Сдавайся мне

Глава 15

POV Том.
Я повелитель ветра и должен спасти свою жену от Злого Властелина. Сейчас она кричит о помощи где-то вдали от меня, а я пытаюсь понять: откуда именно раздаются её крики. Голос жены до боли знаком мне, но я не могу вспомнить, где мог раньше его слышать. Я бегу по острым камням, что торчат из земли, босыми ногами. Невольно подмечаю, что на кое-каких камнях засохшая кровь. Здесь кто-то был до меня. Здесь кто-то будет и после меня. Если я не избавлюсь от Властелина. Наконец, я нахожу пещеру, в глубине которой раздаются вопли отчаяния. Они эхом растекаются по всей пещере и доходят до меня. Затем, вылезают наружу и теряются шепотом среди огромного мира, в воздухе. Всё, что я успеваю увидеть, перед тем, как проснуться – это клетку и как из нее на меня смотрит лицо полное слез. Лицо Билла. 
Я просыпаюсь, полон противоречивых чувств. Ну и бред мне снится. Хорошо, что я не досмотрел этот сон до конца. Видимо, проснулся от шока. Хватает вдоволь того, что моей женой оказался Билл. 
Но, оказалось, разбудил меня не шок, а сиплый крик из комнаты Билла. Естественно: кричал Каулитц. Я нервно сглотнул, припомнив, что во сне было что-то похожее. Вставать совершенно не хотелось, но на вопли черноволосого мне пришлось идти, иначе он бы перебудил полдома. 
Моему взору предстала картина маслом, едва я вошел в комнату. Билл забрался с ногами на кровать и, с неимоверным страхом, прожигал взглядом кучку вещей на полу. На этой поверхности своим ростом он почти доставал до потолка. 
-Ты чего орешь? – сдерживая смех, спросил я Каулитца, пытаясь придать всему своему виду суровость. Я не глумился, вы не подумайте. Просто паникующий Билл – это очень комично. 
Он даже не посмотрел на меня. Просто показал пальцем на груду одежды, закрывая себе рот ладонью, чтобы вновь не закричать.
Я думал, что случилось что-то ужасное, но подойдя к одежде, увидел всего лишь паука. Обычного домашнего паука. 
-Что ты на него смотришь, как на 8 чудо света?! Убей его, бл*дь! УБЕЙ! – наконец, подал голос Билл. Хотя, это был скорее писк, нежели нормальный его тон.
Я и забыл, что у него арахнофобия.*
Как-то в детстве (когда еще не знал про его фобию) я закрыл Билла в сарае, который тогда принадлежал моей бабушке. Мы просто играли, но я до сих пор помню его крик, который до боли резал мои детские уши. На крик прибежали и родители Билла. Они отдыхали вместе с моими у Эвелины. Каулитца вывели из сарая. Он прижимался к матери, старательно пытаясь скрыть свои слезы. Я, словно заводная шкатулка, повторял «Я ничего не сделал…простите». Меня сковал ужас и шок, а мои родители не знали: ругать меня или нет. Тогда-то фрау Каулитц и рассказала про страх Билла. 
Я думал, что когда он выйдет из детского возраста, то перестанет бояться пауков и потому не придавал этому особого значения и даже успел позабыть. 
-Он ползет ко мне! Ползе-е-ет! – вернул меня из прошлого Билл, затравленным взглядом смотря на передвигающегося паука. А тот, видимо, просто хотел спрятаться в темноте, под кроватью. Вопли Билла, наверняка, его напугали, и он почувствовал приближение своей смерти. Я схватил неподалеку тапок (у каждого своя смерть с косой, у пауков – это тапок) и стал гоняться за восьминогим. Убить паука удалось только с третьей попытки. Билл осел на кровать, но ноги на пол так и не спустил. Он сложил их с позу йога. 
-Ты точно его убил?
Такая подозрительность в голосе, будто я покушаюсь на его жизнь. Причем, не в первый раз.
Я перевернул тапок и сунул его под нос Каулитцу. Тот отшатнулся, вцепившись руками в лодыжки ног. Потом слегка прищурил глаза и когда его взору предстал хладный труп паука, размазанный по тапку, он соизволил успокоиться.
-Он хотел меня убить, — с полной уверенностью сказал черноволосый, читая в моем лице недовольство.
