Саммервуд. Город потерянного лета

Часть II Глава 10 (2)

Деррен подавился тяжелым, вспоровшим горло кашлем. Вцепился пятерней в повязку, что сдавила грудь, и рванул на себя, лишь бы сделать спасительный вздох, лишь бы затолкать в себя хоть немного воздуха, сухого, больничного воздуха, который пах смертью и пустотой.

«Дыши!» — но дышать не получалось. Кровь пульсировала в висках, слепила, разливаясь под веками красным, и как бы Деррен ни старался, как бы ни уговаривал себя, он не мог справиться ни с ослабевшим, непослушным телом, ни со шквалом эмоций — пугающих, темных эмоций, что ударили наотмашь, протащили по камням и смяли, как сминают бумажный кораблик, прежде чем вышвырнешь его на берег.

Дверь скрипнула и тут же закрылась. Юджин ушла, и Деррен снова остался один — снова наедине с призраком.

Зеленое платье, красная помада, синие глаза — Эслинн, сотканная памятью, сложенная, как мозаика, из цветного стекла, скалилась, сверлила взглядом и, издеваясь, не напевала — выплевывала слова ненавистной песни. Песни, под которую они впервые были близки — только о близости не было и речи.

Деррен задержал дыхание, сцепил зубы и, окинув невидящим взглядом залитое водой окно, мелко передернул плечами. Такая же погода стояла и пять лет назад, когда он, прикованный к койке, лежал в похожей палате, и дождь, будто назло, барабанил и барабанил по металлическому откосу на одной чертовой минорной ноте.

Деррену казалось, что он сходит с ума. Беспомощный, одурманенный лекарствами, он плутал по бесконечному лабиринту, сотканному из бесцветной больничной реальности, топкого полусна и до рези ярких, пугающих галлюцинаций. И, будто заведенный, прокручивал в голове одну и ту же фразу, в отчаянных попытках зацепиться, удержаться на краю, хотя бы ненадолго вынырнуть из вязкого болота кошмаров — не помогало. И Деррен вновь терялся во времени и пространстве, не понимая, где сон, где явь.

Одна-единственная навязчивая цитата из «Ста лет одиночества» Маркеса, которая так точно, так полно описывала Саммервуд: «Вокруг было столько влаги, что рыбы могли бы вплывать в двери и выплывать в окна, скользя по сырому воздуху».

Казалось, каждый вздох, каждое движение проверяли его на прочность: всхлипнешь? взвоешь? закричишь от бессилия? И он выл, не зная, как спастись от головной боли, жесткой, беспощадной, выжигающей изнутри, когда в палате включался свет и искры сыпались из зажмуренных глаз.