Амазонка бросает вызов

10-е августа

Я несколько раз порывалась позвонить сёстрам, но как-то всё было не до того. Нет, минутку найти было можно, но свободного времени я себя лишала напрочь специально, откладывая столкновение с той атмосферой, от которой уехала подальше; если заканчивались занятия, если Чимин не тренировал меня дополнительно и я сама не делала каких-нибудь силовых упражнений, я шла к мастеру Ли и задавала ему вопросы. По совету ребят, я постаралась избавиться от самостоятельности в плане рассуждений, если что-то не понятно, я шла и спрашивала учителя, опытного человека. Тем более, как я выяснила, быть золотой – это не только ловкость и мощь мускул, мышц рук и ног, это быть ещё и дипломатичной, а язык у меня подвешен не был, и в этом стоило приобрести сноровку. Но красноречия без знаний не существует, сообщил мне мастер Ли, и теперь я иногда ещё посиживала в библиотеке, изучая мудрые и древние фолианты. Джоанна, с искренним удовольствием отдающаяся чтению, ходила вместе со мной, и если мы оказывались в библиотеке дуэтом, то там уже смелее возникал Самуэль. Некоторые книги были написаны на немного устаревшем китайском, а я его и так-то толком не знала, поэтому приходилось хватать Джунхуэя и приобщать к моему просвещению. Он не отказывался и был рад помочь.

После ухода мастеров Эна и Хонбина прошло всего ничего, но дни были такими насыщенными, что события быстро удалялись. Что доставляло мне особое удовольствие, так это то, что удалился и поблёк Ку Чжунэ. Я его ещё помнила и вспоминала, но спустя десять дней нахождения в Логе, я ощутила, что наши отношения кажутся очень давними, я почти не ощущала злобы, обиды или неприязни. Обучаясь, наблюдая, погружаясь в трансформацию и становление воительницей, я избавилась от мучительной тоски и желания вернуть те вечера, дни, ночь. Собственные наслаждения, затмившие тогда по важности всё, показались примитивными и глупыми. Вокруг столько не сделанных добрых дел! Столько не открытых знаний, столько техник, которыми я не овладела! А на что я тратила время? Просмотры фильмов, поедание мороженого и бесконечные поцелуи. Нет, в этом нет ничего плохого, но если расставлять приоритеты, то как-то бессмысленно и пусто от этого. В такие моменты Чонгук становился мне ещё ближе и понятнее. Мог ли воин, владеющий мастерским поясом, способный уложить большинство соперников, отучившийся несколько лет в Тигрином логе, растрачиваться на свидания и отношения? С другой стороны, Шуга же встречался с Джинни, значит, и воинам нужны радости, праздники, выходные. Все мы люди.
Да о чём говорить, даже здесь, за столиками, ребята часто расходились во мнениях, кто-то хотел остаться одиночкой и соответствовать каноническому золотому древности, а кто-то соглашался с либеральным образом золотого нашего времени, и выбирал совмещение быта обычного человека с выполнением особых миссий. Вернон шутил, что подождёт создание девчачьего взвода, и тогда можно будет совмещать сразу дело и вознаграждение, приятное с полезным, так сказать. А если я не хочу замуж и детей, нужны ли тогда отношения вообще? Для чего они? Физиологическая потребность? С этими мыслями тоже стоило бы пойти к мастеру Ли, но я пока не очень решалась заводить с почтенным мужчиной разговоры о сексе, хотя тут все и утверждали, что он не является запретной темой, и постельным делам даже отведены часы лекций. Но большинство лекций проходит в холодное время года, когда нет работ на полях и в садах. Зимой в монастыре, наверное, здорово. Хотя хождение на колодец за ледяной водой никто не отменял, и надо будет привыкнуть к умыванию в морозы не из-под горячего крана. Но это бы закалило ещё сильнее, не только тело, но и дух. Такой аскетический образ жизни влияет на поведение, я вижу это, замечаю. Казалось бы, всего лишь определенный рацион, всего лишь расписание дня и определённые обязанности, но всё-таки именно это заставляет вести себя каким-то образом и это закладывается в привычки. Я бы хотела пожить здесь зимой, поэтому, если меня посчитают достойной продолжить обучение, я вернусь сюда на каникулы после Нового года и до самого выпускного. Как странно, меня абсолютно перестали волновать экзамены в ноябре и их результаты. Ну, не сдам и не сдам, поступать куда-либо я уже не собиралась, важнее мне было сохранить за собой место здесь.

