По рукам и ногам

Часть 35

  Мужики резво навострили уши, как два степных суслика. Хорошо бы это был какой-нибудь здоровый айсберг, обшивку пробило нахрен, и мы сейчас все дружненько пошли ко дну. И эти два ублюдка сдохнут, по ходу пуская забавные бульки, и я вместе с ними.
В этом, наверное, даже были какие-то свои плюсы. Минус был только один и существенный: в южном море не сыщешь айсберга. А другие догадки мое вязкое сознание подкидывать отказывалось.
А мужики – так вообще решили на этом не заморачиваться, мигом углядев в ситуации проблемку посерьезней.

– Слышь, – Хайме ткнул Томаса кулаком в бок, – а куда мы денем бабу эту, если вдруг Розины подельники заявятся?

– Давай-ка ее пока в шкаф запрячем, а по прибытии быстренько сплавим на работенку потяжелей. Скажем потом, что там ее и отметелили, она ж вроде буйная. А этого... – кивок был направлен на Марко, – молчать заставим. Так, как будто все зубы у него уже выбиты.

Найдя эту шутку свежей и очень остроумной, оба заржали, довольные проделанной работой и своими выдающимися умственными заключениями.

Я не видела ни их лиц, ни их самих, и вообще, мне хорошо было на полу. По-своему приятный охлаждающий эффект.
А теперь... Шкаф? Браво, отличная идея, нет, я просто в восторге. Это, кажется, можно назвать полным комплектом настоящей неудачницы. Другим надо было бы основательно потрудиться, чтоб так влипнуть, мне же достаточно просто ускользнуть за пределы хозяйского поместья. Шик.

Сдохнуть хотелось, как никогда. Я почти теряла сознание от боли, и все дождаться не могла, когда это произойдет. Однако произошло кое-что другое. За дверью слышались топот и голоса, с головой выдававшие всеобщее оживление.
А еще через миг, я согласна была уже на что угодно, и на Антею, и на дно морское и даже на шкаф, чтоб его. Но только теперь до шкафа-то я уж точно не дотяну. Ошибки и близко быть не могло, а этот голос в полумертвом состоянии мною только в разы лучше воспринимался – оно и неудивительно. Я тихо и очень грустно матернулась. За дверью стоял и бодрым голосом отдавал приказания ланкмиллерский начальник охраны.

Но дядьки этого еще не знали, поэтому реакции моей не поняли. А им самим бы впору уже давно в шкаф прятаться.

– Бля, а вдруг это госконтроль? – Хиль сплюнул и почесал макушку.

Госконтроль, ха. Мне уже давно казалось, что эта инстанция в Шеле атрофировалась. Конечно, Роза не одна такая молодец, которая догадалась о том, что достаточно свободного человека в Антею перевезти, чтоб сделать его невольничком. Говорили, в свое время из города целые лайнеры ходили, груженые «живым товаром» на продажу. И даже Шель подсуетился, чтоб предотвратить продажу своих свободных граждан, вот, организовал госконтроль. Лавочка была прикрыта, и надобность в нем постепенно отпала.
Но для мужиков это показалось недостаточным основанием, чтобы отринуть догадку.

– У нее есть документы какие? – он бросился выворачивать мои карманы, на пути чуть порвав штаны, и обнаружил то, что обнаружить ему было не совсем желательно. – Сука, синий паспорт, нам пиздец. Кончать ее надо.

Я сначала поперхнулась, на больную голову неправильно трактуя значение своего приговора. Только когда меня за волосы отлепили от пола, и Томас начал свои карманы обыскивать, бормоча что-то про нож из набора рабочих инструментов, до меня дошло.
Нет, как будто с формально чужим рабом – уголовное дело путешествовать, а с изувеченным трупом на борту – норм? Мне никогда не понять изысков судопроизводства...
Тем временем нож был найден и трясущейся рукой приставлен мне к горлу. Никогда не думала, что это так страшно, когда прямо над твоим ухом обсуждают, как правильно надрезать, чтоб было меньше крови.
Сдохнуть мне, конечно, хотелось, но чисто в абстрактном смысле, образно и лицемерно. А не так, чтоб от ножика этой мартышки где-нибудь в сердце или в печени. И это хорошо, если он с первого раза попадет так, чтобы прикончить. Но кажется, мне угрожает помереть с диагнозом в двадцать ножевых.
А голос начальника охраны все еще раздавался прямо рядом с дверью.
Черт возьми, Генрих, зашел бы ты что ли... И сейчас уже самое время закричать, но и у моих голосовых связок есть предел – безбожно подводят на нервной почве.
Но не могу же я в самом деле... вот так...

– Генрих, мать твою за ногу! – мысленно взмолилась я.

И какого же было всеобщее удивление, когда Генрих действительно в следующую же секунду явил себя на пороге каюты.

– Не думала, что скажу это, но я оч-чень рада тебя видеть, – и это несмотря на то, что моя жизнь все еще висит на ничтожно тонком волоске.

Генрих, судя по лицу, был не очень рад. И вообще, мне показалось, что на его суровой физиономии тенью проскользнула досада оттого, что все, что он хотел со мной сделать, было уже сделано.
И мужики тоже были не очень рады.

– Ни с места, – неожиданно осипшим и высоким голосом заявил Томас, – иначе я ее как свинью прирежу!

