Ранним субботним утром низкие тучи сгустились над кладбищем Саммервуда, предвещая скорое наступление серого, по-осеннему промозглого дня. За высокой оградой кто-то жег облетевшую с тополей листву, и в прохладном воздухе, перебивая и без того слабый аромат погребальных цветов, стоял навязчивый запах гари.
В носу засвербело, Деррен передернул плечами и поспешил спрятать лицо в складках вылинявшего шейного платка. Невыспавшийся и изрядно помятый, Деррен чувствовал себя неуютно под косыми взглядами собравшихся, старался держаться в тени и не привлекать внимания. Однако прекрасно понимал всю тщетность своих попыток.
Для жителей Саммервуда недавно он и сам был покойником. Его даже отпевали в небольшой церквушке на окраине, а пара местных газет на последних своих разворотах напечатала некрологи и фотографии из выпускного альбома.
И вот теперь он предстал перед похоронившим его городом. Заметно потрепанный, но все-таки живой.
— Даже для мертвеца ты выглядишь на редкость паршиво, парень.
Деррен оглянулся на простуженный низкий голос и увидел позади себя пожилого комиссара. (1) Тот коротко взглянул в его небритое лицо и неодобрительно покачал головой. Деррен не нашел, что ответить. Он знал, что на фоне благообразных горожан, вырядившихся по случаю именитых похорон в свои лучшие траурные наряды, смотрелся белой вороной: потертая кожаная куртка и драные джинсы — не та форма одежды, которую одобрил бы консервативный Саммервуд.
Но даже одетый с иголочки Деррен все равно пришелся бы не ко двору: в родном стаде он всегда был паршивой овцой. События же пятилетней давности и вовсе поставили на нем крест.
Комиссар откашлялся в кулак, нарушил поток мыслей, подхвативший Деррена, и произнес, смотря куда-то в сторону:
— Кхм... Ты прости, что мы тебя тогда похоронили... — Деррен хмыкнул в ответ, но промолчал. — Никто ведь не знал, что мать заложила твои вещи. Тебя считали без вести пропавшим, а потом нашли те останки... Все приметы совпадали. И эти часы... Кэрол тебя опознала.
— Моя мать опознала бы меня в любом, лишь бы налили на поминках. — Деррен нервно сглотнул и поспешил отвернуться. Рука сама собой потянулась к переносице.
Еще минуту назад он был благодарен комиссару за то, что тот нарушил заговор молчания: Дон Свенсон оказался первым, кто заговорил с ним за те несколько часов, которые Деррен провел в родном городе. Остальные же смотрели, точно на экспонат кунсткамеры, и старались не встречаться взглядами. Но теперь Деррен предпочел бы вновь оказаться в изоляции: разговоров о матери он не любил.
— Тебе устроили милые похороны, если тебе интересно.
— Мне не интересно, — насупился Деррен и инстинктивно запахнул полы куртки. — Мне жаль, что я разочаровал наш славный городок и восстал из мертвых. Но помирать на бис в мои планы не входит.
— Как знаешь, парень... Но для тебя в этом городе лучше быть покойником, чем наследником.
***
Дон Свенсон окинул нахохлившегося Деррена задумчивым взглядом и, молча всучив початую пачку сигарет, направился в сторону шатра, возле которого собирались официальные представители города и штата, вынужденные почтить своим присутствием похороны Первой леди.
Комиссар видел, что мальчишка (а для него Деррен и в свои двадцать семь оставался таковым) чувствовал себя не в своей тарелке, и понимал, что подлил масла в огонь, но взять свои слова обратно не мог, да и не считал нужным. Через несколько дней в Саммервуде поднимется буря, которой город еще не видывал на своем веку, и Деррен — первый, кто окажется в ее эпицентре. Впрочем, ему не привыкать.
С самого рождения он был для Саммервуда костью в горле, неприкасаемым, парией. Незаконнорожденный сын ныне покойного хозяина города и пришлой гулящей девки — подобного благочестивый город не смог бы простить никому.
Когда Деррена объявили погибшим, Саммервуд вздохнул с облегчением: ничто больше не угрожало его спокойствию. Но город ошибся. И теперь ему грозили неизбежные перемены: неугодный Саммервуду мальчишка, с которым обращались хуже, чем с блохастым щенком, вернулся, чтобы прибрать городок к своим рукам. И комиссар ждал перемен со злорадным предвкушением.
Скрывая кривую усмешку в седых усах, он перекинулся парой слов ни о чем с представителями мэрии и обвел взглядом собравшуюся толпу. На похороны пришел весь Саммервуд — Первая леди всегда приковывала к себе внимание, но, пожалуй, сегодня настал ее звездный час.
***
Юджин остановилась перед воротами кладбища, чтобы аккуратными, выверенными движениями поправить собранные в тугой узел волосы и разгладить невидимые морщинки на черной шали и траурном платье. Затем сжала в побелевших пальцах маленькую сумочку и усилием воли заставила себя сделать несколько шагов.
