Саммервуд. Город потерянного лета

Часть III "У прошлого длинные тени" - Глава 13

Раннее утро едва позволило первым лучам согреть верхушки буро-зеленых холмов, как вдруг, фыркнув досадливо, точно старая дева, исподтишка просыпало на Саммервуд серую пудру тумана. И желтые пятна фонарей хлебными крошками закачались на его волнах, будто в молоке, разведенном холодной водой.

Юджин сидела на банкетке возле углового кухонного окна и, поджав под себя ноги, аккуратно перелистывала дневник матери, который та начала вести незадолго до своей смерти. Разбухший от сырости, перехваченный золотым крученым шнурком, он хранил память о тех временах, когда его хозяйка смеялась, дышала, жила... И пусть в дневнике не хватало страниц, будто вырвавшая их рука оберегала старые тайны, Юджин завороженно перечитывала уже знакомые истории и, дорисованные ее воображением, они оживали.

***

Воспитанная отцом-одиночкой, души не чаявшем в единственной дочери, Дафна с младенчества купалась в любви, нежности и заботе и по праву считалась самым балованным и пестованным ребенком в округе.

Потомок немецких эмигрантов, владелец сети аптек, молодой вдовец даже в самые тяжелые для Гринвилля времена оставался при деньгах и, несмотря на свою рачительность и бережливость, ни в чем не отказывал любимой дочери. Потому, окруженная няньками и гувернантками, маленькая Дафна едва ли догадывалась о существовании другой жизни и мало ценила те материальные блага, которые имела, но искренне отвечала на любовь любовью, с нетерпением ждала возвращения отца с работы, чтобы броситься на шею и осыпать звонкими поцелуями его колючие щеки. И так же искренне рыдала на надежном широком плече, не понимая, почему соседские дети отказываются дружить с нею, со злостью дергают за аккуратные косички, украшенные бантами, и ломают ее красивые игрушки, которыми она от всей души стремилась поделиться.

Ей, баловнице судьбы, было невдомек, как сильно она выделялась на фоне других детей, отпрысков шахтеров и фермеров; как раздражала их своими шелковыми платьями и сияющими диадемами, дорогими игрушками и фарфоровой посудой для кукольных чаепитий. Со всей непосредственностью девочка тянулась к другим детям, но вновь и вновь натыкалась на стену неприятия, зависти и агрессии.

Ее не обижали лишь те, кто были одного с нею круга, но обеспеченные семьи в Гринвилле легко было пересчитать по пальцам, и в них, как на подбор, росли одни лишь мальчишки. Они с утра до вечера играли в солдатиков, гоняли мяч и носились по дворам с игрушечными саблями наперевес — им не было дела до изнеженной, холеной девочки, негожей для суровых «мужских» игр.

Но Дафна не унывала: выплакав свои обиды, она засыпала на руках отца и видела радужные сны, в которых находила надежных, верных друзей — таких же прелестных куколок, как она сама.

В реальности же над милой головкой сгущались хмурые тучи.

Грозе суждено было разразиться в тот прохладный весенний день, когда Дафне исполнилось восемь лет. Но она так искренне верила в чудеса, так истово желала поделиться своим праздником со всем миром, что не допускала и мысли, что это желание может обернуться против нее.

Воспользовавшись суетой, что царила в особняке в преддверии праздничного обеда, девочка до отказа наполнила плетеную корзинку всевозможными сладостями, прижала к груди новую куклу, подаренную отцом, и, улучив момент, незаметно выскользнула из дома.

Детская площадка, старая, запущенная, со скрипучими качелями и вытоптанным футбольным полем, гудела неподалеку, по ту сторону узкой извилистой улочки. За ветхой стеной голых черных деревьев такими же темными пятнами мелькали тонкие детские фигурки. Звучали привычный смех и веселые считалочки. Но стоило появиться Дафне, в нежно-персиковом пальто и расшитой бисером миниатюрной шляпке, как над площадкой повисли напряжение и тишина.

Но девочка выдержала недружелюбные взгляды, которыми ее наградили, пропустила мимо ушей тихие ругательства, значение которых мало понимала, и с видом радушной хозяйки расстелила поверх сырого деревянного стола белую кружевную скатерть.

Предлагая обступившей ее толпе разделить праздничное угощение, Дафна и не предполагала, какой «подарок» уготовила ей судьба: словно по команде, несколько мальчишек налетели на нее, отвесили пару-тройку не сильных, но обидных тумаков и под злобные улюлюканье и смешки опрокинули на землю. Пирожные, конфеты, печенье полетели следом; ни в чем не повинная кукла, мечта любой девочки, в мгновение ока лишилась своего пышного одеяния и, утопленная в луже, превратилась в жалкое зрелище. И Дафна с ужасающей ясностью поняла, что с еще бОльшим удовольствием обидчики изваляли бы в грязи ее саму — и дай им шанс, обязательно изваляют.

