"Волчонок" Сборник по Стереку

Голова в тумане

Голова в тумане

Автор: CoTaec

Фэндом: Волчонок 
Основные персонажи: Дерек Хейл, Стайлз Стилински 

Пэйринг или персонажи: Дерек Хейл/Сайлз Стилински

Рейтинг: NC-17 
Жанры: Слэш (яой), Ангст 
Предупреждения: OOC, Кинк 
Размер: Мини, 8 страниц 
Кол-во частей: 1 
Статус: закончен 

Сейчас.
Стайлз влюблен. По самые свои оттопыренные уши. Накрепко привязан к огромному, пахнущему псиной во время дождя, Дереку. У Хейла горячие ладони – большие и нежные. И будь Стайлз совсем без башки, он бы обязательно упросил Дерека обратиться, чтобы внимательнее разглядеть подушечки на лапах – они гладкие и розовые, как у кота, или серые и шершавые, как у собаки. Но Стилински не дурак, хоть и пытается порой доказать обратное. 
Дерек всегда чуткий, он ласкает пальцами, нажимает, оставляя следы ровно настолько, насколько когда-то позволил Стайлз – никогда не ранит, никогда не сделает больно намеренно. Хотя раньше было не так. Раньше было плохо. Стайлзу не хочется вспоминать прошлое.
Но где-то в самой своей глубине души, он все равно боится. Ведь Дерек - псих. И однажды он может убить в приступе ярости, потому что Стайлз знает – его дурацкий характер, вечная потребность совать нос не в свои дела, любопытство и еще куча всего прочего в довесок, однажды доведут Дерека до бешенства. Стилински очень старается вести себя хорошо, но не всегда получается. А порой, все вообще происходит с точностью до наоборот. А Дерек… От него нет спасения, он – зверь.
И он псих. Конченый.
Стайлз тоже псих. Потому что любит его. И они оба такие придурки… Напрочь лишенные чувства самосохранения, мозгов и маломальской осторожности. 
И ладно бы – Стайлз. Но Дерек! Он ведь оборотень! Ну, то есть… Стайлз думает, что у животных это в крови – выжить любой ценой. 
Но когда они вместе - все переворачивается с ног на голову, и ни о какой безопасности не может быть и речи. Когда Стайлз смотрит Дереку в глаза – весь мир перестает существовать в принципе. Он видит в них свое отражение: встрепанный, темноволосый. Короткий ершик волос, бездонные зрачки, шальные карие глаза. Обветренные губы, как у лягушонка – слишком большой и выразительный рот для такого дохляка и недотепы. 
Уже не мальчик, почти мужчина, сходящий с ума от ужасающей пугающей близости зверя – его сердце бьется заполошено, отчего проклятый Хейл всегда распаляется, стоит только ему ткнуться носом в ямку на шее, где бьется жизнь. 
Наверное, это болезнь – такая одержимость. Точно болезнь – Стайлз знает ее симптомы. Она обостряется с каждым появлением Дерека в поле его зрения. В разлуке случается рецидив. Тогда Стилински хочется бежать прямо в разоренный дом Хейлов, наплевав на занятия, разговор со Скоттом, на ужин с отцом. Такое бывает, но Стайлз знает – это пройдет. Нужно переждать. А поздней ночью Дерек сам влезет в его окно, ругаясь в очередной раз, что Стайлз, словно Рапунцель без волос – забрался хер знает куда. Долбанный скворец в своем дристаном двухэтажном скворечнике.
Стайлз счастлив до полуобморочного состояния. Он понимает всем своим существом - он ведь действительно сумасшедший. 
И ему хочется рисовать глаза цвета крови, хочется вылизывать чужой рот, чувствуя на губах вкус металла, ему хочется не быть в своей уютной кровати, а прижиматься к горячему боку, лежа на полу в старом полуразрушенном доме. Он готов разделить с Дереком боль потери. Ему действительно хочется вытащить из головы Хейла все плохое: убитых близких людей, пытки, боль. Он готов стать сосудом, вместилищем страшных воспоминаний Дерека, всей его грязи. 
Если бы он был наркоманом, это бы называлось кайфом – отупленное, бездумное состояние счастья, наслаждения, умиротворения, длительного душевного покоя. Только это, и ничего больше не нужно. Стайлз – овощ. Влюбленная по уши морковка…