Перед обедом, когда все ребята трудились на стезе сельского хозяйства, настоятель предложил внучке показать и мне места выше по горам, поскольку я до сих пор не видела всех монастырских владений. Обрадовавшись, что увижу что-то новое, я присоединилась к Элии, и мы, выйдя через калитку за столовой и библиотекой, которую сразу было и не разглядеть, выскользнули в прощёлок среди каменистых высоких склонов. Ущельем это было не назвать – слишком короткое. Протоптанная за лето десятками ног дорожка вывела нас на ту сторону, где резкий подъём ввысь, по которому вилась тропинка, заканчивался плоской и ровной платформой, где адепты обрабатывали поля и фруктовые рощи. Деревья росли правее, вдоль забора, отделяющего сады от леса, а поля уходили влево, до самого обрыва.
- Ничего себе! – оценила я градус угла, под которым предстояло подняться. – Не хуже Кошачьей тропы.
- Да, тут все переходы резкие, - пожала плечами Элия, - это же горы, к тому же, на которых хотят сохранить первозданность и естественный рельеф, поэтому и не ровняют ничего.
- Ага, заодно и дополнительная спортивная подготовка, - улыбнулась я, начиная забираться. – А сколько всего выходов из монастыря?
- Ну... не опасный для жизни – один, Кошачья тропа. Вот этот, сама видишь, ведёт к обрыву, а направо, если попытаться спускаться через лес, живут тигры, и их расплодилось приличное количество. Тот выход, что ведёт к ступам – он тупиковый. Дом мастера Лео и Заринэ в самом этом тупике, упирается в скалы, и опять же – обрыв.
- Погоди, так получается, что за ступами – это уже не сам монастырь по сути, а только принадлежащая ему территория?
- Ну да.
- А я-то думала, как это они под крышей святой обители детей делают, - шутливо прищурилась я. Элия засмеялась.
- Раньше тупик до самого конца считался монастырём, как сказал дедушка, но когда здесь появилась Заринэ, Лео отметил плетнём границу монастыря, теперь этот низенький символический заборчик указывает, что за кладбищем уже светская земля, а не монастырская. Как и вот эти земли. – Мы поднялись ещё немного и притормозили. Элия рассказывала, а совмещать это с подъёмом было трудно. – Дедушка говорит, что есть ещё секретный проход в монастырь, через шахту механического лифта. Но где она – я без понятия.
- Механический лифт? – удивилась я.
- Как я понимаю – это что-то вроде колодца, где надо вручную крутить рычаг, и некая коробка, или корзина, или платформа будет подниматься.
- Круто... получается, если все приходят сюда по Кошачьей, в том числе и мастера, то даже они не в курсе места нахождения лифта?
- Да нет, скорее они знают, но разве это соответствует образу воина, чтобы его поднимали, а не он поднимался сам? – Я согласно кивнула. – Видимо это для каких-то крайних нужд: поднять больного или раненого, или пробраться незаметно в случае осады. То есть, сейчас-то осад не бывает, но в те времена, когда всё строилось, подобные монастыри-крепости штурмовали.
- Интересно, Тигриный лог хоть раз захватывал враг?
- Хороший вопрос, надо спросить у дедули.