Но Дафна не собиралась сдаваться: оправившись от первого шока, она сжала ладошки в кулаки и попыталась встать на ноги, но грубый тычок в грудь отправил ее обратно на мокрую землю.

Краем глаза девочка успела заметить занесенную над ее головой палку и испуганно вскрикнула — увернуться не было шансов. Оставалось только зажмуриться...

Но удар так и не обрушился на ее голову.

Когда Дафна осмелилась открыть наконец глаза, толпа уже обступила кого-то другого: две худенькие фигурки в темных одеждах сцепились в центре площадки и молча, сосредоточенно мутузили друг друга.

В конце концов, одна из фигурок (та, что активнее махала руками, но попадала по цели реже), видимо, устав от борьбы, начала сдавать свои позиции. Неверное движение — и без того кровоточащий нос пропахал размякшую от недавних дождей землю.

Вторая фигурка не спеша наклонилась, подняла давешнюю палку и, широко замахнувшись, ударила противника по плечу.

Истошный вопль разнесся по всей округе.

— Добавки? — со смешком спросил тонкий детский голосок, и Дафна, к тому времени поднявшаяся на ноги, с удивлением осознала, что этот голосок принадлежит запыхавшейся девочке одного с нею возраста.

Та была одета в потрепанное пальто и страшненький коричневый берет, из-под которого выбилось несколько золотистых прядей, и своими тощими ножками-спичками напоминала кузнечика — про себя Дафна решила, что это самая некрасивая девочка, которую она когда-либо встречала.

— Иди к черту, пигалица! Нашла, за кого заступаться! — Поверженный мальчишка стянул с коротко отстриженной головы шапку и, сверкнув неправдоподобно синими глазами, отер ею окровавленное лицо. — Ну треснул бы я ее разочек, ничего бы с ней не стало.

И тут же взвыл, получив палкой и по второму плечу.

Дафна вытянула шею и встала на цыпочки, пытаясь рассмотреть, что будет дальше. Но тут кто-то оттеснил ее в сторону, и, растолкав толпу, к драчунам подошел лохматый темноволосый мальчик на пару-тройку лет старше и на голову выше остальных. Незамеченный блондинкой, он остановился у нее за спиной, одной рукой ловко перехватил занесенную для нового удара палку, вторую положил поверх берета и заставил обернуться. Кажется, он тоже удивился, когда понял, что перед ним девчонка:

— Ты еще кто? Я тебя раньше не видел. Как звать?

Прежде чем ответить, девочка скользнула по его лицу внимательным неторопливым взглядом и наконец спокойно представилась:

— Темперанс.

— Ну и имечко. (1) Тяжело тебе с таким придется. Где живешь?

— На ферме Серебряные ключи.

— А, ты из этих, из чокнутых старообрядцев.

Над толпой раздались смешки и перешептывания, сначала тихие, затем — громче. Но девочку это, кажется, нисколько не задело. Мальчик же строго велел:

— Остыньте, мелкотня! — Затем нахмурился и посмотреть на того, что по-прежнему сидел на земле: — А ты, Трой, живо домой. Твоя мать тебя уже час как ищет.

— Да ну ее, старая карга, — отмахнулся мальчишка, поднялся и тут же получил от старшего крепкий подзатыльник.

— Будешь так о матери говорить, дух из тебя вышибу. Бегом домой, Трой, не заставляй пинками тебя гнать.

— Больно надо...

— Эдваааард! — прерывая спор, донеслось со стороны пешеходной дорожки.

Дафна обернулась и увидела крошку лет трех-четырех. Закутанная в скромную, но добротную шубку и пестрый шерстяной платок, та стояла под старой ольхой и в нетерпении переминалась с ноги на ногу:

— Я тоже хочу домой! Я замерзла, Эдвард!

Вот эта миниатюрная, будто ненастоящая девочка, с широко распахнутыми глазами-вишенками и ярким румянцем на округлых щечках, показалась Дафне необыкновенно красивой.

— Эдвард, — вновь запищала крошка и просительно ткнула пальчиком в сторону куклы, что сиротливо лежала в грязной луже и о которой Дафна успела позабыть, засмотревшись на симпатичного рефери, который, однако, не спешил отвечать на ее взгляд. Подошел к малышке, присел перед ней на корточки и, поцеловав в нос, сказал негромко, но весомо:

— Когда вырасту, я тебе сотню таких куплю. Обещаю.