Тогда.
Когда Дерек видит его впервые на своей территории, то раздувает широко ноздри, не понимая, словно не веря, ловит носом запахи. В его голове не может уместиться. КАК? Совсем молодой мальчишка, сходящий с ума от любопытства и непонимания, может пахнуть так… Он не оборотень, не самка – всего лишь одинокий ребенок. Он пахнет озоном, словно лист после дождя, немного, почти неуловимо, потом, адреналином и почему-то беспросветной тревогой. А еще домом. Домом Хейлов. Не старыми развалинами, не гниющими досками. Он пахнет теплом, едой, свитерами, связанными бабкой, хвоей, Лорой и немного гарью. Дерек сжимает зубы, потому что на него накатило. Запах человека его манит.
Хейл очень надеется больше никогда не встречаться с этим недоумком, потому что Стайлз Стилински, так его зовут, - шило в жопе, проблемы на голову, восьмидесяти процентная вероятность получить аконитовую пулю в задницу, но никак не… воспоминания. 
Он сын шерифа, лузер, вечно запасной игрок, идиот и всезнайка. И как это умещается в шестнадцатилетнем подростке, Дерек не знает. И очень не хочет узнавать.
Но судьба сводит их снова. И снова. И снова… много раз. Потому что лучший друг этого страдальца – новообращенный. Потому что они спасают друг другу жизнь. И можно было бы сказать – мы квиты и разойтись. Но нет. Стайлз лезет. Не просто лезет, он нарывается! Он боится, когда Хейл оказывается рядом. Дерек слышит, как у того стучат зубы и сердце норовит пробить грудную клетку. Но Стилински все равно лезет, верит в чудо и в свою безнаказанность… И как это прокатывает – не знает никто – ни сам Дерек, ни его новоиспеченная, свежеукушенная стая. Питер не обратил Стайлза. Точнее даже… Питер не то, что не обратил Стайлза – он не порвал его на куски, не располосовал его спину, не попробовал на вкус его молодое мясо… Питер сидел с ним в одной машине, и они даже шутили настолько, насколько позволяла ситуация.
Дерека бесит, что Стилински всего лишь человек. Он имеет право на скулеж и плач, на слабость, на… на многое, но так редко пользуется этим. Даже когда Лидия, извиняясь, сказала Стайлзу категорическое «нет».
Дерек знает – он следит за Стилински, потому что ведь Стайлз, если не угомонит свой пыл, - это огромная проблема для всей стаи. Хотя Хейл не может вспомнить, когда именно начал причислять Стилински к стае. 
Когда недотепа, так про себя называет Дерек Стайлза, выходит на поле в качестве игрока, и да ну быть такого не может, приносит команде победу, Хейл замечает в его запахе новые нотки – уверенность, страсть, запах сбывшихся надежд. Он не мог бы сказать точно, чем пахнет счастье, но Стилински источает его, словно яд. Хейлу противно: Стайлз потный, жаркий, от него идет пар. На лбу испарина, по вискам и шее пот. Он весь раскраснелся: пылала тонкая, очень красивая кожа на плечах и животе, когда он скинул с себя щитки и задрал майку на голову. Даже уши очаровательно покраснели, а на щеках выступил лихорадочный румянец болезненного возбуждения. Дерек не находил во всем этом ничего привлекательного, но не мог оторвать глаз от лягушонка.

