С самого рождения

26

      Меня отпускают. Я не удерживаю, понимаю, что прилипнуть друг к другу мы не можем, но доля сожаления появляется.
— Артём, подаришь мне чуть позже немного своего времени? – папа прикасается к моей руке, целует в щеку, нежно улыбается. У меня больше нет ни капли сомнения, что вся эта нежность предназначена лично мне. – Хочу побыть с тобой наедине, только ты и я, вдвоём. – Услышав эти слова, во мне порхают уже даже не бабочки, а разноцветные стайки колибри. Думаю, пальцев хватит, чтобы пересчитать сколько раз мы с папой оставались наедине, сами. Прощение даётся нелегко, но первый шаг всегда самый трудный, а его мы уже совершили – шагнули навстречу друг другу. Я верю, что папа больше не подведёт, не предаст моё доверие, мы вместе будем закреплять успех.
— Дорогой, я знаю, что нужно было рассказать тебе всё сразу или позже, но найти подходящее время за все эти восемнадцать лет. – Отец вглядывается в папу с беспокойством. Всё же его любимый только что узнал, что родной ребёнок давно умер. Радость от нашего с папой воссоединения никак не может полностью перекрыть ложь близкого человека, несмотря на то, что она совершалась во благо.
— Нет. Ты не должен извиняться, – папа качает головой и останавливает мужа. – Я понимаю, почему ты так поступил. Трудно представить через что тебе пришлось пройти, неся такой груз в своём сердце, такую тайну. – Он прав, отец, признавшись сейчас, стал выглядеть гораздо моложе, чем раньше. Уставший, нервно истощённый, но скинувший лет пятнадцать. – Главное, что здесь и сейчас мы все можем начать жить с чистого листа: без тайн, обид, сожалений. Стать настоящей, единой семьёй, а не создавать видимость.
— Да, так и поступим, – отец благодарно улыбается любимому, а затем переводит взгляд на меня, – сынок, надеюсь, ты теперь понимаешь, что больше нет смысла отказываться от своей Судьбы?
      Согласно киваю, но смотреть на Максимилиана избегаю. Ох, чую, ждёт меня очередной трудный разговор.
— Тогда, позвольте и мне извиниться за то, что всё это «заварилось» из-за меня. Всё могло бы закончиться гораздо раньше, если бы я имел достаточно храбрости задать вопрос.
— Ты о чём? – не понимаю, что папа имеет в виду?
— Я догадывался, что Максимилиан, возможно, не мой сын.
      Три пары глаз в немом удивлении смотрят на папу.

