По рукам и ногам

Часть 36

  Даже появление мучителя не заставило меня вскочить по нервной привычке и быстро ретироваться куда-нибудь поближе к стене. Я только взглядом по Ланкмиллеру скользнула снизу вверх, а потом равнодушно вернулась к своим каплям на черном лакированном дереве.

Кэри стоял молча все еще в дверях, почему-то не переступая порог и не шевелясь. Видимо, все, что он хотел сказать, не подходило к случаю. Или он очень разозлился на залитый кровью стол.

В любом случае, его таланту быстро брать себя в руки можно было разве только позавидовать.

– Что с тобой случилось? Запрокинь голову, – мучитель наконец прошел вглубь комнаты, вытаскивая из кармана платок. Такой уверенный, будто не он сейчас на пороге в растерянности стоял, вместе со мной наблюдая за темно-красными каплями.

– Не поверишь, с лестницы упала, – усмехнулась я, сразу прочувствовав, что раз уж губа разбита, хранить угрюмость до последнего будет гораздо менее болезненным занятием. – А что, очень похоже, что у меня была бурная оргия, да?

Кэри не оценил сарказма. Он осмотрел меня придирчивым цепким взглядом и, видно было, что в итоге остался не слишком доволен и не особо удивлен. А я вообще старалась на него не смотреть. Глаза у Ланкмиллера еще с той ночи стали пустые и страшные, как у мертвого.

– Это Генрих тебя? – как бы между прочим поинтересовался мучитель, стирая кровь с моего лица.

– Если бы Генрих. Уж и до него успели. Знаешь, мне кажется, он немного расстроился.

– Не неси чушь, – Ланкмиллер вышел в коридор, позвал кого-то, снова вернулся.

Он говорил простыми короткими фразами, тихо. Будто его душило что, или на крик боялся сорваться, может. А по делу спрашивать не будет, значит? Допрос и пытки у нас на закуску? Что ж, прям с нетерпением жду.

А у меня все еще в голове не укладывалось, как так. Я же уверена была, что Кэри меня не хватится, а если и хватится, то слишком поздно, и больше я его уж никогда в жизни и не увижу. А вышло все иначе...
И вот Ланкмиллер мое лицо за подбородок держит, хмурится, рассматривая ссадины. И пахнет от него так же, как всегда. Домом? Ох нет, не домом – тюрьмой.
А мучитель мой постарел как будто лет на десять. Надломленный и измотанный, будто две жизни прожил.

– А мне-то уж думалось, что больше с тобой не встретимся, – я попросту не выдержала молчания, только и всего.

– М-м, а что-нибудь еще думала? – со скептическим издевательством поинтересовался Кэри уже как-то без прежней задоринки.

Что меня больше не назовут Кику, что в ближайшее время строить мне магистраль Антея-Моррис, и что, может быть, я очень скоро последую за Элен.

– Вообще-то, много чего. Но, что важно...

Кэри все это время говорил сухо, почти без всякого выражения, и держался прям донельзя спокойно, отрешенно даже. Однако была одна не такая уж значительная деталь. Он все еще осторожными движениями стирал кровь с моего лица, и пальцы его... Дрожали у него пальцы. И это просто тряхнуло меня, словно током, напрочь выбило из колеи, заставило резко выдохнуть и замолчать. Ланкмиллер понял, что я заметила.

Мы оба в этот момент перешли за какую-то грань, за которой понимают уже и без слов. И сидели тихие, растерянные, оглушенные этой переменой. Так он потому ни о чем не спрашивал, что все уже давно для себя понял и решил?

– Убьешь меня? – чересчур доверчиво для такого вопроса поинтересовалась я, кутаясь в плед.

– О нет, это ни к чему. В моем доме за побег предусмотрено иное наказание. Обычно отрезают уши, пальцы, клеймят. Еще можно кислотой в лицо разок плеснуть. Практика показывает, что в этом случае вообще обеспечена верность по гроб жизни.

– Ну кто бы сомневался, что у вашей семейки такой богатый арсенал. А Элен ты, однако, просто на цепь посадил.

Я, как всегда, поняла, что сказанула лишнего, только когда у Ланкмиллера выражение лица переменилось, будто его самого кислотой облили.

– Странно, что у тебя хватает наглости себя с ней сравнивать, – совершенно бесцветным голосом фыркнул он. – Ты даже рядом не стоишь.

– О, конечно, куда мне! Я же пока что еще живая!

Кэри тяжело опустился в кресло.
Ну вот, теперь я действительно дала маху.

– Позже поговорим, Кику. Сейчас ты явно не в состоянии истерики закатывать, – глухо проговорил он, справившись с собой.

Я скривилась. Пригвоздил к месту одним именем, это прямо истинно в Ланкмиллерском духе. Он так никому и не выговорился, должно быть. И теперь у него там изнутри все рвется до сих пор. И еще долго будет.