-Это всего лишь домашний паук. Он не ядовитый. Он даже кожу твою прокусить не может, — как в порядке вещей принялся объяснять я, чем разозлил Билла.
-Паутолог хренов. Какая разница? ОН ПОЛЗАЕТ!
И этот человек меня старше? 
-Понимаешь…— тут же завелся я, в попытке припугнуть Каулитца знаниями из энциклопедии по биологии. В моей семье этот предмет знают, как свои 5 пальцев. Но моего лучшего друга всегда вводило в ступор, если мы с мамой начинали спорить по поводу: к какому семейству относится рис (Билл считал, что его просто нужно есть и не вдаваться в подробности). А иногда мы ездили нашей семьей и семьей Каулитц в мамин сад, находящийся за городом. Тогда Билла вообще можно было откачивать. Мы гуляли между различных растений и обсуждали их с мамой. Когда Билл услышал от меня про эхинацею, то решил больше никогда не гулять по саду. И особенно со мной. Сказал, что это болезненно на нём сказывается. Мол, из курса биологии ему достаточно знать про половые органы. Билл терпеть не мог растения, потому что всегда забывал их поливать и вообще они для него интереса не представляли. Правда, я подарил ему когда-то кактус (шутки ради) и он у него продержался до той злополучной утечки газа. Но я уверен, что жив он был не стараниями мистера Недоразумение. Судя по пыли, скопившейся на растении, Билл этот кактус вообще видел только раза два в год и то — случайно.
-Заткнись! И слушать не хочу твои разглагольствования! – спрыгнул с кровати черноволосый, приземлившись рядом со мной. Топот был, как от слона. Даже люстра задрожала. И это принимая во внимание его худобу. 
-Мне нужно на работу. В отличие от некоторых, у меня минимум свободного времени, — вздернув подбородок, высказался Билл. Сейчас он – мистер Высокомерность. Но какая-то смешная Высокомерность. С прической-пальмой, поджатыми губами и вздернутым подбородком – он выглядит скорее миловидно, чем высокомерно.
Господи, миловидно…какой ты бред несешь, Томас, — отдернул я себя. Надо срочно заканчивать с этими пид*рскими мыслями. Миловидно…слово-то самое какое-то гейское.
-Ты чего в печали, Трюмпер? – поинтересовался Билл, кинув домашнюю футболку в шкаф и резким движением его закрыв. Как на него оттуда ничего не упало – просто чудо, не иначе. На полках шкафа Билла была настоящая Барахляндия. Когда он только переехал, то всё аккуратно разложил. Но его аккуратности хватает ненадолго. Билл вообще в домашних делах – полный профан. Он даже кровать не заправляет. Говорит, что в его комнату, кроме него самого и меня всё равно никто не заходит. Мол, зачем убирать постель, если вечером её все равно надо будет расстелить. Вот такая жизненная философия.
-Я думаю. В отличие от некоторых, мне дана такая возможность, — съязвил я, наблюдая, как Билл застегивает пуговицы на рубашке цвета индиго.
Мои подколки он пропустил мимо ушей, вместо этого некстати заметил мой взгляд.
-Хочешь, я скажу шефу, что опоздаю, и мы немного пошалим? 
Убью сейчас. 
Его голос полный ехидства. Полуулыбка, которая появляется, когда Билл так и норовит сотворить что-нибудь ненормальное. И взгляд, который подмечает не то, что нужно. В данный момент, этот человек поправляет воротник своей рубашки, тянется за бежевым галстуком и неторопливо его завязывает. 
-Как хочешь. Но время передумать у тебя еще есть, — уж больно Билл сегодня разговорчивый.
-Лучше ответь: ты не приготовишь мне еды?
Он надевает пиджак, застегивает его на две пуговицы посередине и переходит в коридор. Я иду за ним.
-Я тебе всю неделю пельмени варил, — возмутился Билл, начищая свои лакированные ботинки губкой для обуви марки «Salton». 
-Великая еда. Ты даже их умудрился разварить, — не удержался я от замечания. 
Вот оно мне надо? Я ведь знаю, КАК Билл готовит. Зачем заставляю его мучиться и мучаю свой желудок? Но мне нравится, когда он у плиты. Он становится таким сосредоточенным, что страшно. 
