В Анжи стояла нечеловеческая жара. Всё, что возможно было делать к полудню – это в полумёртвом состоянии лежать на кровати и обмахиваться тем, что под руку попадётся.
В комнате, которую я снимала, не работал кондиционер. Стоячий воздух, настежь распахнутые окна, лёгкие занавески, не трогаемые даже подобием ветерка – всё замерло в ожидании вечера, времени, когда жара спадёт, уступив место долгожданной прохладе.
С тех пор, как я ушла из дома Ланкмиллеров, прошло уже три недели.
И всё-таки, как не пыталась, так просто отгородиться от пережитого глухой стеной у меня не вышло. Временное удостоверение личности, следы на моей спине, проглядывающие из-под легких летних маечек, болезненная молчаливость – всё это красноречиво говорило о моём прошлом, и меня здесь даже... жалели.
Миранда, хозяйка комнат, мелкая пронырливая девушка лет двадцати пяти, помогла устроиться на вечерние курсы, а после них показывала ночной город, водила по забегаловкам и уютным кафе на открытом воздухе. В конце каждого посещения мы спорили, кто за кого платит, и ей почему-то всегда казалось, что у меня не хватает денег. Конечно, кто бы стал снимать мелкую комнату без кондиционера под самой крышей, не испытывая финансовых трудностей. А спорить с Мирой было тяжко: чем-то она напоминала Зои, наверное, крайней хозяйственностью и своим командным тоном.
Соседи справа, семья с двумя детьми, регулярно по очереди носили мне выпечку, и даже пару раз приглашали на чай. Это всё возвращало меня к жизни, учило просто говорить по душам, снова радоваться мелочам, дышать. Именно поэтому я терпела полуденную жару, не пытаясь найти временное пристанище покомфортней с обитателями похолоднее. К тому же на следующей неделе у меня назначена была важная встреча.
Я нашла себе дом. Небольшой, но очень ладный, безумно уютный, с двускатный крышей. Находился он у подножья горного хребта, на окраине города, и ходило туда только два транспортных маршрута, один из которых останавливался за два километра, а второй тряс по кочкам так, что встряхивал по пути всю душу, но это было ничего, потому что в этот дом я влюбилась всей душой едва ступила за порог. Вот на следующей неделе-то и была назначена встреча с продавцом для подписания всех бумаг и прочей необходимой волокиты. Оно того стоило. И туда – туда я обязательно установлю кондиционер, если, конечно, доживу в такой жарище.
Вот как раз за помиранием от сорока градусов выше нуля меня и застал телефонный звонок. Я даже не сразу поняла что это – мелодия была не знакомая, а когда поняла и нащупала наконец агрегат на дне сумки, тут же уронила под кровать от новой неожиданности, и там пришлось шариться в пыли ещё около секунд тридцати.
– Я уж думал, ты не возьмешь трубку, – устало выдохнул Кэри на том конце.
– Взяла вот, – стараясь, чтоб голос звучал ровнее и спокойнее. Не так, как будто я только что лихорадочно под кроватью ползала. Не так, будто совсем не ждала его звонка. – Ты что-то хотел?
Чёрт, слишком грубо. Понятия не имею, как теперь с ним себя вести.
– Я сегодня буду в Анжи на деловой встрече. К вечеру освобожусь. Давай встретимся.
О, чёрт возьми, и что мне отвечать? «Не надо»? «Давай»? «Может, позже»? Выдавила глухое: «Когда?» и сама не узнала своего голоса. А Кэри как будто ждал этого вопроса.
– В восемь, кафе «Ристо». Я буду ждать у входа, – отчеканил Ланкмиллер деловым тоном.
– Хорошо, – тихо согласилась я, машинально уставившись в пол, но вызов уже прекратился, по ту сторону трубки повисла тишина.
Я не то чтобы скучала по Ланкмиллеру. Я гнала от себя эти мысли, и это было не таким уж сложным делом, новые впечатления вытесняли все, не оставляя сил. Много времени отнимали курсы: учебные пособия я лопатила в первой половине дня, вторую проводила в душных аудиториях, улавливая каждое слово. Охват у них всё-таки был широкий, от правописания до устройства органов власти и правовой системы. Нас учили тому, без чего не прожить нормальному человеку в нормальном обществе, и я очень хотела закончить их до конца лета, чтобы успеть в Академию.
Зачем согласилась пойти на встречу – не знаю. Шаткое, обретённое наконец равновесие Ланкмиллер обещал разрушить. Мой восторг от новой жизни – остудить. И вообще, к чему мы друг другу в новых-то жизнях.
Но аудиторные часы на сегодня кончились, вечер вязкой дымкой обволакивает город, и я, вместо того, чтобы вернуться в комнату под крышей, искала «Ристо». И не удивительно, что не сразу нашла. Это было не совсем кафе, вернее, не тот тип кафе, по которым мы вечерами ходили с Мирой.