Мы продолжили путь и поднялись на верхнюю плоскость. Стали видны работающие под жарким солнцем молодые люди. Те, что трудились в полях – разделись до пояса, под сенью деревьев же было прохладнее, и там адепты остались в тобоках. Кто поглазастее, тот заметил нас, вскоре головы тут и там стали оборачиваться. Раздевшиеся ребята, непривычные к женскому присутствию, старались делать вид, что нас не замечают, склоняясь пониже к пучкам пропалываемой зелени, но их смущение заметила Элия:
- Пошли в сады, не будем их стеснять.
Я бросила прощальный взгляд на поля и заметила мастера Лео. Не отвлекаясь, он катил на громоздкой телеге между зелёных гряд тяжёлую бочку, наполненную водой, из которой она черпалась для полива. Колёса немного утопали в рыхловатую, плодородную землю, и катить, думаю, было очень нелёгким делом. Однако он медленно и верно шёл, подставляя обнажённую широкую спину полуденному зною. Я разглядела на ней два глубоких, грубых шрама, очень заметных, идущих от позвоночника в стороны, но и помимо них, кажется, были другие, помельче. Моё зрение не позволило рассмотреть всё в подробностях с такого расстояния. Отвернувшись, я пошла за Элией.
- У мастера Лео такие следы на спине, - шепотом заметила я, - это же не в воспитательных целях палкой ему набили в юности?
- Нет, - так же тихо отозвалась девушка, - это он, говорят, закрыл собой детей от взрыва. После чего был в коме. Из-за неё-то в него и ввели что-то там от тигра.
- Вот оно что... - выдохнула я. Но мысли мои уже понеслись туда, где я должна быть готова на подобный подвиг. Мастер Лео ведь не знал, что выживет, и вряд ли надеялся на такое. Он просто рискнул своей жизнью и пожертвовал собой, чтобы спасти других. Это то, о чём когда-то спросил меня Чимин, и я пришла к выводу, что хочется успеть многое попробовать, тогда и не будет жалко умирать. Теперь же, поразмышляв здесь ещё немного, я стала понимать, почему половина ребят делается религиозными. Они понимают, что, как говорится, перед смертью не надышишься, и приучают себя к вере в то, что смерть – это не конец. Так ведь менее страшно умирать, если знаешь, что и после этого продолжишь... что? Быть кем-то? Жить где-то? Переродишься? Попадёшь в рай? Если бы мне предстоял выбор из серии «во что поверю, то со мной и случится», то в какую религию я предпочла бы пойти? Дилемма. Новое рождение и следующая жизнь – это уже не ты, тело новое, воспоминаний нет, поэтому какая-то там субстанция под названием «душа» не имеет значения... А, стоп, это же индуизм, а не буддизм, Чонгук объяснял. А в буддизме вообще нет ничего после смерти, точно же, там просто животворящее начало постоянно перетекает из одной формы в другую. Чёрт, получается, что адепты не обретают в этой религии надежду на продолжение жизни, получается, что буддизм доводит до самого конца бескорыстное служение добру и порядку, потому что никакого вознаграждения не будет, только лучшая жизнь для других, оставшихся в живых. Это сложно, очень сложно.

В тени крон мы с Элией гуляли почти без слов, наблюдали, иногда помогали подвязывать ветки молодых деревьев, разбрасывать золу, чтобы она удобряла почву, опрыскивать листья растительным составом, чтобы не привязались никакие губительные для урожая насекомые. Настоятель, видимо, хотел, чтобы я познакомилась со всеми сторонами жизни монастыря, оценила, что меня ждёт, ведь если я приду сюда после выпускного в школе, то останусь года на два безвылазно. И всё бы ничего, да только как я объясню это Чжихё? Ладно, дождусь рождения племянника или племянницы, это как раз случится вскоре после выпускного, тогда ей можно будет сообщить что-то важное. С Сынён будет проще. Она тоже за меня беспокоится, как и я за неё, но мы доверяем друг другу и знаем, что пока не набьём шишки и не убедимся на собственных ошибках, как делать не надо было, нас всё равно не остановить. В этом плане я Чжихё даже завидую, если она понимает, что у чего-то могут быть дурные последствия, или что-то опасно, она остановится и не станет делать, она берёт волю в кулак и обуздывает свои желания. Эх, и кто из нас троих после этого самый сильный и стойкий? Иногда мы не по тем критериям оцениваем людей и их качества.