-Вот сам тогда и готовь, однорукий, — невозмутимо предложил Каулитц, надевая пальто. –Уж пельмени в воду ты закинуть сможешь. Не промахнешься.
Он ушел, хлопнув дверью и не дав мне и слова вставить перед своим уходом. Высокомерное Недоразумение.
***
Оказалось, что закидывать в воду пельмени не так уж и тяжело. Правда, брызги кипящей воды постоянно норовили обжечь меня, но еще ни разу им этого не удалось.
А Билл так и не сказал мне ничего про Шолля. Я думал, что если сделаю вид, что позабыл об этом, то он сам расскажет. Как обычно это и делал. Но он молчал, словно пообещал кому-то (как в детстве) «Я — могила». И теперь я не могу не признать, что меня это бесит. Что толку скрывать это от самого себя? Я от каждого звонка его мобильного дергаюсь, будто повешенный на виселице. Ответил бы мне хоть кто-то: почему?
***
-Я тебе сейчас такое расскажу. В жизни не поверишь, — без всяких приветствий переступил порог Билл. По его лицу было непонятно: хорошая новость или плохая. Было понятно только то, что она, непременно, должна меня удивить.
-Валяй, — использовал я позволительный жест. Каулитц вздохнул, словно мамаша, смирившаяся с тем, что ее ребенок ведет себя неподобающе. 
-Нортон мертв, — вынес вердикт Билл. Я удивленно на него посмотрел. Что значит мертв? Он ведь в тюрьме.
-До окончательного приговора суда он был в колонии-поселения. А после попал в колонию общего режима. Во время ежедневной прогулки тюремщиков его избили какие-то парни до смерти. За то, что он послал их в задницу, и не дал сигарет, — на манер редактора какой-нибудь местной газеты, заговорил Билл. — Сигареты в тюрьме на вес золота. По крайне мере в фильмах именно так.
-А где он сам достал сигарет? – хмыкнул я.
-А черт его знает. Это же Нортон, — Каулитц поднял и опустил правое плечо. Жест «не имею понятия» получился половинчатым. 
-И что же: их никто не остановил?
-Охране вмешиваться в разборки тюремщиков не очень-то хочется. Они потом просто расфасуют эту шайку по одиночным камерам – вот и всё наказание. 
-Это же их работа! – возмутился я.
-Я не понял: мы пишем диссертацию о правильной работе тюремных охранников? 
-А ты откуда об этом узнал? – переменил я тему, не отвечая на выпад Каулитца.
-Папа сказал, — сразу сник Билл. –Том…наверное, мне стоило сходить к Нортону? Поговорить? Быть может, он бы понял…да, наверняка понял…но теперь поздно и…
Я прервал его размышления, порывисто обняв левой рукой.
-Заткнись, — шепнул я ему на ухо. –Ты хоть понимаешь, что это значит? 
Я растерялся, потому что Билл уткнулся носом мне в шею и сжал в ладонях мою футболку на спине. Его плечи не дрожали, он не всхлипывал, но, тем не менее, я знал, что он плачет. За всю нашу дружбу Билл плакал при мне лишь несколько раз:
1.Когда я закрыл его в сарае с пауками.
В детстве вообще плаксой был я, а не он. Даже если Билл обдирал коленки, то он лишь шипел от боли или закрывал себе рот ладонями, чтоб не закричать. Где детский крик – там и слезы. А если коленки обдирал я, то Билл меня успокаивал, говорил, что он со мной и значит: всё будет хорошо. Дул на мои ранки, боль в которых тут же затихала, стоило попасть на них прохладным воздухом. И я переставал плакать. Он вел себя так по-взрослому, что я невольно ему завидовал. До 8 лет я очень хотел походить на него, пока мой характер (совершенный противоположный характеру Билла) не взял вверх.
2.Когда я (это слово так и не хотело, даже мысленно, выплывать наружу) изнасиловал его.
И вот теперь снова. Третий раз. 
-Теперь ты не будешь видеть кошмаров. Больше нечего бояться, — внушал ему я, неуклюже гладя по лопатке. -Ты думаешь также, правда? И считаешь себя эгоистом из-за этого. Ты не прав. Ты ничего не мог сделать. Поэтому, не чувствуй беспричинную вину.