Она вернулась в родной город и больше не могла прятаться за отстраненностью и равнодушием, в том числе к собственной судьбе, как поступала на протяжении последних пяти лет. То, что спасало прежде, в Саммервуде не работало. Слишком живы здесь были воспоминания, заставляя сердце сжиматься до размера речной гальки. Но, видит бог, Юджин нуждалась в подобной встряске!
Она устала. Устала от бессмысленности своей жизни и ее бесцельности, от скитаний по чужим городам, от гулкой пустоты, что парализовала и разум, и душу. Но более всего — от своего гнетущего одиночества.
Саммервуд казался ей спасительной бухтой. Теперь, когда Первая леди мертва.
***
Комиссар заметил Юджин, когда та шла по свежевыметенной аллее в сторону семейного склепа. И чем ближе подходила нежданная гостья, тем больше привлекала к себе любопытных, не скрывающихся взглядов. Ей кивали в знак приветствия, перед ней расступались, пропуская к шатру.
По справедливости, Саммервуд должен был отвернуться от юной мисс Грей Вашингтон, предать анафеме и навсегда вычеркнуть ее имя из числа своих почетных жителей. Но громкая фамилия да семейная драма, память о которой до сих пор не утихла, помогали городу на многое закрыть глаза. А закрывать их было на что.
Юджин не меньше Деррена считали виновной в случившемся пять лет назад. Разница лишь в том, что у нее были влиятельные родители, которые сумели сохранить хорошую мину при плохой игре и прикрыть тылы непутевой дочки. Их стараниями в глазах Саммервуда Юджин превратилась из падшей жестокосердечной эгоистки в немного ветреную, но безобидную девчонку, не сумевшую предвидеть последствия своих детских шалостей. Правда же, по мнению комиссара, лежала где-то посередине. Да и нужна ли она? Теперь, когда изменить что-либо невозможно.
Пять лет назад в свой восемнадцатый день рождения пропала без вести юная Эслинн МакКвин, единственная дочь Первой леди Саммервуда. В последний раз именинницу видели на пароходной пристани, недалеко от рыбного ресторана: по словам свидетелей, Эслинн нервно курила после публичного скандала со сводной сестрой.
Скандал тот и сам по себе грозился стать событием года: Юджин и Эслинн, родная и названая дочери мэра, не поделили Деррена Колдера. Молодой человек, которого любая здравомыслящая девушка Саммервуда должна была бы обходить стороной, стал яблоком раздора для двух «принцесс». Ситуация осложнялась тем, что у Юджин был жених, а у Эслинн — тайны.
Через несколько дней тело именинницы нашли в реке под старым каменным мостом. И хотя причиной смерти было признано самоубийство, комиссар отдавал себе отчет, что это всего лишь официальная версия.
***
Катафалк въехал на территорию кладбища в тот самый миг, когда над городом раздался гулкий звон старинного колокола. Украшенный белыми цветами и траурными лентами автомобиль медленно и величественно плыл среди надгробий и склепов, словно черный айсберг — по океану, застывшему в немом ожидании.
Понимая, что до встречи с семьей остались считанные минуты, Юджин растерялась и поспешила спрятать взгляд под дрожащими ресницами.
Она не виделась с отцом и младшей сестрой с тех пор, как уехала из Саммервуда, и не знала теперь, как вести себя с ними. Последний же разговор с мачехой — несколько месяцев назад в камере предварительного заключения — оставил тяжелый осадок. Будь то во власти Первой леди, она бы наверняка сгнобила неугодную падчерицу за решеткой. Но, на счастье Юджин, полученное от матери наследство спасло ее от незавидной участи, а расстояние в более чем две с половиной тысячи миль — от огласки и пересудов в родном городе.
Что ж, у Юджин хватало причин не скорбеть теперь из-за внезапной кончины мачехи. Пережившая двух из троих своих мужей и собственных сына с дочерью, Первая леди и так достаточно коптила небо. Пришла пора сказать «прощай».
Катафалк остановился на подъездной дорожке, ведущей к склепу. Юджин задержала дыхание и невольно закрыла глаза, готовясь к неизбежной встрече с семьей — отступать было некуда.
Первым она увидела отца. И не узнала его.
За прошедшие годы Алистер Грей Вашингтон, дважды мэр Саммервуда, сильно изменился: располнел и обрюзг, широкие плечи его ссутулились, а на висках прибавилось седины. Сопровождавший гроб жены, он был похож на большого раненого быка, пошатывался и едва держался на ногах. Осунувшееся, плохо выбритое лицо походило на маску, мутные глаза остекленели и налились кровью. Казалось, смерть жены сокрушила его...
— Здравствуй, папа... — стараясь не встречаться с ним взглядом, Юджин неловко обняла отца. — Прими мои соболезнования.
В ответ раздалось лишь невразумительное бормотание. Мэр Саммервуда, рьяный борец за трезвый образ жизни, оказался мертвецки пьян.
***
Комиссару хватило одного взгляда, чтобы по достоинству оценить плачевное состояние старинного приятеля. Что ж, иного и не стоило ожидать: Алистер всегда был слабаком и не умел держать удар. Да и политик он средней руки. Король, при котором правила королева.
Но королева мертва, а значит, ее супругу недолго оставалось восседать на троне. В прежде скучной и предсказуемой политической жизни Саммервуда намечалась интрига.