На обратном пути, прежде чем вернуться в монастырь, Элия и я уселись на пригорке, направив свои взоры в даль за обрывом. Обитель отсюда не было видно, её загораживала скала, почти ровная, по которой не забраться без специального снаряжения. Именно в ней сквозил прощёлок с калиткой. В те времена, когда шли войны и Лог был школой боевых искусств широкой славы, наверное, эту норку достаточно было привалить валуном, чтобы с этой стороны нападающие ничего не смогли сделать. Или хищники, бросающиеся на посторонних, служили охраной, не позволяющей забираться на Каясан? Ведь отрезав путь к полям и садам, монастырь бы не выдержал долго без продовольствия, а в старину крепости осаждали и месяц, и полгода, и год.
- Ну, как ты, пообвыклась здесь? – спросила Эя. – Не тяжело?
- Нет, всё здорово! Мне нравится. Знаешь, тут нет того, что присутствует в школе; когда что-то не сделано или ты неправильно выполнила что-то, тебя начинают порицать, над тобой подхихикивают одноклассники, учителя смотрят, как на тупую овцу. И потом уроки становятся тяжкой, неприятной обязанностью, где не хочется показываться, чтобы не слышать вновь и вновь критику и грязь. Здесь же ругают не за мелочи, а за нарушение каких-то более важных норм, если ты перестаёшь быть человечным или злишься – тебе напоминают, как делать не надо. А когда проблема исчерпана, о ней не вспоминают и ею не тыкают тебе в нос постоянно. У меня в классе вспоминать ошибки пятилетней давности было любимым развлечением, это изводило и выводило из себя.
- Тут тоже могут припомнить, но цели будут разные, - сказала Элия. – Здесь напоминают, чтобы помочь тебе исправиться и преодолеть свои слабости, а за стенами, в большом мире, припомнят, чтобы позабавиться, посмеяться и унизить, чтобы рядом с тобой выглядеть лучше.
- Ты... сталкивалась с такими обидами? – осторожно поинтересовалась я.
- Долгое время я была слишком наивной, наивной настолько, что не могла понять, когда надо мной подшучивали или смеялись. Или даже открыто обманывали.
- Ненавижу быть обманутой, - нахмурилась я, - и ещё больше ненавижу обманщиков! Это отвратительные люди.
- Это несчастные люди, Чонён, - посмотрела на меня спокойно Элия.
- Несчастные?! – подивилась я жарко и яростно. Опять вспомнился Чжунэ и, почувствовавшая себя недавно охладевшей к нему, я почему-то захотела набить ему морду.
- Разве станет довольный всем человек обманывать? Если у тебя всё в порядке и ты довольна своим положением, своими достижениями, самой собой, зачем тебе врать? Счастье избавляет ото лжи.
- Наверное, ты права, - вздохнув и сорвав травинку, я сунула её между зубов и ощутила желание выговориться. – Я встречалась с одним парнем до прихода сюда... О нём все говорили, что он козёл, гуляка и нехороший человек, но он за мной волочился так настойчиво, что я не устояла. Я чувствовала, что он негодяй, но в какой-то момент захотела поверить, что ошиблась, и что все вокруг ошибаются. Мы стали встречаться, и потом, когда всё едва не зашло очень далеко, выяснилось, что у него есть невеста. Он был обручен, а свадьба – в конце августа. Он скрывал от меня это, обвёл меня вокруг пальца! Но все его слова и поступки казались такими искренними, и представить было нельзя, что он врёт мне в глаза и только создаёт видимость. А ему только и надо было, наверное, переспать. Или ещё хуже – подобраться через меня к Намджуну, потому что тот тип из бандитов – драконов.