Билл повернул голову в сторону, в попытке незаметно стереть слёзы. В детстве он делал также. И искренне считал, что этого никто не заметит.
-Переодевайся. Будем ужинать, — выпуская из объятий черноволосого, сказал я.
-Ты приготовил еду? – брови Билла в удивлении поползли вверх, оставляя на лбу едва заметные складки. Следы слёз он стер, но с краснотой глаз ничего нельзя было сделать.
-Ещё чего. На ужин у нас шоколадные печенья и чай.
-Прости, — стушевался Каулитц. – Я ничего не приготовил сегодня. 
Я махнул рукой. Мол, всё нормально.
-Я завтра что-нибудь приготовлю, — пообещал он.
А, может, лучше не надо?
Пока Билл переодевался и торчал в ванной, я перенес миску с печеньем и 2 кружки чая на стол около телевизора. Пришлось ходить несколько раз, так как нести поднос одной рукой – не самая лучшая идея.
Билл вышел из ванной, посмотрел на пиршество бедняков и, почесывая ключицу, сел на диван слева от меня. Каждый из нас взял по печенью.
-Сегодня сборная Германии играет, — сказал я Каулитцу, включая телевизор.
-Ты же знаешь: я ненавижу футбол, — скривился Билл так, будто я сказал какую-то гадость.
-Как можно не любить футбол? – искренне удивился я.
-Он для тупых, — бросил мне черновлосый.
-Ну, спасибо, — хмыкнул я.
-3 часа какие-то идиоты бегают по полю с мячом. Что в этом интересного? – поинтересовался Билл, и я услышал, как хрустнуло печенье, когда он его откусил.
-Тебе не понять.
-Да что ты? Ну, давай. Я посмотрю с тобой футбол. Только если я усну, то не буди меня, — с ехидцей выдал он.
Я включил нужный канал, мы устроились удобнее и тут, как назло, отключили электричество. 
-Какого черта? – всплеснул руками Каулитц и задел мою руку с кружкой чая. Половина горячей жидкости вылилась мне на брюки.
-Бл*дь! Осторожнее маши своими руками! – шикнул я.
-Прости.
-Пойду, поищу свечи, — сказал я и поставил кружку туда, где предположительно стоял стол. 
-Я сам. А то где-нибудь навернешься и вторую руку сломаешь, — вздохнув, заявил Билл. Я услышал скрип обивки дивана, затем он прошел мимо меня и споткнулся о мою ногу.
-Конечности свои собери, — наказал он мне.
Постепенно, предметы обихода силуэтами стали проявляться в комнате, пока Билл рылся в кухонных ящиках в поисках свечей.
Наконец, на кухне загорелся слабый огонек, а потом он проник в гостиную вместе с Каулитцем. Билл подошел ко мне, держа свечу под подбородком. 
-Боишься меня? Я самый ужасный монстр на этой планете, — скрипучим голосом возвестил Билл, склоняясь надо мной. –Ууууу.
-Жалкое домашнее приведение, — фыркнул я. 
Пол принимал наши с Биллом удлиненные тени, полученные посредством трепещущегося огонька. Тени тоже трепыхались и их, действительно, можно было принять за парочку приведений.
-Том, а давай вызовем демона? 
Что за предложения?
-Ты чокнутый, — без обиняков оповестил его я.
-Не хочешь – как хочешь. Давай тогда, как в детстве?
Я не успел ничего ответить. Билл исчез в своей комнате и вернулся оттуда с одеялом. Я наблюдал за тем, как он задул свечу, а потом накрыл меня и себя одеялом. И только потом я понял, чего так хочет Каулитц. 
В детстве, адреналина ради, мы вот так ночью забирались под одеяло и рассказывали друг другу страшные истории, пока нас не начинало трясти от малейшего звука.
-Давай, рассказывай первый, — позволил мне Билл.
-Ты издеваешься, Каулитц? Нам сколько лет? – пытался вразумить его я, но меня всё равно заставили. И я рассказал единственную страшилку, которую помнил еще со школьных времен:
-У одной маленькой девочки умерла бабушка. Перед смертью она сказала ей никогда не включать кассету, на которой нарисованы зеленые глаза. Как-то раз, когда мама девочки ушла на работу, она не выдержала и включила кассету. Там появились зеленые глаза и стали петь: