, благородный господин эльф, насколько вся столица предвкушает торги. Многие покупатели готовы заплатить взнос для участия, не имея никакой надежды собрать даже начальную сумму, только ради возможности полюбоваться на вас и испытать азарт аукциона. Положитесь на волю богов и будд, благородный господин эльф, пусть вас купит самый богатый и достойный участник. Чем больше денег он заплатит за вас, тем больше будет ценить.
«И тем больше будет трястись надо мной и покрепче запрет», — хотел съехидничать Гилморн, но удержался. Вместо этого сказал:
— Тогда, Вакаяма-сан, я вижу только один путь для вас обеспечить мое сотрудничество на торгах. Пожалуйста, передайте от меня весточку на родину. Я напишу письмо на вестроне и не стану запечатывать, чтобы вы своими глазами убедились, что в нем не содержится никакой крамолы и огульных обвинений. Только известие о том, что я нахожусь в затруднительном положении в Умбаре. Возможно, мои родичи и друзья смогут выкупить меня у нового владельца. И, без всякого сомнения, вознаградят вас за помощь в поисках.
— Но вы же понимаете, что торги откладывать нельзя! Даже если я соглашусь отправить ваше письмо, оно не только не успеет достичь места назначения, но, скорее всего, даже еще не покинет гавань Умбара, потому что один из кораблей Куро-сана выйдет в плаванье не раньше следующей недели, а кроме него, мало кто плавает в Пеларгир.
— Мне нужна надежда, Вакаяма-сан. Я готов смириться со своим положением, только если оно временное. Вам же лучше, если я буду уповать на помощь извне, а не на собственные силы. А то я мог бы решиться на отчаянный рывок к свободе, невзирая на шансы. Возможно, меня быстро поймают, но после трудностей и лишений побега я очень сильно потеряю товарный вид. Да что там, я могу немного попортить себе лицо и сорвать аукцион, который ведь назначен на послезавтра?
Ломая руки, Вакаяма воззвал к благородной натуре господина эльфа, которая не позволит ему погубить свою будущность и опозорить своего недостойного слугу, который был так внимателен к нему и обеспечивал все его нужды.
— Мои нужды? Да что вы говорите! Я мужчина, а не невинная девица, и у меня есть определенные потребности. Неизвестно, что там будет после аукциона, но по крайней мере на ближайшие две ночи я желаю себе приятной компании. Предпочтительно мужской.
Краска вернулась на щеки торговца, он сузил глаза и принялся делать то, чем зарабатывал на жизнь — торговаться. В итоге они сговорились с Гилморном, что требуемое письмо он отправит, поклявшись в этом самой страшной клятвой. И под угрозой пожизненного проклятия, которое воспоследует за нарушением обещания, данного Перворожденному («Как, разве вы не слышали, Вакаяма-сан, что эльфы — демоны и повелевают зловещими сверхъестественными силами?»). Что до приятной компании, то мужчина, приглашенный на подобное свидание, никак не сможет держать язык за зубами. К тому же, своей чрезмерной пылкостью он может испортить всю тщательную предпродажную подготовку. Икэмасэн, никак невозможно. Но недостойный слуга может предложить любую из трех своих еще более недостойных служанок, которые миловидны и в любовных утехах вполне искушены.
Гилморн милостиво согласился. Если честно, он дошел уже до такого состояния, когда ему было все равно, как и с кем, лишь бы хоть разок кончить. Но служанки и правда были вполне миловидны и похожи на фарфоровых куколок со своими аккуратными прическами, цветастыми кимоно и маленькими ножками.
— Тогда спросите, которая из них не против провести со мной ночь. Никакого принуждения и приказов, пожалуйста.
— Ками-сама, да все три влюблены в вас по уши и дерутся за возможность носить за вами зонтик и одевать вас по утрам!
Гилморн припомнил, что и правда, все три смотрели на него интернационально коровьими глазами, много хихикали, много краснели и много вздыхали. Он усмехнулся.
— Присылайте всех трех. И побольше сливового вина!
~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~
Сумимасэн - прошу прощения
Икемасэн - не пойдет, не годится
Ками-сама - боже мой