Элия вздрогнула и посмотрела на меня распахнувшимися глазами, такими же светло-голубыми, как небо над нашими головами.
- Драконы – ужасные люди.
- Ты знаешь о них? – Девушка замялась и, закусив губу, потеребила пальцами края рубашки тобока, опустив туда же взгляд. Потом снова подняла его на меня.
- Я знаю самого Дракона. Я два года провела у него в Сингапуре и, боюсь, очень сильно навредила золотым.
- Каким образом? – Моему изумлению не было предела, я даже немного откинулась спиной назад, чтобы получше охватить глазами Элию, как бы в целом, словно увидела её заново, по-другому. – И... как ты оказалась там, если ты внучка настоятеля Хенсока?
- Я не знала о том, кем я являюсь. Моя бабушка была великолепной предсказательницей, но я не знала и этого. За ней охотились нехорошие люди, чтобы она выдавала им достоверные пророчества, ей были доступны такие вещи, которые недосягаемы для простых людей, сверхъестественные знания. К сожалению, её дар частично достался и мне и, чтобы уберечь меня от таких же преследований, какие мучили её, она спряталась со мной в горах Тибета. К тому моменту мои родители были мертвы, погибли, защищая нас... Бабушка не хотела, чтобы существующее зло как-то коснулось меня, и посчитала, что высоты Тибета станут надёжным оплотом, сама она родилась именно там. – Элия горько вздохнула, пощипывая ткань рубашки. – Но бабушку нашли и там, её убили, а мне едва удалось скрыться. Я не знала ничего ни о жизни, ни о золотых, ни о дедушке, ни о Тигрином логе. Представь, кем можно вырасти в труднодоступных горах, где нет собеседников кроме родной бабушки, да каких-то стариков и женщин с детьми, которые приходят за снадобьями и лечебными настойками? Я была буквально дикаркой, разве что читать и писать умела. Ну а потом я столкнулась со всей жестокостью этого мира... Я тоже, как и ты, поверила одному человеку, который оказался негодяем. Он был очень красивым негодяем, и говорил, что полюбил меня с первого взгляда.
Интуитивно я почувствовала, что нельзя перебивать, вставлять замечания. Элия собиралась с мыслями, её белёсые брови пытались не хмуриться, а глаза, едва не замутившись, всё-таки прояснились и остались чистыми под белоснежными ресницами.
- Он уговорил уехать с ним, и я поехала, потому что доверяла... А он привёз меня Дракону и бросил, оставил одну, обманув и заставив разочароваться во всём белом свете.
- О! – хотела как-нибудь пособолезновать я, но, не умея сочувствовать на словах, не нашла ничего лучшего, как придвинуться к Элии и обнять её. – Вот это ты на мудака наткнулась! - Она хихикнула, ответив мне на объятие. Я погладила её по голове. – Когда выйду отсюда, найду его и наваляю!
- Не нужно, Чонён, жизнь его уже наказала.
- Ты его видела после этого? – Мы отпустили друг друга и снова расселись.
- Да, два года спустя, перед тем, как золотые всё-таки нашли меня и привезли сюда, к дедушке. Он попал в аварию и чуть не потерял руку, ему пришлось нелегко, он страдал от бессилия, одиночества и страха. Я простила его, Чонён, и не желаю ему зла.
- Ты сильная, я вот никак не могу перестать злиться на эту сволочь... Сегодня утром казалось, вроде перестала, а тут вот вспомнилось – и опять бесит!
- Я злилась все те два года, что была у Дракона, - сдержанно улыбнулась Элия, - но злоба разрушает и нас самих. Мне было плохо от этой злости, от жажды мести, от всего! И если бы я не отпустила эти чувства, то погибла.
