LOVE YOU

Глава 41

Я вынимаю чашку двойного эспрессо из кофемашины и, сделав глоток, тяжело опускаюсь на стул. К концу пятого дня, который мы с Юной проводим в доме Тэхёна, бодрость дает сбой: я засыпаю глубоко за полночь и поднимаюсь рано утром, чтобы Юна случайно не увидела нас с Тэхёном в постели. Рано или поздно это все равно произойдет, но мне хочется сделать так, чтобы она была к этому готова, и по крайней мере, успела проникнуться к Тэхёна глубокой симпатией.
Выключив плиту, я снимаю со сковороды панкейки — любимый завтрак Юны. Не знаю, действительно ли они нравятся Тэхёну, но каждое утро он ест их вместе со своей дочерью. Из-за того, что после обеда он уезжает из офиса вместе со мной, все утро и половину ночи он проводит, работая у себя в кабинете, так что на недосып вряд ли могу пожаловаться я одна.

— Мам, я не могу найти ту голубую рубашку, в которой ходила в школу вчера, — Юна заходит на кухню, одетая лишь в юбку и майку, и трет заспанные глаза. Сейчас она мне особенно напоминает Тэхена в юные годы: для своих лет она высокая и худощявая, яркий рот немного припух от сна.
— Ты хочешь надеть непременно ее? — я подхожу к дочери и, по обыкновению присев на корточки, обнимаю. — Мы можем сесть позавтракать, а потом поискать ее вместе.
— Она очень мягкая, и Сехун сказал, что она мне очень идет.
— Кто такой Сехун?
— Он учится на год старше и красиво одевается. Думаю, в этом вопросе ему можно доверять.
— Значит, Сехун. Он нравится тебе?
— Я думаю, что он красивый. И он не назойливый как Роун.
Теплое покалывание на щеке заставляет меня поднять глаза и встретится с задумчивым взглядом Тэхёна, застывшим в дверях кухни.
— Садись за стол, и потом я помогу тебе найти рубашку, — я отпускаю Юну и выпрямляюсь. — Доброе утро. У нас сегодня снова панкейки.
— Не имею ничего против. Мне нравится, как ты готовишь.

Тэхён идет к столу, за которым орудует Юна, готовя для себя традиционный утренний какао, отодвигает стул, чтобы сесть, но неожиданно застывает. Мне требуется мгновение, чтобы понять, почему: он увидел родинку, которую я на протяжение пяти лет целую перед сном. Его бабочку, которая получила шанс на новую жизнь, осев на плече дочери.
Вряд ли меня можно назвать сентиментальной, но эти двое — всегда исключение. Вместе они поднимают во мне такую бурю эмоций, которую я не в силах контролировать. В горле собирается ком и в глазах начинает покалывать. За такие мысли многие матери меня распяли, но я твердо знаю, что не смогла бы полюбить своего ребенка настолько, будь его отцом кто-то другой.
— Я делаю какао, — очевидно, почувствовав на себе преувеличенное внимание, Юна разворачивается к Тэхёну. — Мама говорит, что он у меня получается вкуснее, чем у нее.
— Я бы хотел попробовать.
— Ты можешь взять мою чашку, если хочешь, — произносит Юна, немного подумав. — Я сделаю себе еще.
Я сдавливаю пальцами уголки глаз до того, как из них вытекут слезы. Вряд ли Тэхён может в полной мере оценить то, что только произошло. Юна ревнивая ко всему, что считает своим: будь то еда, вещи или игрушки. Мороженым на моей памяти она делился лишь со мной, и такое ее поведение часто вызывало недовольство у мамы. Она считает это признаком невоспитанности, я же горжусь тем, что моя дочь умеет отстаивать свои границы. И вот сейчас она добровольно отдает своему отцу приготовленный какао. В моих глазах это настоящее чудо.
— Спасибо, — Тэхён делает глоток под взглядом Юны, которая замерла в ожидании похвалы. — Очень вкусно. Может быть, и меня как-нибудь научишь, — подняв глаза, он быстро смотрит на меня. — Я бы мог готовить его для твоей мамы.

Эти слова и улыбка на лице Юны выносят меня на новые границы счастья, за пределами которых мне до сих пор не удавалось побывать. Я знаю, что означает быть любимой матерью, пусть ненадолго, но успела ощутить, каково быть желанной женщиной, но соединить эти два альтер-эго до этого момента мне не удавалось, и долгое время я была уверена, что никогда не удастся. Это слишком... слишком пронзительно, чтобы суметь сохранить невозмутимое лицо.
— Я сейчас вернусь, — я разворачиваюсь и, стараясь не идти слишком быстро, выхожу из кухни. Мне требуется немного времени наедине, чтобы поверить, что так может быть. Несколько минут расслабления, чтобы позволить себе не прятать слезы. Если счастье бывает таким, оно стоит десятилетий ожидания.
— Ты хорошая мать, Лиса, — негромко произносит Тэхён после того, как Юна, влившись в стайку одноклассников, скрывается за воротами школы. Сейчас в его глазах та же задумчивость, что и тогда на кухне, и хотя на губах нет улыбки, мне кажется, что он мне улыбается.
— Да. Я знаю.

***

— Сегодня я звонила папе, — говорит Юна, пока я укрываю ее одеялом. — Мы поговорили совсем немного, потому что у него были дела. Он сказал, что перезвонит, но снова забыл.
Что бы не думал Тэхён, я твердо решила, что завтра переговорю с Джексоном по поводу Юны. Я готова отстоять ее право на их совместные встречи при условии, что ей действительно это нужно. А если же нет, то я сделаю все, чтобы моя дочь о нем забыл, и перестану придумывать оправдания его игнору.
— Завтра я увижу его на работе и спрошу его, в чем причина. Ты сегодня  виделась с Сехуном?
— Да. Но рядом со мной крутился Роун, и кажется он обиделся.
Я глажу ее по волосам, которые успели отрасти настолько, что начинают завиваться на концах. Надеюсь, что со временем Тэхён сможет убедить Юну пересмотреть взгляды на прическу.
— Ничего страшного, милый. Думаю, это только добавит тебе очков в его глазах.
Я заранее знаю, что стану ужасной свекровью, потому что всегда буду на стороне Юны. Это тоже мое право.
Поцеловав дочь, я выхожу из спальни и нерешительно застываю перед дверями нашей с Тэхёном комнаты. Он наверняка снова работает, а засыпать без него, зная, что он поблизости, это куда тяжелее, чем когда его вовсе нет рядом.

Не включая свет, я иду к креслу, стягиваю брюки и рубашку. Когда берусь за застежку бюстгальтера, полумрак спальни разбивает желтая полоска света — открывается дверь. Я не спешу разворачиваться и не шевелюсь, пока слушаю приближающиеся шаги, с каждым новым звуком которых кожа электризуется ожиданием, а удары сердца нарастают. Потому что он идет ко мне. Дыхание Тэхёна касается моего затылка, и я закрываю глаза, зная, что сейчас он меня коснется. Ткань его брюк задевает мои бедра, горячая ладонь ложится мне на живот, спускается ниже и гладит шрам, подаренный мне нашей дочерью.
— Мое дерево, — тихо произносит Тэхён, и я шумно выдыхаю, потому что он прижимается губами к моей шее.