Гиперкативность Стайлза сыграла с ним злую шутку. Победа, волнение, страх, эйфория – всё разом выплеснулось наружу, заставляя задыхаться. Впервые в жизни он был не просто лучшим другом, болтающимся на втором плане, не просто непослушным сыном, который вечно доставлял неприятности отцу-шерифу, не просто всезнайкой с шилом в заднице. Он был в центре событий, он был нужным и важным. 
Стайлз сходил с ума от восторга. В голове было много мыслей, одна хуже другой. Теперь его жизнь изменится, теперь все будет иначе. Пускай без Лидии. Но обязательно будет. 
Хотелось чего-то… чего сам Стайлз, в силу временного помешательства на фоне всеобщего ликования, объяснить себе не мог. 
Он искал глазами отца, кричал что-то, победно вскидывая руки вверх, и… Он увидел Дерека, стоящего возле трибун, по привычке сунув руки в карманы кожаной куртки. Хейл смотрел своими серыми глазами, стиснув зубы. Стайлз осекся, моргнул пару раз, понимая, что все. Это конец. Мир, и Дерек в нем, бешено закружились перед глазами, внутри что-то щелкнуло и сдвинулось с привычных ступеней. Стилински не смог бы объяснить взгляд, которым на него смотрел Дерек Хейл. Но от этого взгляда у него внутри все содрогнулось. То есть… Для Стайлза всегда была только Лидия. Даже когда Лидия была с Джексоном, в его мыслях была только она, а теперь, глядя на угрюмого внимательного недо-друга недо-врага, Стайлз ужаснулся. 
Влюбиться в Хейла… Что могло быть хуже?
Мир покачивался, крутился, смешивался в тошнотворные оттенки: не будет ни внуков для отца, ни девушек рыжеволосых – ничего не будет. Будет только ужасный оборотень, от которого у Стайлза тряслись поджилки. Будет добровольное подчинение, потому что Стайлз пойдет на это, будет жестокость, потому что Дерек по-другому не умеет, будет больно, будет много больно и обязательно будет неправильное удовольствие для них обоих. Если конечно Хейл не свернет ему башку, узнав, что Стайлз Стилински вмазался по самые уши.
- Все, что я есть, можешь сломать только ты. – Прошептал он, зная, что Хейл услышит.
Хейл услышал – когда Стайлз моргнул – его уже не было.

