In nomine Anna

Глава тридцать пятая

— Не откажете мне в исповеди, святой отец? — Лович резко обернулся, слишком крепко сжав чётки, и костяные бусины треснули, несколько упало на мраморный пол храма. Анджей не слышал этого голоса уже почти сто лет и действительно удивился его обладателю. Фабиан Концепольский забыл о Боге очень и очень давно.

— Добро пожаловать в мой дом, Фабиан. — Ксёндз говорил тихо, смотрел смиренно и спокойно; если бы Концепольский не знал, что он вампир, то в жизни бы не подумал, что перед ним не просто человек. — Конечно, не откажу.

— Спасибо. — Он огляделся, отмечая для себя почти кромешную тьму под потолком, блестящие на слабом солнечном свету витражи, крепкие колонны из чёрного мрамора. Лович любил подобную мрачность и попытался воссоздать её в собственном костёле. Но сейчас Фабиану было не до оценки архитектуры.

— Даже не спросишь, что я хочу тебе рассказать? — наигранно спокойно продолжил он, слегка приподнимая бровь, его грубые черты стали чуть более приятными глазу, и Анджей невольно усмехнулся в усы, подмечая, что такое поведение, пусть и не слишком естественное, ему идёт.

— Мне не нужно спрашивать. Я вижу тяжесть и кровоточащую рану. Что тебя сжигает? — Лович бесшумно подступил к нему и коснулся плеча. — Присядем же.

— Я всю свою жизнь любил и люблю одну женщину, да только уже немало воды утекло с того времени, когда она мученически погибла. И теперь мне выдалась возможность отомстить за её гибель. — Концепольский говорил глухо, надтреснуто, горько, его приятный низкий голос больше напоминал мелодию виолончелиста на каких-нибудь до ужаса пышных, но столько же печальных похоронах. — Однако мне кажется, что я оскорбил её память.

— Помыслами о мести? — Анджей внимательно посмотрел на него.

— Помыслами об отказе от оной. Думал, может, попытаться простить, и так уже много крови пролито. Но нет. — Фабиан на мгновение прикрыл глаза. — Нет, я должен мстить. Просто обязан. Она получит последнюю дань.

— Ты уверен, что она хотела бы этого? — Лович тяжело вздохнул. — Странная у тебя правда, Фабиан, я никогда такой не слышал.

— У каждого она своя, ксёндз. Что же твоего вопроса, то не знаю, что бы подумала женщина, о которой я говорю. — Концепольский пожал плечами и откинулся на деревянную спинку скамьи. — Ну же, где твоя отповедь? Давай, можешь стыдить, можешь взывать к совести и милосердию, я привык слушать.