14-й год правления императора Чэнхуа. Сыщик династии Мин

Глава 116. А как же глава Двора Суй?

— От голода в прошлом году пострадали округа У и Уцзян, поскольку оба расположены на берегах озера Тайху, – продолжал Ху Вэньцзао. – Изначально префектура Сучжоу планировала выделить Уцзяну тысячу ши зерна, а оставшиеся две тысячи оставить округу У, но Чэнь Луань попросил меня отправить в Уцзян все три тысячи ши, сказав, что поможет усмирить и потерпевших округа У, собрав их всех в Уцзяне. Пообещал, что так моя репутация не пострадает.

— И ты поверил, что Чэнь Луань вот так бескорыстно поможет тебе? – поднял бровь Тан Фань.

— Конечно нет, – горько улыбнулся Ху Вэньцзао, – но его дядя – глава Нанкинского Министерства Финансов. Чэнь Луань – лишь монах, но его дядя – сам Будда. Я подозревал, что он решит присвоить зерно, чтобы заработать, продав его торговцам, но никак не думал, что он обнаглеет настолько, что не оставит беженцам ни зернышка, да еще и, сговорившись с Ян Цзи, решит переложить на меня всю вину! Брат Жуньцин, ты должен протянуть мне руку помощи! Не позволяй им водить тебя за нос!

— Это ведь неправда? – внезапно проговорил Тан Фань.

— Что неправда? – опешил Ху Вэньцзао.

Тан Фань откинулся на спинку кресла. Он не спал всю ночь, и сил оставалось мало. Голос стал тише, однако лицо сохраняло спокойное и непринужденное выражение:

"Брат Ху, мы, честные люди, не говорим загадками. Только что ты до хрипоты возмущенно кричал о собственной невиновности, но ведь ты магистрат префектуры Сучжоу. Кто-то прямо у тебя под носом подменил три тысячи ши на тридцать, а ты ничего не заметил? Думаешь, я поверю? Да что я, ты сам-то в это веришь?

Прямо сейчас Чэнь Луань с Ян Цзи хотят сделать из тебя козла отпущения. У тебя лишь два пути: первый – сотрудничать со мной, а второй – продолжать внаглую нести чушь. В таком случае, что бы Чэнь Луань с Ян Цзи ни предприняли, ответственность на тебе, а я останусь стоять в стороне, сложив руки. Меня это не касается: единственным, кто пострадает, будешь ты, не я".

Выражение лица Ху Вэньцзао было мрачнее тучи. Он то и дело открывал рот, будто желая возразить, но затем снова закрывал, не в силах выдавить из себя ни слова. Все, что он мог, это удрученно сидеть, сгорбившись сильнее, чем обычно – весь вид демонстрировал безвыходность ситуации, в которой он оказался.