Сейчас.
До сих пор то, что между ними, очень непонятно и скомкано. Отношения – тайна, которая уже не тайна, но не говорить же об этом вслух? Их разговоры наполнены тоской, заботой, нежностью, иногда страхом, когда кто-то из стаи совершает глупость, отчего Арженты приходят в ярость. Тогда Дерек хвалит господа за то, что у них есть Скотт и Элисон – Ромео и Джульетта, черт бы их подрал. Но это работает. 
Хейл чувствует страх Стайлза, его бесконечную обреченность и отчаяние. 
Дерек тоже ощущает это. В такие моменты у них получается самый отвратительный, самый нежный секс, на который в принципе способны животное и человек. Стайлз трясется, зажимается, иногда его даже прошибают слезы, а Дерек заботлив и терпелив. Он умело двигает рукой, плотно обнимая пальцами, внимательно считывая реакции чужого тела. Стилински дышит размеренно – проклинает свои слабости. Скажи Дереку, что он будет дрочить чужой член, или, упаси Господи, дуть на него, сосать, облизывать, тереться о него щекой… свернул бы шею тому смельчаку! Но сейчас он со Стайлзом… и это, вроде как, норма. По крайней мере, ему не противно. Даже более того – ему нравится делать все это со Стилински. Особенно приятно его зверю становится, когда Стайлз потрясенно стонет и трясется, в самый последний момент вспоминая, что надо бы кусать губы, а не принимать сомнительные ласки с таким восторгом. 
И когда Дерек разминает пальцами горячую дырку, а Стилински протестующее мычит и отрицательно качает головой, разводя колени шире… Оооо… Ес плиз! Ему не противно, вовсе нет – он приходит от этого в дикий восторг. Вытащить из Стайлза пальцы медленно, чтобы тот успел исстонаться, извертеться и раскраснеться до самой шеи; дать пару секунд для продыха, чтобы выдавить на промежность полтюбика смазки и вновь вогнать в него пальцы, слушая, как сердце колотится о ребра и сдавленно и загнанно дышит Стайлз, стараясь сохранить хотя бы видимость сдержанности. Но Хейл продолжает. В такие моменты ему важнее не то, как Стайлз сжимает его пальцы задницей, а то, как он корчится в сладких, очень острых ощущениях.
- Хватит! Хва… тит! 
Дерек чувствует второй ладонью, как дрожит поджарый живот Стайлза, как его выворачивает, как он близок. Но он никогда не останавливается. Между ними нет грязи – только инстинкты и удовольствие. 
- Не зажимайся! – Просит он, перестает нежничать, наслаждаясь видом раскрытого, совершенно беспомощного мокрого Стайлза. 
Вид длинных красивых ног, разъезжающихся в стороны, приводит его в восторг – Стайлз больше не стесняется, у него нет на это сил. Он развратный, шальной, горячечный, и немного психопат, потому что хватает Дерека за запястье и, вперившись в него сумасшедшими глазами, задает свой темп. Стилински – это проклятье. Стилински, который раскрылся полностью, показал и мокрую дырку, и сочащийся смазкой член, и тугие, потяжелевшие яйца – это просто чума.
- Ты умница, Стайлз. Ты такой хороший. – Откуда в нем эта пошлость, Дерек не знает. Но он говорит-говорит-говорит, прокручивая пальцы внутри Стайлза, потирая вспухшую простату и стискивая в кулак чужие яйца, - чтобы не вздумал кончить.
Между ног мокро и липко. В голове пусто и звонко, а во всем теле словно взведена пружина - трахать Стайлза - ни с чем не сравнимое удовольствие. Тот не зажимается, покорно принимает каждое движение, всхлипывая на особо глубокие толчки. 
А потом уже не до нежности и осторожности. Стайлз, хватающий простынь одеревеневшими пальцами, охает и всхлипывает. Дерек, загнувший его раком, ищет нужный ритм, долбит так, что у самого перед глазами туман. 
Дерек таскает Стайлза по постели, словно пес вожделенную кость. Стилински глухо стонет в матрас, не имея возможности глотнуть кислород, хватает воздух урывками, пока Дерек сначала заполняет его до отказа, а потом резко выходит, оставляя внутри подрагивающего тела только головку, чтобы мгновением позже повторить все вновь. 
Это сводит с ума и возбуждает сильнее любых слов или самого эротичного зрелища. 
Дерек – животное, настоящий зверь в шкуре человека. В конечном итоге каждое их занятие любовью неизменно превращается в животный трах, от которого сносит крышу – стоны, крики, рык, громкие влажные шлепки... 
Между ягодиц Стайлза мокро, липкая смазка течет к яйцам, капает на постель, а член стоит крепко и даже немного больно – Дерек хватает его за волосы, за плечи, за бедра, раскрывая сильнее, дергает на себя. Дырка с каждым разом закрывается все медленнее, внутри хлюпает. Но Хейлу так нравится. И чем беззащитнее и надломленнее кажется Стилински, тем сильнее хочется его брать, тем надежнее от всех оберегать. Чувство собственничества в Дереке в этот момент всегда достигает апогея.
Стайлз – его любовь, его пара, его игрушка. Послушная и очень красивая. Дереку нравится горько-мускусный запах власти над Стилински. Нравится знать, что хоть он и трахает этого задохлика, на самом деле это Стайлз крепко держит его за яйца и сердце – перспективка, конечно, та еще, но другого не надо. 
- Наш мир – это мы, - хрипит Дерек и в два коротких отрывистых движения доводит Стайлза до точки невозврата, держит ноги под колени и дотрахивает безвольное тело почти на весу. И кончать… неизменно в него. Как можно глубже. Доказывая раз за разом, что то, что между ними – это первобытное, неоспоримое, инстинктивное… - Мой. Моя добыча. Моя любовь. – Хрипит Дерек и Стайлз жмется к нему вспотевшей спиной, продолжая трястись в послеоргазменной истоме, и отрубается.
Старо, как мир. Неизменно.