Крошка (видимо, его сестра) согласно кивнула и доверчиво вложила свою пухленькую, покрасневшую от легкого мороза ладошку в ладонь брата:

— Эдвард, а что такое «сотня»? А что такое «куплю»?

— Я тебе дома объясню. Где твои варежки?

Девочка озадаченно нахмурила бровки:

— Тут были, а потом нету...

— Фанни, Фанни, — покачал головой Эдвард, поднес ее кукольные пальчики к своим губам и заботливо подул, согревая. — Какая же ты у меня растяпушка.

— Ну и имечко, — не глядя в их сторону, обронила прошедшая мимо Темперанс. — Тяжело ей с таким придется. — И, налету поймав футбольный мяч, унеслась куда-то с остальной детворой.

И только тогда Эдвард обратил наконец свое внимание на Дафну, которая по-прежнему смотрела на него во все глаза, словно зачарованная.

— Боевая у тебя подруга. Троя многие мечтают отделать, но мало кто решается.

— Она мне не подруга, — громко фыркнула Дафна, до глубины души уязвленная таким предположением. Конечно, она была благодарна Темперанс за помощь и при случае обязательно сказала бы «спасибо», но дружить с этим драчливым кузнечиком, который и на девочку-то не похож, точно не собиралась.

Дафна задрала носик, пригладила было шикарные темные локоны, которыми так гордилась, и только тогда заметила, что руки при падении испачкались о грязную прошлогоднюю траву, а новое пальто безнадежно испорченно. Чувствуя, что краснеет, девочка потупилась, спрятала ладони в карманы и старательно вытерла о подкладку.

Фанни тем временем о чем-то заговорила, и Эдвард потерял к Дафне всякий интерес: повернулся к сестре и, внимательно слушая оживленное щебетание, завязал потуже шнурки на ее точно игрушечных ботинках.

— А когда у меня день рождения? — спросила крошка и, услышав ответ брата, в шоке округлила глаза: — Зимой? Но зима уже была!

— Будет еще раз, не волнуйся ты так.

— Опять зима? Снова? Но я не хочу еще раз! — хорошенький носик-пимпочка мигом покраснел, глаза налились слезами. И Дафна вполне понимала желание Фанни расплакаться в ожидании неминуемого, ибо сама не любила зиму, холод и темноту.

— Скоро будет лето и много солнышка, — ласково улыбнувшись, заверила крошку Дафна, глаз, однако, не сводя с ее брата. И, нащупав что-то прохладное и гладкое, достала из кармана маленькую янтарную лягушку, одну из тех милых безделиц, которыми полнились ее музыкальные шкатулки.

Ярко-желтая, точно медовая капля, фигурка переливалась, отражая тусклый весенний свет, и Дафна, надеясь порадовать Фанни, подошла ближе и вложила кусочек янтаря в ее крохотную ладошку.

— Это еще что? — строго спросил Эдвард и, выпрямившись во весь рост, посмотрел на Дафну таким взглядом, что та тут же пожалела о своем поступке.

— Подарок, — пролепетала она ели слышно. — На удачу.

— Ты совсем дура, да? Все хорошенькой стараешься казаться, добренькой. Ты действительно не понимаешь, что всех бесишь? Никому твои подачки не нужны!

Обескураженная Дафна не сразу нашла, что ответить, Фанни же со словами «это подарок» довольно сощурилась и спрятала лягушку в кулачок.

— Но я же от всей души... — растерянно моргая, попыталась объяснить Дафна.

Эдвард не дал ей договорить и произнес, чуть смягчившись, но по-прежнему сурово:

— Все думают, ты выпендрёжница, кукла, а у кукол нет души. Так что спрячь свою куда подальше и никому не показывай. Иначе заклюют.

— Но я...

— Цыц!

Почему-то это не терпящее возражений «цыц» задело Дафну сильнее, чем все то, что случилось с нею прежде. Шмыгнув носом, она наклонилась, подняла мокрую куклу и, уже не боясь испачкаться, обхватила двумя руками. И в тот же миг слезы вырвались наружу и потекли по замершим щекам.

Эдвард на это фыркнул, стащил с шеи вязаный серый шарф и впихнул его в руку Дафны:

— На, вытрись, сырости тут и так хватает. — Потом, поясняя, добавил: — Платка нет, Фанни его потеряла.

— Я растяпушка, — подтвердила малышка с гордостью. И Дафна, сама не зная, почему, заревела пуще прежнего.