- Ты... поэтому хотела себя сжечь? – аккуратно полюбопытствовала я.
- Очень страшно жить, когда никому не веришь, вообще никому. У меня никого не было, бабушка умерла, родители тоже, друзей никогда не было, тот, кто обещал любить – предал и отдал чужому человеку, а тот чужой человек только использовал меня для своих целей.
- И ты действительно предсказывала ему что-то?
- Да, предостерегала от опасности, выдавала предателей, говорила, где и что делают его соперники. Его интересовали и золотые, и я, если бы смогла тогда, выдала ему очень многое, но, к счастью, у них есть Сольджун. – У меня пронеслась какая-то мысль, что-то вроде дежа вю, что я слышала где-то имя, но тотчас исчезла. – Ты не знакома с ним?
- Нет, а кто он?
- Ну... трудно объяснить. Очень загадочный человек. Он вроде гипнотизёра.
- Серьёзно? Гипноз существует?! – спросила я, ещё не отошедшая от того, что в мире крутых и солидных дядек, реалистов и материалистов, гонялись за прорицательницами, чтобы те помогали им проворачивать делишки. Это ж курам на смех!
- Ещё какой! В глазах Сольджуна можно утонуть, - шире улыбнулась Элия, - не в смысле... А впрочем, ребята говорят, что голову от него девушки теряют не только по причине гипноза.
- Мне уже интересно его увидеть.
- Но в глаза ему всё-таки не гляди. На всякий случай, - предупредила моя новая подруга.
- Хорошо. – Я подставила лицо солнцу, и мы посидели ещё немного. – А... твои способности? Ты до сих пор можешь предсказывать?
- Нет, у меня были видения, когда я касалась чего-либо или кого-либо, но после ожогов... - Она указала мне на свои ладони, развернув их ко мне. – Отчётливость и определённость пропали, иногда бывают непонятные сны, как калейдоскоп, что-то я объяснить могу, а что-то – нет. В начале февраля мне снилось, как Хоуп пьёт вино под музыку, и вдруг ритм музыки превратился в звук пулемётной очереди. Я очень испугалась этого сна, а через три недели оказалось, что в день рождения Хоупа убили мастера Хана. – Элия опечалилась, было видно, что ей не в радость такие вещи, особенно потому, что не умея их вовремя расшифровывать, она не в силах ничего предотвратить. – Возможно, я просто не знала мастера Хана, поэтому не увидела более чёткого образа. А с конца весны мне постоянно снится пустыня, море песка, и хотя мастера постоянно путешествуют в места, где подобные ландшафты, недавно золотые стали постоянно уезжать в Синьцзян – очень пустынную область Китая, и я каждый раз боюсь увидеть что-то плохое в таких снах. Порой мне кажется, что я вижу там себя, свои голубые глаза среди барханов, и меня пугает возможность попасть в плен теперь ещё и к Дзи-си, ведь он убил моих родителей. Он приказал убить мою бабушку, охотясь за пророчествами.
- Это у которого десятки тысяч бандитов?
- Да, он один из самых могущественных преступников Азии. Они с Драконом ненавидят друг друга, и претендуют на единоличную власть во всём Юго-Восточном регионе Азии, но пока ни у того, ни у другого не получается закрепить там своё влияние.
Элия посмотрела в сторону солнца, прикрыв глаза козырьком ладони, потом на наши тени.
- Кажется, пора уже идти и готовить обед. Пойдём?
