Творец слёз - Эрин Дум

Глава 30. До конца

Я не хочу счастливого конца, я хочу грандиозного финала. Как на выступлениях фокусников, которые лишают вас дара речи и на мгновение заставляют поверить, что магия существует.

Никто не смел дышать. Ригель видел, как они неподвижно лежат в ряд, бок к боку. Он не был среди них, как и всегда. Тень кураторши мелькала перед этими маленькими телами, как черная акула.
– Одна женщина сказала мне сегодня, что кто-то из вас помахал ей из окна. – Ее голос – как медленный скрип по стеклу.
Ригель наблюдал за происходящим издалека, сидя на скамье у пианино, но до него долетел полный ненависти взгляд Питера. Ригеля никогда не наказывали.
– Кто-то из вас пытался ей что-то сказать. Что-то, чего она не смогла расслышать.
Никто не смел дышать.
Она посмотрела на каждого из них по очереди, а потом ее пальцы сомкнулись на руке маленькой девочки, лежавшей с краю.
Аделина не сопротивлялась, когда кураторша начала больно сжимать ее предплечье.
– Кто это был?
В ответ – молчание. Дети боялись ее, и этого было достаточно, чтобы сделать их виноватыми в ее глазах. Такими она их и считала.
Кожа выше локтя побагровела. Пальцы-тиски сдавливала тонкую ручку все сильнее, но девочка молчала – от боли кричали только ее глаза.
– Неблагодарные засранцы, – прошипела кураторша.
Ригель сразу понял, что значит красноватый блеск в ее глазах: предвестник насилия. Все затряслись. Маргарет отпустила Аделину. Затем заученным движением вытянула из брюк кожаный ремень. Ригель нашел глазами Нику – она лежала в центре и дрожала сильнее остальных. Он знал, что ремни ее пугали. Пока он смотрел на нее, что-то царапало ему грудь изнутри. Часто забилось сердце, вспотели ладони.
– Спрошу еще раз, – проскрипела кураторша, вышагивая вдоль ряда. – Кто. Это. Был?
Он видел, как они дрожали. Он мог бы крикнуть, что это был он, как и в прошлые разы взяв на себя вину за то, чего не делал, но сейчас трюк не сработал бы: он провел рядом с Маргарет весь день. Кроме того, она слишком сильно разозлилась. А когда она была в ярости, кому-то всегда доставалось. Она считала своим долгом сделать кому-нибудь больно. Ей позарез нужно было выместить на ком-нибудь свою злость, иначе она взорвется и разлетится на мелкие кусочки.
Если Ригель возьмет на себя вину, она перестанет ему доверять, не будет давать ему больше свободы, чем другим, и он больше не сможет защищать Нику.
– Это была ты?
Маргарет остановилась перед маленькой девочкой с дрожащими коленками. Та испуганно замотала головой и закрыла лицо ладошками.
– Значит, ты, Питер? – спросила Маргарет рыжего мальчика.
– Нет, – ответил он пискляво. Тонкий голосок, как всегда, сослужил ему плохую службу: кожаный ремень качнулся из стороны в сторону.
Ригель знал, что это не Питер: этот запуганный, забитый мальчик не стал бы разговаривать с прохожими через закрытое окно.
Питер был мягким, вежливым и чувствительным ребенком. Если он и был виноват, то только в этом.
– У окна был ты?
– Нет, – повторил он.
– Нет?
Питер заплакал, потому что почуял недоброе. Все поняли, что сейчас будет: Маргарет наконец выпустит пар.
Она схватила Питера за волосы, и он еле сдержал крик. Маленький, тощий, испуганный, весь в слезах и соплях, он выглядел очень жалким. Ригель заметил отвращение во взгляде Маргарет и задумался: есть ли в этой женщине хоть что-то человеческое? Нет, решил он в который раз и снова сказал себе, что не должен привязываться к ней, даже если она его балует, нянчится с ним и говорит, что он особенный. Даже если она единственная, кто проявляет о нем заботу. Он никогда не сможет относиться к ней как к матери, потому что видит ее насквозь.