Тогда.
Когда Скотт виновато сбегает после тренировки к Элисон, Джексон доверительно сообщает Дэнни, что сегодня он обедает у Лидии, с ее родителями, а остальные… а собственно больше никого и нет – Айзек с Бойдом наверное снова ночуют под присмотром Дерека… Так вот Стайлз вопреки всему не рвется домой подслушивать полицейскую волну. Стайлз садится на пол, опираясь затылком о шкафчик, и расслабляется. Он слишком на взводе. Он как пружина, но ему уже опротивело быть таким. В раздевалке пусто и тихо. Тут никто не мешает опустить напряженные плечи, стереть с лица улыбку, расправить нахмуренные брови. Здесь можно даже поплакать, прослеживая пальцем извилистые дорожки капель, что из-за пара, нагнанного с душевой, образовались на шкафчиках.
А потом вдруг появляется он. Стайлзу страшно, что Дерек пришел его убивать. Страшно, что его жизнь закончится, потому что он имел неосторожность - влюбиться, и глупость – признаться. Хейл молчит. Садится напротив и Стилински думает уйти, но, почему-то, остается. А потом, через пару часов, они просто расходятся – каждый в свою сторону, так ничего и не сказав. Стайлз задерживается в раздевалке чаще, и Дерек после тренировок приходит, все так же молча садится напротив и сверлит Стайлза своими невозможными, почти прозрачными глазами. Он не хочет убивать Стайлза! Наверное… Это должно принести облегчение. Но почему-то ничего, кроме бессмысленного разочарования Стилински не чувствует. 
Они – две параллельные прямые – волевой жестокий Хейл, невозмутимый, как скала, и изворотливый пронырливый Стилински.
Весь следующий день и еще много дней после Стайлз незаметно приглядывался к Дереку, надеясь заметить хоть какие-нибудь проявления человеческих эмоций. Но на новоиспеченном альфе маска из равнодушия и плохо скрываемого раздражения, приправленного щепоткой презрения. Стайлз никак не может взять в толк – зачем тогда тот приходит.
- Зачем ты приходишь? – Однажды он все же решается. Дерек с минуту смотрит на него, стискивая зубы так, что Стайлзу кажется, что там крошится эмаль. – Ну, то есть… Я... – Он в растерянности – впервые в жизни ему просто нечего сказать. А Дерек Хейл встает и уходит. Больше он не возвращается, как бы сильно Стайлз его не ждал.
Стилински плохо спится ночами – он и не подозревал прежде, что его мозг такой подлый и мстительный – память сохранила кучу подробностей – трилистник, закрученный по спирали, между лопаток, родинки на плечах, маленькие шрамы… Ему даже кажется, что он знает, какая у Дерeка задница на ощупь – твердая и уххх…
Стайлзу хочется вжаться пахом в чужой пах, почувствовать ответную обжигающую упругость, и ощутить, как сильные, властные бесцеремонные руки стискивают его. Дрочка спасает.
Но он ходит как шальной, лихорадочно блестит глазами, облизывает губы, трескает адеролл, и ждет-ждет-ждет.
А потом Стилински увидел его на стоянке – Дерек ждал стаю, но смотрел на него, словно выискивал. И Стайлз, почему-то, не смог отвести глаз. Просто взял и улыбнулся. Даже не своей обычной улыбкой, а как-то по-новому. Задиристо, открыто, весело. Хейл подождал когда стая загрузится в шевроле и поднял стекло, трогаясь с места. Внутри у Стайлза разлилась горькая жгучая обида. Он никогда не думал, что в его жизни может быть всё так плохо. Точнее, «всё» было хорошо, а плохо только одно. Но это «одно» было ужасно настолько, что… 
Вот только рыдать по ночам еще не хватало.