*****************

— Не может быть. Почему? – отец ошеломлён. Могу понять его. Столько скрывать это, держать в себе и всё зря. – С каких пор?
— С самого начала, – папа, задумавшись, чешет правую бровь. – Да полагаю так и есть.
— Откуда? И почему ты тогда ничего не сказал?
— У тебя была немного не точная информация. После родов я не сразу потерял сознание. Я успел услышать плач ребёнка, но не это главное. Я учуял его запах. И он, как ты сам понимаешь, был не такой, как у Максимилиана. А я его аромат очень отчётливо тогда запомнил, потому что безумно ждал этого малыша.
— Почему ты ничего не сказал, не спросил? – у отца сейчас очень дикий вид, он практически готов закричать, но сдерживается.
— Потому что боялся потерять тебя, – папа окидывает взглядом по очереди нас троих и продолжает, – сейчас поясню. Я же не совсем бесчувственный чурбан или идиот. Я видел, что ты отдалился от меня, после того, как я обошёлся с нашим сыном-омегой. Полагаю, что мысль разорвать наш союз, в то время, частенько забредала в твою голову? Этого я боялся больше всего. И вот наконец-то родился альфа. И что бы было, приди я к тебе с тем, что меня смущает его запах? Я же не был на сто процентов уверен, что это не нашребёнок. Выходит, что получив того, кого хотел, я теперь и от негоотказываюсь? Да ты бы, после такого заявления, ни секунды дольше не оставался со мной под одной крышей. Получалось, что и этот сын меня не устраивает? Какой я, однако, переборчивый. Заяви я что-то в этом роде, ты бы забрал обоих детей и ушёл навсегда из моей жизни, а документы на расторжение уз прислал бы по почте.
— И что ты тогда решил делать? – сложно представить, что творилось в голове у папы, но я хочу знать.
— Сначала эта вся ситуация очень сильно сбивала с толку. Но я занимался Максом, тобой. Много размышлял над тем, что если я прав? Тогда где мой малыш? Как так вышло, что случилось? Но с мужем эту тему поднимать было нельзя, а самому выяснять истину было боязно. Решил оставить всё так, как есть. Но появился страх перед больницами, особенно, если какие-то процедуры назначали Максу – боялся, что выплывет правда, какой бы она не была.
— Как ты жил в постоянной неизвестности и страхе? – Макс поглаживает браслет и прячет руки в карманы.
— Возможно, мне удалось убедить себя, что тот другой запах мне почудился, что всегда был твой аромат. Но у меня появилось громадное чувство вины. Перед тобой, Артём! – папа называет моё имя, и я вздрагиваю. – Мое сердце тянулось к тебе, но было поздно. Ты разочаровался во мне, был обижен и не подпускал к себе. Только по ночам я мог быть с тобой. Во мне появилось столько любви и нежности, которую надо было куда-то девать, выплеснуть, я захлёбывался от бури чувств и эмоций, которые разом обрушились на меня.
— Почему эти эмоции появились? Почему так внезапно? – спрашиваю шёпотом и глядя в пол.
— Где-то глубоко внутри я чувствовал, что ты – единственное доказательство, что наша любовь с твоим отцом существовала. Ты – наше продолжение, плод нашей любви. Ради тебя стоило пройти через все препятствия, что были на нашем пути, и не один раз. Ты – смысл наших жизней. Но я понимал, что отвергал тебя и теперь не вправе требовать любви к себе. Я утопил Макса в том, что хотел бы разделить на вас двоих. Был период, когда мы стали ближе, чем обычно. У меня внутри всё пело, но это длилось недолго. Только я допустил мысль, что между нами всё может быть хорошо, как произошёл случай, когда у тебя остановилось сердце. Это было наказание мне свыше! Я думал, что быть счастливым родителем мне не суждено. Из-за того, что добровольно отказывался от тебя. Наблюдая, как растёт Максимилиан, я понимал, что, скорее всего, прав – он биологически не наш сын. Значит того альфу, которого я ждал и родил, забрали. А теперь, когда я стал тянуться к тебе, желать тебя, у тебя останавливается сердце. Решил, что для меня важнее твоё счастье и здоровье, чем всё остальное. Поэтому наблюдал за твоим взрослением со стороны. Понимал, что ты растёшь с болью в душе из-за меня, но шёл на это только бы ты вырос, создал свою семью, любил и был любимым. Пусть бы ты никогда меня не простил, но твоя жизнь важнее моего прощения! Вот, теперь всё открылось. Я рад, что смог всё рассказать.
— Нет. Ещё не всё, – отец задумчив, но спокоен. – Почему ты всегда, когда мы раньше обсуждали будущее, да и после, говорил о сыне-альфе? Талдычил только про альфу. Я до сих пор понять этого не могу.
— Ах, это… Глупый был.
— Ещё попытка. – Отец кривится и отметает неугодную ему версию. – Я серьёзно спрашиваю.
— У меня не было семьи. Твоя – отказалась меня принимать, считая, что я бесполезный, а из нашего союза «ничего хорошего получиться не может». Знаю, в какой строгости ты воспитывался и что у вас в семье всегда было «право первородства». Особые права, которые по обычаю всегда получал мальчик-альфа-первенец в семье. Наверно во мне что-то перемкнуло, я хотел доказать им, что могу родить здорового альфу, который будет на зависть всем.
— Это глупо. Даже если бы они нас приняли, ты родил бы, то всё равно права наследника достались бы сыну моего брата, а скорее всего старшему сыну сестры, так как у брата тогда детей не было.
— Я понимаю, но учитывая, что тебя воспитывали так, что «альфа – продолжатель рода», ты рассказывал мне об этом, я просто хотел подарить тебе сына, о котором ты мечтал, которым бы ты гордился.… Но не вышло…