Дон Свенсон не сомневался: не пройдет и недели, как Городской Совет откажется от своего намерения «за особые заслуги» продлить правление нынешнего мэра на третий срок. А если не откажется, в ход пойдет припрятанный в рукаве козырь — тот, что так любезно, сама не ведая того, предоставила оппонентам отца старшая мисс Грей Вашингтон.
Комиссар внимательно посмотрел на дочерей мэра, обменивающихся скованными приветствиями. Ему, хорошо знавшему обеих с рождения, нетрудно было заметить, что Дестини не рада возвращению старшей сестры.
Лица Юджин комиссар не видел, но легко догадался о ее растерянности: она все время поправляла то темные волосы, то детали и без того безупречного наряда. Так же она вела себя и пять лет назад во время допроса. И хотя многие в Саммервуде не сомневались, что Эслинн умерла не своей смертью, комиссар никогда не подозревал Юджин. По крайней мере, до тех пор, пока несколько месяцев назад не узнал, что ее арестовали за убийство.
Чета Грей Вашингтонов сделала все, что было в их власти, чтобы компрометирующая новость не достигла Саммервуда. Им повезло: инцидент произошел на другом конце страны, судебное разбирательство было закрытым, а старый адвокат семьи не отличался болтливостью. И все-таки Дон Свенсон, благодаря своей должности комиссара и доступу к национальным полицейским базам, оказался в курсе событий. И теперь при необходимости был готов разыграть так удачно подвернувшуюся карту.
В таком городе, как Саммервуд, оправдательный приговор все равно оставался приговором.
***
Юджин с удивлением рассматривала младшую сестру, отдававшую распоряжения служителям кладбища, пока те устанавливали перед склепом роскошный, усыпанный цветами гроб. Дестини, которую Юджин помнила одутловатым нескладным подростком, неожиданно превратилась в изящную фарфоровую куколку. Тоненькая и воздушная, укутанная в черное кружево, она казалась прозрачной и грозилась растаять в любую секунду. Вот только во взгляде читалось все то же выражение недовольной маленькой девочки.
Чем дольше Юджин смотрела на похорошевшую сестру, тем большую неловкость испытывала. Было в Дестини что-то неуловимо искусственное, ненастоящее. Словно она пыталась примерить чужую роль.
— Твое платье, твоя шаль... Интересно, что еще твоего присвоила Маленькая Дестини?
Юджин услышала за спиной тихий голос с щекочущим нервы британским акцентом и медленно обернулась, не готовая к этой встрече.
Перед ней стоял Деррен Колдер. С полуулыбкой на губах, чуть наклонив голову набок, он смотрел ей прямо в глаза — Юджин захотелось провалиться сквозь землю. И все же она выдавила из себя первое, что пришло на ум:
— Я не помню этого платья.
— Еще бы, Дарлинг, — Деррен насмешливо улыбнулся, провел пальцами по ее обнаженному локтю, и Юджин ударило током. Так сильно, что потемнело в глазах. — У тебя короткая память. (2)
***
Киген Тейг вышел из дома и аккуратно прикрыл заднюю дверь, стараясь не разбудить нечаянным шумом спящего в инвалидном кресле деда. Отойдя подальше от террасы вглубь ухоженного цветущего сада, Киген присел на спиленное дерево, достал из нагрудного кармана давно вскрытую, но за полгода опустевшую лишь наполовину пачку сигарет и прикурил.
Он принял решение не идти на похороны Первой леди, как только по городу поползли первые слухи о ее кончине, и оставался верен себе, несмотря на настойчивые уговоры. У него были на то свои причины.
Пока весь город скорбел (или делал вид, что скорбит), Киген праздновал свое освобождение. Первая леди была единственной, кто знал о преступлении, которое он совершил пять лет назад. И хотя она сохранила тайну, Киген долгие годы чувствовал себя на крючке.
Он уничтожил все улики, Первая леди обеспечила ему алиби, но только с ее смертью Кигену стало по-настоящему нечего опасаться. Теперь можно перевернуть наконец страницу и начать жить сегодняшним днем. По крайней мере, попытаться.
Киген докурил сигарету, вложил тлеющий фильтр в карманную пепельницу и, подняв голову, посмотрел в небо. К Саммервуду приближалась гроза. Хороший знак: гроза все очистит, и будет легче начать сначала.
Сигнал смс-оповещения прервал мысли Кигена, и через миг земля ушла у него из-под ног. На вложенном в сообщение фото он увидел Юджин, повзрослевшую, но такую же красивую, как и пять лет назад.
Девочка, вместе с которой он вырос. Девочка, которую он любил.
Рядом, придерживая ее за локоть, стоял Деррен Колдер и чему-то улыбался — Кигену тут же захотелось стереть нахальную улыбку кулаком.
Фотография была подписана двумя короткими фразами, содержащими так много между строк:
«Дорогой друг, будь осторожен и береги спину. Предатели в городе».
***
Дурацкая нервная усмешка — Деррен спрятался за нею, как прятался обычно за спасительной пеленой сигаретного дыма. Он и сейчас бы закурил, да только помнил, Юджин не переносила запах табака.