- Да, конечно. – Мы стали отряхивать тобоки от травы и земли, и спускаться обратно. Я пошла чуть позади, не торопясь. Мне нравилось здесь. Если внутри, в долине между гор, чувствовался уют и защищённость, то здесь сохранялось ощущение свободы, простора. Бедная Элия, значит, она пережила то же самое, что и я, только хуже? Значит, подручные Дракона постоянно проделывают подобные номера? Джинни рассказывала схожую историю. Но если кому-то везёт, и он не попадается на удочку, то кому-то удача не сопутствует, и на нём захлопывается ловушка. Как бы я хотела отплатить Чжунэ той же монетой! Не представляю, как Элия утихомирила в себе жажду мести, я, кажется, пока не испорчу ему жизнь, не успокоюсь. Элия – сама доброта, ну как так можно? Она ушла в себя и в монастырь, молодая девчонка, из-за какого-то подлеца, пусть даже она выпустила его из сердца, лишать себя всех радостей юности? Ну, не всех, а тех, которых нет в монастыре. Или я меряю её по себе, как обычно делают люди со мной? Я догнала её у самой калитки, и поинтересовалась: - Извини, если вопрос покажется бестактным, - я привыкла тут заранее извиняться за то, что лезу куда-то, чего не было со мной в Сеуле, - а ты бы хотела замуж, детей?
- Замуж? Ну... я бы хотела навсегда остаться здесь, в Логе, а, как ты догадываешься, здесь браки не регистрируют и свадьбы не играют, - улыбнулась она и добавила: - От любви я не отказываюсь.
- То есть, тот засранец всё-таки не сломил в тебе веру в любовь, к счастью?
- Он, может, и сломил, но мне помогли починить, - с хитрецой, не свойственной ей, заметила Элия. О ком это она? Уж не о Сольджуне ли, про которого сказала, что от него теряют голову? Спросить или нет? – А дети, - продолжила Элия отвечать на мой вопрос, - это, конечно, хорошо, возможно, я когда-нибудь решусь на это, когда-нибудь захочу. Если Дзи-си будет побеждён или я избавлюсь от страха, что мой ребёнок тоже родится с какими-то пророческими способностями. Некоторые одаренности бывают как наказание – с ними трудно, неудобно, они причиняют страдания. Нет, я не рискнула бы сейчас заводить детей, я боюсь за них, потому что видела, из чего состоит этот мир, какие в нём бывают люди, и как иногда невозможно защитить или спасти того, кем дорожишь.
Я понимающе покивала, и мы с ней пошли дальше, но не в одно место. Она в столовую, а я ещё выше.

Желание позвонить сёстрам всё-таки одолело меня, и я поднялась к калитке, где сразу же встретилась взглядом с коварными и неприличными глазами Мингю, выглядывающими из прорези.
- Я это... выйти на связь с цивилизацией, - объяснила я ему своё появление и протянула руку. Он вошёл в сторожку и вынес оттуда мобильный телефон, после чего отпер калитку и выпустил меня. Вместо того чтобы остаться внутри, он опять вылез следом сам, прислонившись к воротам с боевой палкой. Пока я набирала цифры, он сказал:
- Я думал, ты почаще заходить будешь.
- Много ты о себе думал, - проворчала я и прислонила трубку к уху. На этот раз я решила первой дозвониться Сынён, потому что в прошлый раз с ней так и не поговорила, и соскучиться успела безумно.
- Ага, мелкая про меня вспомнила! – позитивно отозвалась с того конца старшая сестра.
- Сама ты мелкая, я ого-го! – засмеялась я, присев на валун, всегда очень приманивающий, как трон, чтобы опуститься на него. – Знаешь, какие бицухи прокачала?
- Но ты же...
- Де-е-евочка! – опередила я её, веселясь. – Да-да, и буду уродом с такими руками. Сынён, мне как-то сейчас пофигу, способна я буду кого-то обольстить, или нет.
Опомнившись, я обернулась на Мингю, естественно, всё услышавшего. Его улыбка просияла, и он, согнув левую руку, пощупал правой свой бицепс и, указав на меня, показал мне большой палец, типа зашибись всё с моими ручонками и я ещё вполне прокатываю под объект для флирта.