– Тебе, кажется, снова потребовалась моя помощь? – в дверях без стука вдруг появился Ричард, оглядел быстро сначала Ланкмиллера, потом более заинтересованно – меня; и вынес свой непреложный вердикт: – Нет, я поражаюсь этому человеку. Чтобы заполучить такой вид, надо просто фундаментально постараться.

– А у меня талант, док, – я развела руками.

– Говорю тебе честно, я чего угодно ожидал, но до последнего был уверен, что моя помощь не понадобится.

Последнее время Фолиан только вокруг мучителя и обретался, разгребая необъятный ворох проблем последнего. Совсем как цепной пес стал. Надеюсь, его практика от этого не страдает, а только обогащается. Как и карман. Услуги гения психологии и хирургии наверняка недешево мучителю обходятся. Я украдкой покосилась на него. Уже несколько дней прошло, а выглядеть все так же, как будто только после похорон. Даже жаль как-то. Не хотелось мне доставлять Кэри проблем именно сейчас, но так сложились не зависящие от меня обстоятельства. И вряд ли Ланкмиллер примет теперь извинения. Ходить мне, значит, с оторванным ухом.

Ричард не стал негодовать из-за капель крови на столе, молча разложил свой врачебный чемоданчик, и принялся дотошно ощупывать мне разные части тела, начиная с пальцев и заканчивая животом. На все вопросы, больно ли здесь, я отвечала равнодушным мычанием, в итоге Фолиан удостоверился, что больно мне везде, и мрачно присвистнул.

На самом деле мое состояние больше походило на анабиотическое. И какое счастье, что я две таблетки обезболивающего выпила, прежде чем покинуть Ланкмиллерское семейное гнездышко. Благословленная предусмотрительность.

– Безымянный палец на правой руке сломан и ребро одно. Мордашка быстро заживет моими стараниями, тут даже ничего зашивать не надо, – заключил Ричард после непродолжительного молчания. – Руки все в синяках, откуда столько?

– Я ими закрывалась. Когда люди срывают злость, они, как правило, не видят, куда бьют.

А опыт у меня большой, в бордель-кафе чего только не наберешься. Настоящая школа жизни, чтоб он прогорел.

– Ты легко отделалась, ничего серьезного, – попытался немного приободрить Фолиан, заметив, видимо, что с настроем у меня вообще труба.

– Док, они ведь меня убить хотели, – неожиданно брякнула я, пялясь в пол. – Даже не думала, что это может быть так страшно...

При одном воспоминании пробило на дрожь. И чего я только не рыдаю в три ручья? Ведь действительно убить хотели. Со мной такого еще никогда и не было. Я и сама не сразу поняла, что липну к халату Фолиана, как банный лист. И рада была б отлипнуть тотчас, если б не реакция Ричарда. И куда-то разом делись его строгость и скрупулезная педантичность, наружу полезла то ли натура психолога, то ли душа человеческая. Он меня по голове гладил и говорил что-то теплое, человеческое, о горячем чае, сильном духе и том, что самое страшное уже позади.

А ни черта оно не позади, вон, в Ланкмиллерских глазах плещется и готово, снося все преграды затопить и его, и меня, и вообще всех, кто под горячую руку некстати попадется.

Когда Ричард закончил свое дело, он еще о чем-то недолго говорил с Кэри, а потом мучитель, чудом обходясь без резких движений, кое-как оторвал меня от стула и выдворил в коридор.

Если все, что мне нужно, это следовать за ним, минуты три на ногах я еще протяну. Но Кэри внезапно остановился, и не врезалась в него я только потому, что шла очень медленно, не отрывая ладонь от стенки, чтоб, чего доброго, не завалиться в противоположную сторону.

– Почему мне ты ничего не сказала? – он не обернулся даже, когда спрашивал. И это нехороший знак был.

– А тебе до этого и дела нет. И не было никогда, – на удивление не прозвучало в этих словах упрека. Только горечь.

– Ну знаешь, о таких вещах обычно рассказывают хозяину, – наверное, предполагалось, что он раздражен. Но наступило такое время, когда самому Ланкмиллеру не хватает сил, чтобы придать голосу твердости.

– Обычно... хозяину... – хмуро пробубнила я, – Хозяин собирается всю мою душу наизнанку вытрясти, или хоть что-нибудь соблаговолит оставить?

– Есть еще что-то сокровенно личное, о чем мне знать не помешало бы? – о, вот теперь обернулся, а лучше бы не... Меня как к полу пригвоздило. Все-таки он и в скорби страшный.

– Ну, лайнер направлялся в Антею, попала я на него не по своей воле и... маменька причастна к смерти Элен... Об этом я, кстати, хотела рассказать. А теперь отведи меня, пожалуйста, куда вел. И даже если уж это камера пыток, пожалуйста, пусть там будет кровать.

Он взглядом скользил по моему лицу какие-то жалкие секунды, но и говорить не надо, что для меня они за милую душу обернулись световыми годами. Ответить он так ничего и не ответил, только лицо посерело еще больше, и все.

Привел меня мучитель в место, которое будет почище всяких камер пыток. В свою спальню, или как такие места на корабле вообще называются.
Так или иначе, кровать там все-таки была.