Слишком роскошно и для людей явно не моего достатка.
А Кэри и правда стоял у входа. Мне одновременно было и страшно, и интересно. И хотелось прикоснуться, и не хотелось видеть. А ещё я его не понимала. Но на встречу всё равно пришла.
– Здравствуй, – я вскинула голову. Сильно выше меня. Я уже отвыкла от такого.
– Добрый вечер, Розмари.
Зал действительно был огромный, полутёмный, звуки вокруг казались приглушенными, будто доносились издалека или из-за слоя толстого стекла. Мы почти всё время неловко молчали. Хотя, казалось, говорить нам есть о чём. Но я смотрела в тарелку, на блестящую изящную вилку в своих пальцах и не смела нарушить натянутую тишину. Неловко. Очень неловко.
– Ты подстригла волосы, – первым решился Кэри, и я впервые за вечер заметила на себе его взгляд.
– Вчера ещё. В жару так как-то легче.
– Я хотел узнать, как у тебя дела.
– Нормально, – вилка звякнула по столовому фарфору. – Хожу на курсы, к осени надеюсь закончить. Пока живу на съёмке, но скоро съеду на свой дом. Адрес не скажу. Факультет в академии я уже выбрала, хочу на биолого-ботанический. Ну а ты... как?
– Не так бурно, как ты, но всё же потихоньку. Спровадил Алисию недавно, пока что с головой в делах корпорации.
- Ясно.
А нас больше-то ничего и не связывало для задушевных бесед. Ничего общего у нас не осталось. Ничего, что можно было разделить.
Наверное, так это становилось еще более безумным, что меня к нему тянуло. Что глотала воздух и находилась будто в полусне, когда Кэри расплатился по счету, когда сказал, что снял номер в гостинице неподалеку.
Я, наверное, казалась ему деревянной. Это потому что не знала, как себя сдержать в этом своем маленьком безумии, и сдерживала слишком сильно.
Ланкмиллер не спрашивал, хочу ли я с ним подняться в номер, но ответ на этот вопрос знал. Понимание перешло на бессловесный уровень. Пока мы шли по вечерним улицам Анжи, я изучала его украдкой, и он иногда ловил эти взгляды, и... Нет, надо подождать до номера. Надо дожить, дотянуть.
Лифт гостеприимно звякнул, спустившись наконец на первый этаж с двадцатого. На удивление мы оказались в нём одни. Просторный, зеркальный, пахнущий чужими духами. Мы стояли в разных углах, как оцепеневшие.
– Скажи, ты скучал по мне? – я смотрела не на Ланкмиллера, на стену кабины, отражающую зеркальный коридор, в котором легко можно было выцепить его лицо.
К себе меня притянули слишком резко, я по инерции подалась назад, но тут же беспомощно ослабила сопротивление. Вся сила, что была, будто испарилась, сменившись лихорадочной дрожью.
– Без тебя моя жизнь поубавила красок, – горячие ладони скользнули под майку, – но удерживать тебя против воли я не могу, это непосильный груз на моей совести. Всё ещё не хочешь вернуться?
– Нет, – выдохнула ему в губы, тут же касаясь их, тоже потрескавшихся от жары, знакомых, родных. – Кэри.
Лифт звякнул и остановился на пять этажей ниже, чем нужно было, чтобы впустить мужчину средних лет в местной форме. И снова отскочили в разные углы, будто незнакомы.
Но воздух между нами потрескивал от напряжения. Дышалось тяжело. Даже на ногах стоялось тяжело. У масок сдержанности, выбранных на сегодняшний вечер, на глазах истекал срок годности.
Длинный коридор гостиницы с автоматическими приглушенными лампами по стенам, красивая резная дверь комнаты на одного, дымка и духота, из-за которой приходилось дышать через полуоткрытый рот.
Я удовлетворенно прислонилась спиной к запертой двери с пьяненькой улыбочкой. Вот теперь можно дать волю тому, что не находит места в моей груди. Это все еще та бестолковая нежность без адресата, готовая выплеснуться на первого, кто подвернется под руку.
Я первая же обняла своего Ланкмиллера, гладила, целовала. На кровать мы попросту свалились, а не как это грациозно бывает в каком-нибудь романтичном фильме. И было плевать.
– Роуз, – я краем глаза заметила добродушную усмешку на его лице.
– Молчи, пожалуйста, – потребовала, прикрывая глаза, – если ты хоть что-нибудь скажешь, я уйду.
- Будешь теперь шантажировать меня этим? – Ланкмиллер сверкнул глазами.
– Поцелуй лучше.
– Хорошо.
И это было столь же мучительно, сколь и блаженно.
Примечания:С завершающими главками тяжело, особенно в плане эмоционального накала и давления.
/нет, это снова не последняя часть/
/нет, это не растянется в Санта-бабару/
/упс, уже растянулось/
/ну, всего пара глав осталось, сцепим же зубы/