Сейчас.
Дерек знает, что никогда не будет бояться. Ни за стаю, ни за себя. Только за Стайлза. Все, что связано со Стилински, вызывает у него неявную беспричинную панику. Тот может пострадать, его могут убить, он может…уйти. 
Последнее пугает сильнее всего, но, слава богу, Стайлз не оборотень и не чувствует этого. Иногда Дерека даже мутит от ужаса. Чертов лягушонок такой беспомощный, такой наивно-человечный, так обезоруживающе всем улыбается. Стайлзу ужасно идет его беспечность, широкая улыбка и беспорядочное многочасовое тарахтение, убаюкивающее Дерека. Когда Стилински улыбается, хочется улыбаться в ответ, хотя Хейл прекрасно знает, что вместо нормальной человеческой улыбки у него выйдет злобный оскал. Но не улыбаться невозможно, потому что Стайлзу нравится, как Дерек смеется, и еще, пожалуй, если он рыкнет или посмотрит зло в ответ на глупую просьбу «приятель, улыбнись» - Стайлз обидится. А обижать нельзя категорически.
На самом деле, это какой-то сдвиг – рядом со Стилински все неправильно хорошо: и смеяться – хорошо; и быть человеком – хорошо; и жизнь во всех ее проявлениях хороша до безумия.
Когда Стайлз ерошит ежик волос неловким жестом, глядя на полуголого Дерека, краснеет и заикается – это как-то удивительно идет ему так и ужасно нравится Дереку. Очень хочется сказать или сделать ему что-то приятное, но ничего не идет в голову, отчего Хейл раздражается без причины. 
Он часто вспоминает светящиеся карие глаза, когда знает, что не получится увидеться вечером, потому что у шерифа нет дежурства. Может и есть что-то неправильное в этих мыслях, но ему плевать. 
Просто вдруг однажды оказалось, что для Дерека Хейла Стайлз Стилински единственный близкий человек на всем белом свете. Не стая, не сумасбродный дядя, а неугомонный плакса с оленьими глазами, пачками жрущий адеролл. По-первости мысли о том, что у Стайлза может быть кто-то ближе – родители, друзья, любимая девушка – приводили Дерека в ужас. Он не хотел думать об этом. Он хотел Стилински только для себя. Сейчас он знал наверняка – они друг для друга единственные. Может быть даже как в долбанных сказках – до конца своих дней.
Дерек ведь… он был вполне спокойным и уравновешенным парнем. Эти качества не раз выручали его. Он мог объективно оценить любую ситуацию, просчитать ходы наперед и оптимально распределить свои силы и силы стаи. Но Стилински ломал в нем все, сам того не подозревая. И сам ломался, потому что не знал, куда ему деваться всякий раз, когда он видит Дерека. Под непроницаемым взглядом светлых глаз из-под густых бровей Стайлз легко переходил от надежды к отчаянью, от радости к унынию. Он сам себя переставал узнавать в такие моменты. С тем, что им не стать «нормальными», они смирились, потому что каждый из них был ой как далек от границ «нормальности». Научиться жить друг для друга… Что могло быть проще.

Тогда.
Они трахнулись. Точнее Дерек его выебал, но разницы не было – Стилински сумел получить свою долю кайфа. Хотя орал как резаный, потому что… первый раз это больно. Да и умения Дереку не доставало. 
Он пришел еще раз, а потом еще. Однажды схватил Стайлза за шею и опустил на колени. Всегда молча. Стилински отсосал – очень неумело и шумно, хотя и старался сжимать губы плотнее, чтобы не было этих ужасающих порно-звуков. Но все равно он был рад – Хейл слышал, как волнительно застучало у него в груди сердце. 
Дерек внезапно для себя втянулся, вошел во вкус – у Стайлза не могло быть волчат, он грыз кулак, но никогда не ревел, принимал покорно. Он не лез к нему с чувствами, которые лились из него, словно из переполненной чаши – в кои-то веки молчал. Дерек подумал, что если Стилински хотя бы заикнется… Но Стилински молчал, хотя судя по тому как у него тряслось и обмирало все внутри – рано или поздно он сорвался бы. 

Стайлзу так нравился Дерек, что нечем было дышать. То есть он ему не просто нравился. Он нереально нравился – Стайлз на нем помешался. Ненавидел себя, презирал, пытался внушить, что … Лидия… Хотя сам понимал, что он даже не думает о рыжих кудрях. Проклятый Хейл обратил его, сделал сучкой, которая каждый божий день ждет возвращения своей альфы. Стилински ждал. Он грезил ночами о том, как Дерек придет, возьмет его, подмяв под свое горячее сильное тело, ткнется горячими губами в висок или… или даже поцелует в губы. Дерек приходил – никаких ласк, никаких поцелуев – они молча трахались, и Хейл так же молча уходил. Разочарование горячей волной топило Стайлза. Он хотел бы, чтобы с ним не случалось такое несчастье, такое стихийное бедствие, как Дерек Хейл. Он хотел бы закончить колледж, стать детективом, как долбанный агент Малдер, копаться в паранормальном, жениться, купить дом и две машины. Или просто уехать в Нью-Йорк и устроиться в какую-нибудь газету журналистом. А на деле выходило, что он превратился в девку.
- Подожди, - Стайлз ненавидит себя, когда хватает Дерека за рукав. – Я. То есть.. ты… А. – Ему нечего сказать – он не может говорить с Дереком. Не об этом. О чем угодно, но только не…
- Я знаю. – Хейл смотрит внимательно, чуть искривив губы.
- Что нам делать? 
- Нам? – Дерек все же хмыкает, и Стайлз чувствует, как у него внутри все рвется, дрожит и болит.
- Уходи. – Хрипло каркает он. 
- Как знаешь. – Дерек больше не приходит. Больше между ними ничего нет.