Начальнику охраны, в отличие от меня, от такого заявления не стало ни страшно, ни обидно. Он даже выражения лица не поменял, просто поднял правую руку – и щеку мою царапнул горячий воздух. Показалось, что хлопок раздался только секундой позже, но это было не так на деле. И хорошо что я вовремя зажмурилась, пропустив все самое интересное. На шею, плечи и лицо брызнули горячие капли. Едва я только с содроганием осознала, что это, сразу загорелась желанием не открывать глаза еще без малого минут тридцать.

– Кику, ко мне! – скомандовал начальник охраны.

Ну вот, теперь это стало еще больше походить на собачью кличку. Я с трудом поднялась, и почти на ощупь – в глазах от резкого движения потемнело – поплелась к Генриху. Он знает, как испортить радость от спасения жизни, прям в яблочко угодил.

Переступаю порог, я бросила скорбный взгляд на пол. От свитера моего не осталось ничего цензурного. Сорванный и вообще приведенный в состояние половой тряпки он так и остался лежать в уголке почти под кроватью, рядом с Марко. Видимо, эти двое извращенцев, как и Ричард, оказались высокодуховными ценителями женского белья, и это именно оттого у меня на лифчике уцелела целая одна бретелька, и этим я была счастлива, ковыляя за Генрихом по узким коридорам корабля.

Я искренне радовалась, что начальник охраны не оборачивается, продолжая выдавать шедевры подиумной походки, цепляясь за такие внезапно вспомогательные стены и стараясь не думать о том, что Генрих вот полминуты назад только застрелил дерьмового, но все же человека; о том, что если б не застрелил, я бы с жизнью распрощалась, а еще о том, что я, вероятнее всего, все же распрощаюсь, только от руки Ланкмиллера или верных служек его.
Так сказать, возмездие и справедливость. И все такое.

Начальник охраны открыл передо мной дверь на палубу, в нос ударил резкий запах моря, и мне снова пришлось зажмуриться, только уже не от страха, а оттого, что я вдруг заметила, как над палубой, над всем лайнером, отражаясь в море, виснет здоровенное синее небо. И от это меня попросту к месту пригвоздило, тихонько и глупо. Последний раз, когда я вот так поднимала голову, все закончилось на грязно-белом дирижабле с моей фотографией на всю бочину.
Черт возьми, а какое же оно здоровое, какое же...

От идиотского и совсем, кстати, неуместного созерцания природных красот меня оторвал Генрих, а точнее, его тяжелый взгляд. Мы стояли возле трапа – или черт разбери, как эта штука называется – перекинутого с борта одного корабля на другой, более внушительный и какой-то весь даже чуть ли не угрожающий. Ланкмиллерский.
И было видно, что начальник охраны преодолевает пылкое желание перекинуть меня туда за шиворот, как котенка.

В любом случае Генрих был хорош тем, что ничего не спрашивал. И все, кто попадался нам в «мучительской обители», тоже не рисковали, глядя на его суровую морду. Снова двери, запах моющего средства, узкие коридоры. Для меня это все смешалось сплошную бесцветную галерею вроде бесконечного лабиринта. Я была даже рада, когда Генрих, окончательно разочаровавшись в моей ориентации, за плечи развернул к нужной двери и подтолкнул внутрь. Вопреки моим ожиданиям, пыточной камеры в каюте не оказалось. А что ж так? Лучше б сразу к делу...

Я оглядела темный кабинет, освещенный единственной настольной лампой, и нашла то единственное, что искала – стул для посетителей. Боль уже не чувствовалась – все тело как будто онемело, и пальцы были словно деревянные. Это, наверное, я блуждаю сейчас где-нибудь за границей своего болевого порога. Тоже мне, реакция на стресс...

– Прикройся, – Генрих неизвестно откуда, словно фокусник, достал выцветший и явно видавший те еще виды дурацкий плед в полосочку несочетаемых цветов и брезгливо сунул мне.

Я возражать не стала. Все-таки, если я это переживу, с ужасом буду потом вспоминать, как я за ним в исподнем по коридорам шаталась.
Начальник охраны оставил меня в одиночестве. Ох и не к добру эта его неразговорчивость, как будто у него все на десять шагов вперед запланировано, и что-то он такое знает, что явно не приведет меня в восторг.
Мне тяжело было думать, как так вышло, что я оказалась на Ланкмиллерском корабле, зачем Генрих притащил меня в этот кабинет темный, и где, собственно, сам Кэри, если он еще не повесился от несчастной любви. Я просто вглядывалась в матовую поверхность стола, бездумно разбирая узоры. Маниакальное занятие.

У меня пошла кровь носом, и было слишком плевать, чтобы пытаться как-то ее останавливать.
Когда обо мне кто-нибудь вспомнит, на столе будет уже порядочная такая лужица, наверное. Мерный приглушенный звук и растекающиеся узорами капли. Самое то для моего рассеянного сознания. Кляксы больше напоминают.

Я не сразу поняла, что по ногам сквозняк прошелся, потому что открылась дверь в кабинет. А на пороге стоял человек, которого не должно здесь быть просто потому что. Потому что, горем убитые и заваленные делами, о ком-то вроде меня не вспоминают, даже если они лучшие из людей.
Человек, который сдержал обещание вытащить меня из кромешного ада только с тем, чтобы затащить в еще больший.
Я порывисто вздохнула и уставилась на Ланкмиллерские ботинки.