Словно не находя, что ответить, она зябко поежилась, отвернулась, избегая его взгляда, но не отвела руку. И Деррен почувствовал, как обледенело ее закованное в траурный наряд тело под его и без того занемевшими пальцами.
— Хорошая память нужна лжецам, Деррен. А я и девичьей обойдусь, — наконец гулко прозвенел в тяжелом прогорклом воздухе ее холодный голос.
Деррен лишь пожал плечами и с короткой заминкой спрятал ладони в прохудившихся карманах куртки. Крыть ему было нечем.
Они стояли так близко, их не разделяло и десять дюймов. И в то же время разделяли колкий туман, пять лет, минувшие с последней встречи, и сам этот треклятый город.
Деррен чувствовал враждебные цепкие взгляды и понимал: ему не следовало заговаривать с Юджин, тем более на глазах у всего Саммервуда. Но пересилить себя не смог. И не жалел об этом. Делать вид, что не замечает ее, было бы сложнее.
Деррен обреченно вздохнул, обвел расфокусированным взглядом кладбище, кишащее, будто трюм тонущего корабля, серо-черным, и инстинктивно ощерился.
— Я должен бы выразить тебе соболезнования, — произнес он после неуютной паузы. Но, несмотря на искреннюю скорбь, слова прозвучали принужденно и фальшиво.
— А я должна бы тебя поздравить. — Юджин наградила его тем пустым бездушным взглядом, который прежде берегла для других. — Злая королева мертва, и блудный принц наконец-то вступает в свои права. Виват, король, виват!
— Не надо так, Юджин, — от несправедливости ее слов Деррен болезненно поморщился и невольно отступил в сторону. — Ты знаешь, я никогда не гнался за наследством отца.
Наследство то казалось столь призрачным и эфемерным, что редко занимало мысли Деррена. Да, отец дал ему свою фамилию, но годами игнорировал досадный факт существования незаконнорожденного сына и признал лишь на смертном одре — не о чем там было думать, нечего вспоминать.
Деррен даже не озаботился разобраться в нюансах мудреного завещания: Первая леди, вдова его отца, была управляющей наследства — этого казалось достаточно.
— Я не желал Летиции зла и не ждал ее смерти. Через три года я бы и так получил свою долю.
— Что ж, видимо, тебе она была лучшей мачехой, чем мне.
— Летиция хорошо относилась ко мне задолго до того, как вышла за моего отца. И знаешь, Дарлинг, то, что вы не уживались, не делало ее плохим человеком.
Юджин красноречиво хмыкнула. За ее опущенными ресницами Деррен силился, но не мог уловить выражение темных глаз и почувствовал досаду. Раньше она не прятала от него взгляд. Но раньше они и не вели такие колкие беседы.
— В любом случае ты в выигрыше, Деррен: был нищий — стал король. Надеюсь, скоро мы сможем лицезреть тебя в менее плачевном виде, — Юджин покачала головой и с укоризной провела тоненьким пальчиком по его локтю, там, где старая куртка протерлась до подкладки. И отвернулась, бросив напоследок: — Ты похож на блохастого щенка. Чесаться хочется при одном только взгляде.
Деррен чертыхнулся, достал сигарету и прикурил, громко чиркая зажигалкой. Порыв холодного ветра тут же подхватил облако густого дыма, бросил его вдогонку Юджин и окутал ее сердитым едким туманом.
***
От навязчивого зловония тлеющей листвы и дешевого табака голова немилосердно кружилась, перед глазами плыло. Но будто этого мало, спину сверлил насупленный взгляд Деррена, и оттого замершие пальцы сводило досадной мелкой дрожью.
Юджин едва уже помнила слова, которыми они обменялись минуту назад, но никак не могла изгнать из памяти его улыбку...
Чертов Деррен! Она два дня прорыдала, узнав о его смерти, она не плакала так с похорон матери, а теперь желала лишь одного. Чтобы он сгинул.
Юджин отошла на казавшееся безопасным расстояние, плотнее закуталась в шаль и, закрыв глаза, сделала глубокий вдох, старательно втягивая горький, пропитанный туманом воздух.
— Ты в порядке, милая? — внезапно раздался позади вкрадчивый мужской голос, и тяжелая ладонь легла ей на плечо. От неожиданности Юджин дернулась и резко отшатнулась.
Брендан МакКвин в ответ лишь снисходительно покачал головой:
— Совсем нервная стала, козочка.
Юджин сдержанно кивнула в знак приветствия, хотя от удивления стоило бы присвистнуть: прошедшие пять лет, что не пощадили ее отца, благожелательно сказались на его лучшем друге. Благородная седина была ему к лицу, добавляла облику солидности и джентльменского лоска, но странным образом не подчеркивала, а напротив, будто стирала следы, оставленные временем. Дорогой элегантный костюм, явно сшитый на заказ, сидел как влитой — заметный контраст с прежде куда более демократичным и порой нарочито небрежным гардеробом. Плечи как будто стали шире, да и вся фигура казалась более крепкой и подтянутой — вероятно, почувствовав приближение неминуемой старости, мистер МакКвин всерьез взял себя в руки и теперь проводил немало времени не только на теннисном корте, но и в спортзале.