- Кстати об обольстителях, - заговорила Сынён, - тебе нужны новости с фронта?
- В смысле?
- Ну, о Ку Чжунэ твоём.
Когда она произнесла имя и фамилию, сердце у меня опять ёкнуло, но через секунду переполнилось презрением.
- Нет! Слышать о нём не хочу, ни слова! Не говори со мной о нём, вообще! Не напоминай.
- Точно?
- Точнее быть не может! Пожалуйста, всё, сменили тему. Как твои съёмки?
Сестра заговорила о том, как проходят её дни на съёмочной площадке, поделилась секретами сценария, зная, что мелодраматичный сериал я всё равно смотреть не буду и не расстроюсь, узнав сюжет. Она уже несколько раз пила кофе вместе со знаменитостями, подружилась с одним из операторов – милым молодым человеком, но бесперспективным, поэтому не стоящим внимания. Последний эпизод с её участием должны были снимать в середине сентября, так что занятость пока была обеспечена. С Гынсоком они виделись редко, в последний раз он поехал с кем-то из продюсеров обсуждать сценарий по его роману, они выпили, и на три дня Гынсок пропал с радаров. После этого он только звонил и присылал ей в гримёрную цветы.
- Разве не мило? – подытожила она. Но я не услышала в её голосе былого восторга от этого мужчины, кажется, получив от него роль, Сынён посчитала что хватит терпеть его заскоки и эгоцентричные выходки. И тем более алкоголизм.
- Конечно, мило, - вяло поддакнула я и, поговорив ещё какое-то время, я с ней попрощалась.
Ну, зачем она сказала о Ку Чжунэ? Что интересного могла она сообщить? Какой фасон платья будет на его невесте, потому что светская хроника стала публиковать их совместные фотографии? Нет, я правильно сделала, что не стала ничего слушать. Зачем мне информация о нём? Зачем его имя звучит в моих ушах? Зачем опять подёргивает в подреберье? Терпеть не могу это ощущение неудовлетворённости и растревоженности. Я повернулась к Мингю. Поднявшись, быстро дошла до него и уставилась снизу вверх.
- Поцелуй меня.
- Много ты о себе думаешь, - хмыкнул он, стрельнув бровью. Первым желанием было сказать «не хочешь и не надо!», убежать и обидеться. Но потом как-то резко отпустило. Наперев на него, я прижала Мингю к воротам.
- Мне самой взять, что хочу, или ты мужик всё-таки? – У него глаза на лоб так и полезли. Чуть не задохнувшись от возмущения, он подхватил меня за талию и оторвал от земли, поднимая к себе, чтобы наши губы оказались на одном уровне. И они оказались. Мгновение, второе, третье я думала, что ничего не произойдёт, это не поможет, и Ку Чжунэ всё равно останется в моей голове, но потом поцелуй затянулся, Мингю сжал меня крепче, поставив на ноги, не разрывая поцелуй наклонился сам, развернул меня спиной к воротам и облапал поверх тобока, скользя ладонями ниже, ниже... Я поймала его руки и разомкнула поцелуй. – Спасибо. Хватит.
- Давай ты это попозже скажешь?
- Насколько позже?
- Ну, после...
- После чего?
- После того, когда действительно почувствуешь, что тебе уже хватит.
Я решительнее оттолкнула его, восстанавливая дыхание. Целовал он хорошо. Но я не собиралась заходить в подобном баловстве далеко, я всего лишь остужала свой пыл и переключалась. Ставила голову на место. Я же не позвонила Чжихё! Видимо, голова всё-таки плавно опомнилась, лекарство подействовало.
- Мне нужно позвонить ещё одной сестре, - отошла я от него, набирая другой номер.
- А потом на второй заход? – с усмешкой бросил он в спину. Я ничего не ответила, но после разговора с Чжихё мы больше не стали с Мингю трогать друг друга, мирно разойдясь по своим делам, он на пост, а я на обед.