От Стилински остаются одни глаза – большие, горячие, влажные. Больные. Но Дерек вполне счастлив – тот больше не ищет встреч, не шатается рядом с МакКолом, не пахнет так вкусно. Тело Стайлза больше не кажется привлекательным для него - исхудавшее, костлявое - его не прельщают уродства. А Стилински уродлив и слаб в своем горе. Но Хейл продолжает изучать, запоминает через выражения глаз, через случайную мимику, по движениям рук. Стайлз все чаще молчит и тает.
Когда они встречаются вновь – это чистая случайность. На секунду в глазах карих мелькает что-то такое… А потом они гаснут.
- Привет, Стилински. Передай МакКолу, что сбор завтра в пять утра. – Дерек сидит в своем черном шевроле. Он даже не смотрит на Стайлза – и так слышит, как гулко бьется чужое сердце. Наверняка это больно.
- Ты больше не приходишь. – Губы у Стилински сжимаются в одну тонкую бледную линию.
- В полумиле от моего дома. И пусть не опаздывает. – Стая садится в машину – Эрика привычно рядом на соседнем пассажирском.
- Передай сам. – Стайлз хрипит и не узнает сам себя. – Придурок.
- Давалка, - пожимает плечами Хейл.
- Гад. Знаешь, ты гад! – Кричит Стайлз. – Вот ты кто!!! 
- Да? Хм… странно. Я-то думал, что я – любовь всей твой недолгой бестолковой жизни. – Хейл умен и безжалостен. Он бьет в самое больное и, взревев мотором, пускает на, застывшего как истукан, Стилински гору пыли. И, слава богу, тот не видит охренение на лице щенков Дерека. Потому что это стало бы последней каплей.
Этой ночью Стайлз впервые, после смерти матери, рыдает до икоты.

Без Стилински плохо. Дерек понимает это ни больше ни меньше – через два месяца. Без болтовни, даже без шумного дыхания. Без запаха. Без секса. Его проклятое тело не хочет никого, кроме тщедушного задохлика по имени Стайлз. Волк внутри воет от одиночества – не может понять, почему так пусто и тоскливо.
- Пусти меня. – Стайлз сидит на подоконнике, свесив ногу. Он холодный, потому что одеяло валяется в комнате. Дерек и сам не знает, зачем приперся к нему.
- Два месяца. – Голос Стайлза пустой и тихий. Хейлу становится страшно. – Я ждал тебя каждый день, я думал, что ты придешь. Я думал, что раз мы.. раз ты… то… - Он не мог выразить, что чувствовал. Просто смел надеяться, что тугоумный Хейл понимает, что Стайлз хотел если не ответной любви, то хотя бы отношения к себе другого. Чуть более…человеческого, что ли.
- Ты мне нравишься, Стили…Стайлз. Пусти меня. – Дерек пролез мимо Стайлза, захлопнул окно и закутал синюшного недотепу в плед. 
- Проваливай. Пока я не позвал отца с револьвером. 
- Закройся. – Зверь внутри Дерека рычит, но не потому что ему дерзят, а потому что Хейл ощущает себя непривычно, неуютно…Идиотом.
- Я заболел. Оставь меня в покое. – Стайлз сдается. Ложится на кровать и отворачивается к стене. – Не хочу я тебя видеть.
- Закрой глаза, раз не хочешь. – Стайлз действительно закрывает глаза.
Дерек сидит рядом и прислушивается к себе. Рядом с этим слабаком ему не больно, не тянет выть на луну, снова возвращаются сочные запахи дома. В груди ровно бьется сердце. 
- Твою мать. – Резюмирует он, скидывает куртку и ботинки и залазит под одеяло. – Твою же мать. – Ему страшно касаться горячего Стайлза, потому что он никогда никого не трогал так – нежно, робко, с чувством. Но обниматься – это не больно. Это приятно.
- Я так тебя...
- Заткнись. – Дерек гладит худой влажный живот и утыкается носом в шею Стайлза. – Я знаю. Я тебя тоже.
Напряженный до этого, как палка колбасы, Стилински, расслабляется и через полминуты спит.
- Я больше никуда не уйду. – Говорит Дерек скорее для себя и тоже проваливается в сон.