И только выглядывающая из кармана старая, поцарапанная фляжка портила общее благополучное впечатление.
— Я в порядке, дядя Брендан. Просто плохо спала.
— Как и все мы, Задохлик. Страшная утрата... Остается только уповать, что теперь мой бедный брат и Летиция воссоединились в лучшем из миров.
В особенно торжественных случаях (будь то свадьба или похороны) бывший семинарист мистер МакКвин нередко говорил так, будто читал проповедь. В городе к этому давно привыкли и не обращали внимания, и только Юджин редко могла смолчать в ответ. Вот и сейчас она выдавила из себя подобие улыбки, как и все в Саммервуде, прекрасно осведомленная, что мистер МакКвин не сильно скорбел об утрате старшего брата, да и в планы усопшей посмертное воссоединение с первым мужем уж точно не входило:
— Как знать, может, она предпочла воссоединиться с Эдвардом Колдером. Или будет дожидаться моего отца. Все-таки у нее было три мужа, так что давайте не будем лишать Летицию права выбора.
— Юджин, Юджин, ты такая же языкастая, как твоя мать. Смотри, до добра не доведет.
Подумаешь, да ее с самого детства попрекали неудобным для других семейным сходством, и это давно не находило отклика в душе (тем более в их окружении острый язык был не такой уж и редкостью, скорее наоборот). Да и если бы пришлось выбирать, быть похожей на тюфяка-отца Юджин бы точно не пожелала.
— Твой старик совсем сдал, — словно угадав ее мысли, мистер МакКвин кивнул в сторону шатра, возле которого Дестини тщетно пыталась втолковать что-то пьяному отцу. Тот мотал низко опущенной головой и вряд ли устоял бы на ногах, если бы его не поддерживала под руку верная экономка (по совместительству названая сестра), единственная, кого Юджин рада была сегодня встретить.
— Алистер все эти дни пил не просыхая, Темперанс от него отойти боялась, чтобы чего дурного не вышло. Все повторяла, что хозяйка ей этого не простит. Ну это она не про Летицию, конечно, а про твою мать, старая привычка... Несчастный Алистер, похоронить двух любимых женщин — эта ноша не для его плеч.
— О моей матери он не слишком-то скорбел.
— Ну вот, закусила удила. Сама-то хороша! — Мистер МакКвин с осуждающей и одновременно заговорщицкой усмешкой указал на Деррена, все еще стоявшего поодаль: — Когда малыша Колдера хоронили, ни цветочка на могилу не прислала, и все туда же, других осуждать. Кто живет в стеклянном доме, не должен кидаться камнями.
«Иди к черту!»
Юджин пожалела, что не может сказать подобного вслух. Но даже если бы могла, ничего бы не изменилось: Брендан МакКвин славился на всю округу не только порой излишне пышными речами, но и способностью метко бить по больному месту. А Юджин не собиралась доставлять ему удовольствие, давая понять, что его слова достигли цели.
Их история с Дерреном — их личное дело. Даже если Саммервуд считал по-другому.
— Раз уж вернулась, Юджин, будь добра, позаботься об отце, — прервав ее мысли, распорядился мистер МакКвин. Затем, точно ребенка, взял за подбородок и заставил смотреть в глаза: — Дестини — хорошая девочка, но от нее пустой суеты больше, чем реальной пользы. Да и не в том она возрасте, чтобы понимать серьезность ситуации. Один ветер в голове.
— Вы прекрасно знаете, у нас с отцом не настолько близкие отношения, чтобы он нуждался в моем присмотре. — Юджин освободилась от цепких пальцев и предусмотрительно сделала пару шагов назад. — В любом случае он придет в себя, рано или поздно. Алкоголиками в один миг не становятся.
— Все начинается с одного стакана, козочка. Думаешь, брат мой покойный собирался спиваться? А как начал с горя, так не смог остановиться. И все бравадился, что ему и море по колено, а сам даже плавать не умел. Так и погиб: на мелководье да с бутылкой за компанию. Летиция ему эту бутылку в гроб потом и сунула.
— Узнаю любимую мачеху.
— Ваши с ней отношения сейчас не в счет. Тебе об отце думать надо, — строго оборвал мистер МакКвин. — Если он будет справляться с горем так же, как Летиция после смерти Эслинн, ничего хорошего не жди. На стакан не присела, и то славно. Зато глотала столько антидепрессантов и снотворного, что любого бы сбило с ног. Внешне Летиция хорошо держалась, этого у нее не отнять, но близкие знают, она погубила сама себя.
В хмуром взгляде собеседника Юджин заметила, если не скорбь, то чувство, близкое к печали. И хотя мистер МакКвин не одобрял ни выбор старшего брата, ни после — скоропалительную женитьбу лучшего друга, Юджин решила, что определенную привязанность к покойной он все же питал.
— Я в курсе, дядя Брендан, Летиция попала в аварию на старом шоссе.
— У нее остановилось сердце. От передозировки. Авария — лишь завершающий штрих.