Вскоре, взяв сестру за руку, Эдвард увел ее прочь, в направлении Риверсайд, бедного северного квартала, состоящего из маленьких кособоких домиков, что наползали один на другой и тесно мостились у самой кромки мутной реки.

Дафна же, присев на сырую скамейку, продолжала плакать — с каждой минутой все горше и горше.

— Ну чего ты ревешь? — внезапно раздалось за спиной.

Дафна обернулась, увидела стоящую неподалеку блондинку со странным именем, которое не сразу-то и вспомнишь, и, опустив голову, уткнулась лицом в шарф.

— Я не реву, — наконец ответила она гнусаво и, прижав к себе куклу, словно маленький щит, громко протяжно всхлипнула.

— А то я не вижу, — усмехнулась Темперанс, присела рядом и потрепала куклу по спутанным волосам: — У тебя же таких, небось, завались — чего реветь-то? У меня вообще ни одной нет, и ничего.

— Так не бывает, — не поверила Дафна и, старательно вытерев лицо мягким, вкусно пахнувшем шарфом, подняла на собеседницу глаза. — Да и не в кукле дело. Я не понимаю, почему все они со мной так? Что плохого я им сделала?

Темперанс пожала плечами, будто ответ был очевиден:

— А чего тут понимать? Ты богатая, мы бедные.

— Как в сказках?

Темперанс задорно рассмеялась и, взяв за локоть, заставила подняться с холодной скамейки:

— Ты откуда такая свалилась? Ну, положим, как в сказках.

— Тогда я хочу сказку со счастливым концом! — надулась Дафна и требовательно топнула ножкой. Темперанс же в ответ с невозмутимым видом протянула ей испачканное кукольное платье, палкой выуженное из грязи:

— Отстираешь, отгладишь, и будет тебе счастливый конец.

Дафна хотела объяснить, что для домашних хлопот, вообще-то, существуют горничные, но в этот миг перед скамейкой остановились два ухоженных, дорого одетых мальчика и прервали ее на полуслове.

— Ну ты и страхолюдина, когда поревешь, — вместо приветствия сказал один из них, голубоглазый и светло-русый, и, подойдя к стоящей на столе корзинке, с любопытством заглянул внутрь.

— Перестань, Брендан! — одернул его второй и из-под падающей на глаза темной вьющейся челки украдкой посмотрел на Дафну. Темперанс они дружно проигнорировали, будто ее и вовсе не было, девочка ответила им тем же. — Не обращай на него внимания, Дафна, он всегда противный, ты же знаешь.

— Вот еще! Я не противный, Алистер, я голодный, — отозвался Брендан, вытащил из корзинки шоколадный кекс и, не мешкая, отправил в рот: — Вкусно!

Затем бросил взгляд на лужу, в которой размокали растоптанные сладости, и, не переставая жевать, скорбно покачал головой:

— Варварство.

— Почему ты плакала? — внимательно оглядев перепачканную девочку, озабоченно спросил Алистер, на этот раз не пряча глаз, и Дафне вновь захотелось разрыдаться. — Расскажи нам, что случилось? Тебя кто-то обидел?

Алистер был единственным внуком нынешнего мэра Гринвилля, Брендан — младшим сыном крупнейшего в городе промышленника, Томаса МакКвина, которому, в числе прочего, принадлежало несколько местных шахт; и хотя Дафна не могла бы назвать этих ребят своими друзьями, их семьи общались достаточно тесно, чтобы и чужими не называться. Поэтому, всхлипывая и силясь сдержать слезы, девочка без обиняков рассказала им все, что с нею приключилось.

Ну, почти все: про симпатичного кареглазого мальчика, по неведомой причине запавшего ей в душу, она не проронила ни слова.

— Вот черт, а мы все пропустили! — выслушав рассказ, с сожалением воскликнул Брендан. — Такое представление и мимо! Весело, должно быть, было.

— Это было ужасно! — возмутилась Дафна и, сморгнув слезинку, перевела взгляд на Алистера, в котором, в отличие от его друга, надеялась найти утешителя. И, благо, не ошиблась в своих расчетах:

— Не обращай внимания, они просто тебе завидуют, — произнес мальчик успокаивающе. — Они оборванцы, а ты принцесса.

— Принцессы всем нравятся, а я — нет.

— Ну это ты зря, — рассмеялся Брендан, — Алистеру ты нравишься. Очень даже.

— Правда? — мигом повеселев, с придыханием просила Дафна.

— Помолчал бы, друг мне тоже.

— Правда? — повторила девочка с нажимом. Алистер потупился и, густо залившись краской, коротко кивнул. И осчастливленная Дафна просияла.