Сунженский Хребет

Глава 22

XXII

Прежде чем создать скульптуру основателю Назрани Карцхала, Макка должна была придумать ему лицо. Она не могла надеяться найти какие-либо достоверные описания внешности этого героя, жившего на рубеже восемнадцатого и девятнадцатого веков. Для ингушского народа это время не просто далёкая старина, а беспросветная тьма, давно ушедшей эпохи. Макке оставалось создать собирательное лицо из типичных и самых общих черт в лицах ингушских мужчин. Она закрывала глаза и представляла высокого, статного мужчину с густыми, чёрными, ухоженными волосами на голове и на лице. Руки длинные, крепкие – одна на кинжале, другая на холке жертвенного быка. Взгляд открытый, ясный, глаза овальные – типично европейские – не сужены к внешним углам. Верхние веки гладкие – без наплывов на глаза. Брови широкие, густые, чуть приспущены на концах, на переносице почти соединяются. Нос без кавказской горбинки, но крупный, не мясистый. Это лицо, по мнению Макки, должно было быть максимально ингушским, таким, чтобы каждый житель Назрани признал в нём ингуша. Но она, конечно, понимала, что это будет не Карцхал. Макка видела в этом большую несправедливость по отношению к Орцха Карцхалу. Будущий памятник стал ей представляться каким-то каменным истуканом, восставшим из небытия, чтобы присвоить себе заслуги героя ингушского народа.

Макка была не из тех людей, которые слишком долго задерживают мысль на возникшей проблеме. Она ни в чём не хотела копать слишком глубоко, предпочитая в работе свободную импровизацию.

Свободная импровизация... легко сказать, да не легко понять. Чем заслужила Макка её воздушную жизнеутверждающую легкость в жизни – в работе, в отношениях с людьми, с окружающим миром, с самим собой? В чём тайна таких людей, которые привлекают нас своей устойчивостью и целостностью? Они кажутся нам очень простыми и даже поверхностными. Но на самом деле именно такие люди составляют саму суть человеческого общества, являются костяком, на котором держится всё его тело. Такие люди и живут легко и стареют легко и легко умирают.

Я невольно вспоминаю рассказы о свободном солнечном гении великого Моцарта, творившего так легко, словно парил вне собственного тела, где-то около головы, около сердца, рядом с руками, касаясь пальцев, летящих над клавишами. Разве можно было заменить этот божественный дар изнурительным трудом или даже «алгеброй гормонии»?