Юджин невольно вздрогнула. Она спокойно отнеслась к новости о несчастном случае: в конечном итоге Летиция сама виновата, если не справилась с управлением. Но смерть от передозировки во все еще цветущем и далеко не почтенном возрасте казалась более чем противоестественной.
И все-таки Юджин по-прежнему не испытывала сожалений.
— Дядя Брендан, ты мне нужен, — тоненький голосок Дестини внезапно всколыхнул густеющий туман. — Пожалуйста, сядь рядом с папой и присмотри за ним. Боюсь, Темперанс одна не справится.
И Дестини увлекла мистера МакКвина за собой, обронив в адрес сестры недовольным тоном:
— Займи уже наконец свое место, Юджин. Мальчики приехали, можно начинать.
***
Никто из присутствующих толком не смог бы объяснить, что случилось дальше.
Ноэль Уилфред и Колин МакКвин (племянник и пасынок покойной от первого брака) внезапно появились перед шатром, вынырнув из клубов молочно-сизого тумана, точно фантомы.
Молодые, высокие, статные, похожие в своих траурных костюмах на грозных воронов. Они играючи, будто загоняя дичь, отсекли Юджин от поредевшей толпы, так что жертва оказалась в изоляции на продуваемом ветром пятачке, между гробом с одной стороны и жадными до зрелищ горожанами — с другой.
— Так-так-так, — Колин, старший брат покончившей с собой Эслинн, по-птичьи наклонил голову набок и, плавно раскачиваясь с носков на пятки, внимательно изучал Юджин, будто занимательную зверюшку. Но та даже не посмотрела в его сторону — ее настороженный взгляд был устремлен на Ноэля.
Тяжело ступая по влажной траве и сильно припадая на одну ногу, тот неотвратимо приближался, с каждым шагом все темнея и темнея лицом. Наконец остановился, резко тряхнул головой, отбрасывая с глаз длинную рыжую челку, и в упор уставился на Юджин. Та вздрогнула, но не отвела взгляд.
Внезапно мужская рука с силой рассекла воздух. Ноэль наотмашь ударил девушку по лицу. Та отлетела назад, упала на землю и с размаху ударилась спиной о возвышение, на котором стоял, теперь покачиваясь, закрытый резной гроб.
По толпе пронесся ошеломленный вскрик, тут же перейдя в шепот и взволнованный «белый шум».
— Добро пожаловать домой, зараза!
Ноэль едва успел договорить — секунда, и сильный удар в челюсть отбросил его в сторону. Он беспомощно взмахнул руками и, не удержавшись, рухнул к ногам Деррена. Тот сжимал кулаки — грозный, со сведенным судорогой лицом — и, казалось, едва сдерживался, чтобы не ударить снова.
Над кладбищем повисло потрясенное молчание. Слышно было только, как стучит тяжелая трость, что покатилась по старым булыжникам.
Никто не пытался вмешаться. С кровожадным вниманием горожане следили за происходящим сквозь молочную пелену, предвкушая скорое продолжение спектакля.
Один только Чейз Сэйерс (крестник и личный помощник мэра), которого за глаза неизменно называли «крошка Чейз», встал было со своего места и подался вперед. Но тут же, опасливо оглядевшись кругом, опустился на стул по правую руку от приемной матери.
При других обстоятельствах та без труда разрулила бы и более сложную ситуацию (так уж повелось, что в правящей семье именно тоненькая, изящная Темперанс отвечала за все миротворческие миссии), но сейчас ей приходилось возиться с пьяным мэром и оставаться в стороне.
Остальные же замерли и смотрели во все глаза.
***
— Тронешь Юджин еще раз — убью! — прогремело в напряженном безмолвии и, резонируя, повисло над кладбищем.
Не отрывая от Ноэля тяжелого взгляда, Деррен подошел к помосту и протянул руку Юджин. Но та, прижимая ладонь к разбитым губам, лишь потерянно покачала головой. На бледной коже горела багрянцем кровь.
Жгучая ярость волной застила разум, Деррен с трудом сдержался, чтобы тут же не воплотить озвученные угрозы в жизнь. Невыносимо хотелось уничтожить, стереть трусливого мерзавца с лица земли!
— Ах ты, сукин сын! — Колин воинственно взъерошил глянцево-черные волосы и, выпятив грудь, двинулся было на Деррена. Но в последний миг передумал и, с показным видом сплюнув на землю, подал стонущему Ноэлю руку, помогая подняться. — Пересчитал бы тебе кости, Колдер, да брезгую.
— Попробуй.
— Оставь их, Деррен, — Юджин коротко тронула его за руку и, болезненно поморщившись, присела на край хлипкого помоста. Деррен наклонился, участливо заглянул в полыхающее девичье лицо, но снова не смог рассмотреть спрятанных от него карих глаз. — У нас свои счеты.
— Пойдем отсюда. Вместе. — Он вновь, теперь уже настойчиво, предложил свою руку, но Юджин, крепко сцепив ладони, прижала их к окровавленному подбородку. Трудно было понять, отвергает ли она его помощь или не хочет уходить и отступать перед Ноэлем. Скорее и то, и другое.
