In nomine Anna

Глава двадцать вторая

     Анна сидела у огромного зеркала, заказанного специально для неё из Венеции, и расчёсывалась, украдкой любуясь собой. Те несколько месяцев, проведённых вне тяжёлой работы и сурового существования впроголодь, хорошо сказались на её здоровье и внешнем виде — девушка слегка пополнела, её кожа сделалась светлее и нежнее, волосы стали мягкими и шелковистыми. Матиуш после поездки в Варшаву стал уделять больше внимания её гардеробу, и теперь Анна могла хоть каждый день надевать новое и очень красивое. Её жизнь шла в гору — Вишнивецкий продолжал учить её наукам светского общества, Вацлав и Велислав слали письма, а пани Телимена, стойко приняв очередную блажь племянника, обращалась с ней и того лучше, не делая никаких различий. Теперь дело оставалось только за одним — уговорить мать переехать.

Пани Августина дала молчаливое согласие на их с Матиушем отношения и никогда не упрекала дочь в её решениях, но она была женщиной старого склада, ей сложно было бы принять известие о свободе и переезде в усадьбу. Конечно, сына её пан освободил ещё несколько лет назад и разрешил уехать на заработки в город, Августина не могла этому не радоваться, но для себя она вольную совсем не представляла — старая крестьянка не видела жизни без подчинения. Анна очень хотела уговорить её и перевезти поближе к себе — она слышала, как мать кашляет, видела, как она едва ходит. Анна чувствовала, что от тяжёлой работы матушка сильно болеет.

— Матиуш, вы можете мне помочь? — как-то спросила она в тот самый момент, когда Вишнивецкий мягко обнял её за плечи, проскользив пальцами к завязкам сорочки. Тот немного опешил, но кивнул, слегка улыбнувшись.

— Поезжайте со мной к матери. Вы и сами говорили, что хотели с ней познакомиться, а заодно вместе уговорим её оставить дом. Да что дом, это так, хижина, уже рушится всё, а матушка больна. Прошу вас, я сама не справлюсь. — Анна смотрела на него умоляюще, её хрупкие пальцы переплелись между собой, волосы разметались и чуть растрепались, отчего она стала похожа на какую-то неизвестную, но такую искреннюю святую, что у Матиуша на несколько мгновений захватило дух от этого зрелища. Он долго не мог ответить, произнести хоть слово, до невозможности очарованный Анной, только неотрывно смотрел в её огромные чистые глаза.

— Матиуш? — она произнесла его имя легко, но в то же время с некоторым беспокойством, заботой, затаённой, нежной любовью, обернулась, и её тонкие, теперь уже по-настоящему розовые губы оказались так близко к его губам, что Вишнивецкий не смог удержаться и, ведомый какой-то неизвестной ему силой, поцеловал её, почти судорожно сгребая в охапку и прижимая к себе.