С самого рождения

24

      Что? Я не совсем понимаю, о чём отец говорит. Как-то слишком заторможено соображаю, возможно, это от шока? Принуждал, воспользовался? Стойте-ка, ЧТО??? Он это всерьёз? Отец полагает, что Макс меня заставил, взял насильно? Смотрю на него с таким удивлением, которого за всю свою жизнь не испытывал. Если бы мне сказали, что я наследный принц какой-нибудь нефтяной страны, я бы меньше удивился. Или если бы принесли чемодан набитый деньгами, у меня выражение лица совсем бы не изменилось. А сейчас: глаза лезут на лоб, брови приподнимаются, а затем хмурюсь, пытаясь понять, о чём отец говорит. Челюсть отпала даже не на пол, а гораздо-гораздо ниже, теперь болтается где-то на уровне подвальных помещений.
— Прошу, сынок, не молчи. Скажи мне всё, как есть. Какой бы ужасной ни была правда, я хочу её услышать. – Отец опять сжимает кулаки, я вижу в его глазах плещущуюся муку, которую поглощает злость и, наконец-то, понимаю – этот гнев направлен не на меня, а на Макса! Макса? Осознание этого факта острой иголкой колет сердце.
      Протягиваю к нему руки и он, подойдя, крепко прижимает меня к себе. Я решаю воспользоваться парочкой минут отсрочки, чтобы в последний раз насладиться его объятиями. Что будет, когда он поймёт, что ошибся в своих выводах? Что, я сам это сделал? Ловлю в голове мысль – подленькую, паршивенькую. Но я и не говорил никогда, что: хороший, добрый, идеальный, правильный. Я – человек. У каждого разные тараканы в голове.
      Если бы сошлось много факторов то: как бы я поступил?
      Но этих самых «если бы…» чересчур много.
      Если бы об этом спросил папа? Но такое сложно представить, что он бы допустил такую возможность, что Максимилиан мог воспользоваться мной. Если бы этот вопрос прозвучал, когда мне было лет тринадцать – пятнадцать? Тяжелее забыть именно детские обиды, они болезненней всего, даже не знаю почему. Чтобы произошло тогда? Смог бы я подтвердить заблуждения отца? Сказал бы, что «да, мой младший брат сделал это со мной», позволил бы родителям разочароваться в их альфе, возможно, отселить его от меня? Занять, таким образом, местечко ближе к сердцу папы? Я осознаю, насколько это ужасно звучит, но мой ответ: «ДА!» Я бы сделал это. Вот только ключевое слово в прошедшем времени.

      Теперь я не могу, не хочу, и не буду врать отцу. Какие бы последствия не наступили, всё стерплю, всё вынесу. Должно быть, стал взрослее, но не в этом главная причина того, что не реагирую, как обиженный на весь мир подросток. А в том, что я очень сильно люблю Максимилиана и хочу, чтобы он был счастлив, даже если и без меня.
— Ты боишься, что Макс обидел меня? – с неохотой отодвигаюсь от отца, чтобы видеть его лицо при таком непростом разговоре.
— Конечно, Артём! Конечно, боюсь. Ты же мой маленький омежка или нет? – он нежно приподнимает пальцами моё лицо, когда я отвожу взгляд. – Сколько бы тебе лет не исполнилось, ты всегда будешь моим ребёнком. Поэтому скажи всё: как оно было, как произошло.
— Максимилиан, он ничего не делал – это я, я сам его спровоцировал.
— Артём, ты пытаешься выгородить своего младшего брата? Что ты имеешь в виду? Как ты мог его спровоцировать? – отец непонимающе смотрит на меня. Неужели я должен произносить это вслух? Есть определённые вещи, которые невозможно обсуждать с родителями. И это не потому, что нельзя, а потому, что во время такого разговора есть большая вероятность самовоспламениться и сгореть от стыда. Он же взрослый альфа, неужели не знает, каким образом омега может спровоцировать альфу на интим? Чувствую, что моё лицо начинает пылать от охватившего меня смущения. Видно отец понимает что-то, хотя вряд ли он мог додуматься, что я рассекал по нашей гостиной обнажённым и выгибался на столе, на котором обычно мы кушали всей семьёй. Вот не стоило всё опять вспоминать, не к месту это сейчас. Дурная голова. Зачем я это делаю? Отец кашляет и оттого, что у него на щеках появляется румянец, я краснею ещё больше, хотя куда уж больше. – О, понятно. Ты… кхм-мм.… Это из-за твоего состояния?