— Вы что, с ума сошли? — Дестини, прежде тихо стоявшая в стороне, в наигранном негодовании всплеснула руками. Ее холодный кукольный взгляд остановился на Деррене, и все еще по-детски пухлый пальчик обвинительно ткнул в его сторону: — Как можно? Нашел с кем силами мериться, он же инвалид!
— Человек с ограниченными возможностями, — тяжело опираясь обеими руками на поданную Колином трость, с достоинством поправил Ноэль. Хотел было театрально поклониться, но тут же скривился от боли.
— Плевать я хотел. Хоть инвалид, хоть коматозник под капельницей.
Деррен не заметил ни хромоту Ноэля, ни его трость. Но даже если бы заметил, поступил так же: он бы вступился за Юджин, даже если бы ее обидчик восседал в инвалидном кресле.
Деррен понимал, сегодня он подписал себе очередной смертный приговор: Саммервуд любил Ноэля, своего придворного шута.
Что ж, одним приговором больше, одним меньше — не велика разница.
— Пожалуйста, давайте успокоимся. Не надо все портить, — не унималась Дестини, и ее недовольный голосок звенел комариным писком. — Я так старалась, чтобы все организовать в лучшем виде.
— Ты словно о выпускном бале говоришь, а не о похоронах.
— Легко тебе потешаться, Юджин, — Дестини понизила голос до злого шепота и с возмущением уставилась на сестру: — Не тебе пришлось суетиться и следить за отцом, чтобы не сиганул с Ратуши. Учудила скандал и рада. Вечно тебе нужно выставить себя напоказ.
Деррен хотел было возразить, но Дестини остановила его неожиданно властным жестом и официальным тоном отчеканила:
— Вас, мистер Колдер, никто не спрашивал. Более того, вас сюда никто не приглашал.
— Вот так! Молодец, детка! — возликовал Колин и одобряюще хлопнул в ладони. — Дестини права, Колдер, вали отсюда. Какого черта ты тут забыл? Тебе здесь не место.
— А это мне решать — город теперь мой, Колин.
— Размечтался! Тебе может принадлежать хоть каждый дом и камень в Саммервуде, но ты был и останешься никем. Очнись, Колдер, ты уже давно покойник. Тебе нет места среди живых.
Деррен не ответил, лишь поднял повыше воротник куртки и взглянул в темное небо, что, обронив первые капли, предвещало скорую грозу.
— Это еще что за петушиные бои, cherries? (3)
Деррен обернулся на незнакомый зычный голос и увидел высокого широкоплечего мужчину средних лет. Тот решительно шел через притихшую толпу, и казалось, даже туман предусмотрительно расступался перед ним, похожим на грозного, потревоженного посреди спячки медведя.
— А ну-ка, живо разошлись! Я два раза повторять не буду!
Слова, как выстрелы, пролетели над кладбищем, точно над плацем. Видимо, громогласного вояку не волновало, что о нем подумают горожане, да и мертвых он потревожить не боялся.
— Ричард Вард к вашим услугам, — не обращаясь ни к кому конкретному, шепотом поделился Ноэль. — Новый начальник службы безопасности. Славный песик. Один раз надавал Колину тумаков, правда, никто не знает, за что.
— Заткнись, Ноэль, а то я сам тебе врежу.
— Ладно, братишка, и вправду пора закругляться. Похороны все-таки. Я вообще-то тетку оплакивать собирался, у меня на свете из кровной родни теперь никого не осталось.
Ноэль вздохнул (было не ясно, говорил ли он всерьез или, как всегда, паясничал) и, поудобнее перехватив трость, шагнул в сторону Юджин, неуверенно и шатко.
Деррен инстинктивно подался вперед, закрывая ее собой, но Ноэль его будто не заметил.
— Добро пожаловать домой, зараза, — во второй раз приветствие прозвучало почти любовно.
Несколько мгновений Ноэль и Юджин молча смотрели друг на друга — лица непроницаемы, точно маски.
Наконец Ноэль протянул руку — Юджин с короткой задержкой вложила в его ладонь свою. И, несмотря на то, что сам едва устоял, Ноэль одним сильным рывком поднял сводную кузину на ноги.
— Ты выбрала неудачный день, чтобы вернуться: я действительно скорблю. Но все же не мог оставить наше дельце без ответа. Ну, а теперь, коротышка, тебе придется дотащить меня до стула, еще раз шлепаться на задницу я не собираюсь.
Юджин тускло улыбнулась, позволяя Ноэлю опереться на себя. На Деррена она даже не взглянула, лишь негромко бросила напоследок, словно голую кость:
— Спасибо.
— Под каждой крышей свои мыши, парень, — комиссар, который отчего-то не поспешил вовремя на защиту общественного порядка, теперь покровительственно похлопал Деррена по спине. — А уж в этой семье сам черт ногу сломит.
— Да весь Саммервуд — под одной крышей, как под колпаком.
— Но теперь ты здесь хозяин. Пришла пора пересмотреть старые порядки.
***
Сцепив на груди руки и облокотившись о просевший могильный камень, Деррен издалека наблюдал за траурной церемонией.
Крупные капли отбивали мерную дробь о замшелые булыжники и неприятно касались обветренной кожи, и все же он предпочел стоять здесь, под все усиливающимся дождем, подальше от шатра, что надежно укрывал под своим пологом толпу горожан.
Слова старого священника едва долетали до Деррена: они тонули в грозном шорохе ветра и вязли в поредевшем, но все еще не рассеявшемся тумане. Где-то вдалеке неистовствовала гроза, и казалось, там, на юго-западе, проходила невидимая линия фронта, канонадой грома отрезая Саммервуд от внешнего мира.
Угрожающе раскачивались и протяжно скрипели облетевшие тополя. Порывистый ветер гнал по мокрой земле смятую листву, и она прилипала к надгробиям и путалась в низкорослых, скрюченных, точно от болезни, кустарниках.
Саммервуд увядал и, едва встретив хмурое утро, уже готовился погрузиться в мутные сумерки.
— Чертова погода! Все кости от нее ломит. — Неприкаянный комиссар долго мерил кладбище тяжелой, стариковской поступью. Наконец подошел к Деррену и устало присел на покосившееся надгробие, что затерялось в высокой траве. — Если бы Первая леди была здесь, она бы приказала дождю пройти стороной.
Деррен невольно улыбнулся и поднял глаза на портрет мачехи, что величественно возвышался по центру помоста. Внушительных размеров, заключенный в массивную резную раму, его словно специально установили так, чтобы привлекал к себе взгляды, уводя их от угнетающего печального зрелища — усыпанного чахнущими цветами неуместно нарядного гроба.
Первая леди с царственным видом взирала сверху вниз на своих подданных, пришедших проводить ее в последний путь. И едва заметная улыбка как будто притаилась в глубине темных выразительных глаз.
На парадной фотографии Летиция выглядела чуть старше, чем запомнилась Деррену, и все же годы оказались благосклонны к ней и едва ли оставили свой след. Все та же прекрасная королева из детских сказок, которой он так восхищался в детстве.
Однажды маленький Деррен простодушно признался, что считает мачеху самой красивой женщиной на земле. Та в ответ рассмеялась приятным, чуть хрипловатым смехом и ласково потрепала пасынка по таким же темным, как у нее, волосам:
«Красивые женщины умирают дважды, мой славный мальчик. Печальная участь». (4)
Той весной ему исполнилось десять лет, но Деррен уже четко усвоил: даже высокое покровительство Первой леди никогда не изменит того, кем он был для Саммервуда. Но он едва ли мог вообразить, что спустя годы попадет к мачехе в немилость и будет вынужден сбежать из родного города под покровом злой холодной ночи.
— Поскорей бы все закончилось, — ворчание шмыгавшего носом комиссара вырвало Деррена из топкого болота воспоминаний и вернуло в день сегодняшний.
Он еще раз внимательно посмотрел на портрет покойной и глубоко вздохнул. Что ж, по крайней мере, на долю Летиции выпала лишь одна смерть, и Первая леди встретила ее в зените своей зрелой сочной красоты.
Комиссар продолжал бурчать и с досадой дергал язычок заклинившей молнии. Наконец застегнул безразмерную форменную куртку, достал сигарету и закурил, запрокидывая голову назад.
— Торчим на ветру уже битый час. Помяни мое слово, парень, они еще и поминки, как всегда, на два дня растянут. В этом городе хоронить любят больше, чем играть свадьбы.
Деррен неопределенно кивнул и посмотрел на собеседника, широкой мозолистой ладонью утирающего мокрое от дождя лицо. Непрошеный вопрос сорвался с губ раньше, чем Деррен успел себя одернуть:
— Вы ведь любили ее, верно? Об этом всегда шушукались.
Комиссар нахмурился и подобрался. Подбородок его резко взметнулся вверх, губы под щеточкой седых, неаккуратно подстриженных усов дернулись, сложились в глубокую изломанную складку — и весь он превратился в глыбу холодной твердой породы.
Позабытая сигарета медленно тлела в судорожно сжатых пальцах и густо дымила под мерзким пронизывающим дождем.
— Чего уж теперь скрывать... — после угрюмой паузы комиссар с неохотой заговорил, и его простуженный голос затерялся на фоне ветра, все набиравшего и набиравшего силу.
Первые напряженные мгновения минули — лицо комиссара расслабилось и будто расползлось, усугубляя старческие морщины, а по-военному выправленная фигура безвольно осела и сделалась похожей на бесформенный тюк.
— Дураком был, вот и любил.
Комиссар задумчиво пожевал губы, словно хотел что-то добавить, затем в сердцах выбросил сигарету и с силой вдавил ботинком в мокрую траву.
— Дураком был, им и остался. Не повторяй моих ошибок, парень. Любовь — самая поганая штука на земле.
____
(1) Комиссар / начальник полиции — в США глава городского департамента полиции. Обычно назначается мэром или городским советом. В то время как шериф — высшее должностное лицо полицейских сил о́круга, назначается по результатам выборов.
(2) Дарлинг — прозвище главной героини, отсылка к песне «Oh! Darling!» (группа «The Beatles») и роману «Тени в раю» (Эрих Мария Ремарк).
(3) Cherry — новобранец, «салага», девственник (жарг.).
(4) «Красивые женщины умирают дважды» (Пьер Буаст).