Обычно Маргарет не наказывала детей в его присутствии. Она всегда следила за тем, чтобы Ригель находился в другой комнате, как будто он не знал, что она вытворяет и что она за чудовище. Но не в этот раз. Она впала в такую ярость, что забыла о нем и торопилась провести над «неблагодарными засранцами» экзекуцию.
– Повернись! – приказала она.
Питер теперь ревел во все горло. Ригель надеялся, что он не обмочится, иначе одной поркой дело не обойдется. Испачкать ковер – это тебе не тетеньке из окошка помахать. Маргарет развернула его, и, защищаясь, он прикрыл дрожащими ручонками голову и зашептал молитву. Удары ремня звучали так громко, что все онемели. Она метила ему по спине и ягодицам, где никто не увидел бы следы. Питер подпрыгивал от боли, а она, казалось, злилась на него еще сильнее, потому что он реагировал на боль.
Как Ригеля угораздило стать любимчиком этой ведьмы? Почему единственный человек, который его хоть как-то любил, был монстром? Да потому, что он неправильный, искореженный, дефективный.
Самоотрицание давило на него почти физически, пока в нем не сломалось что-то еще.
Он не должен ни к кому привязываться. Не должен испытывать любовь и нежность, эти чувства не для него.
– Я хочу знать, кто это сделал! – прошипела Маргарет, чьи вены на висках вздулись от гнева. Она во что бы то ни стало должна найти виновного, потому что не терпела неопределенности.
Маргарет начала медленно прохаживаться по ряду с ремнем в кулаке и в конце концов подошла к Нике. Ригель с ужасом увидел, что она судорожно грызет пластырь на пальце. Она так делала, когда нервничала, и мучительница заметила это. Она остановилась перед Никой, ее жестокие глаза вспыхнули от внезапной догадки.
– Это ты! – прошептала она зловеще, как будто Ника уже созналась.
Ника неотрывно смотрела на ремень. Она побледнела, съежилась и задрожала. Ригель почувствовал, как его сердце колотится в ушах.
– Я верно говорю?
– Нет.
Она дала Нике звонкую пощечину, и Ригель почувствовал, как его ногти впиваются в ладони. По щеке Ники скатилась слеза, но она не осмеливалась ее вытереть. Маргарет покрутила в руках ремень. Сердце Ригеля дрогнуло, он представил, что сейчас будет, он уже видел ярость, дикие глаза, занесенную руку, удар, ремень, сверкающий в воздухе, – и что-то закричало внутри него. Ригеля охватила паника. Тогда он сделал единственное, что пришло ему в голову: схватил ножницы, которыми Маргарет разрезала партитуры, затем, следуя лихорадочному порыву, вонзил лезвие себе в ладонь.
И в следующий момент пожалел об этом, настолько яростной была боль. Ножницы упали на пол, все обернулись. Красные капли окрасили ковер, и, когда Маргарет заметила это, ремень, которым она собиралась ударить Нику, опустился.
Она подбежала к нему и обхватила руками его кровоточащую ладонь, как раненого воробушка. Только тогда Ригель встретился глазами с Никой, с ее испуганными и беззащитными глазами.
Его мутило от боли, но он никогда не забудет ее взгляд. Никогда не забудет ее глаза, ясные, как речной жемчуг. Этот свет останется внутри него навсегда.
* * *
Река пахла свежо и резко. Шум стройки на мосту сливался с далеким плеском воды.
Я смотрела на рабочих, не видя их. Они делали новый парапет, и вот уже несколько недель вдоль моста висела оранжевая сетка и закрывала красивый вид. Я пришла сюда, чтобы почувствовать траву под ногами и успокаивающие объятия свежего воздуха, но мое сердце пульсировало, как рана. И эта боль перекрывала собой другие чувства.
– Вот и ты! – услышала я, когда вернулась домой.
Анна была в пальто и уже собиралась уходить. Зная, что она заглядывает мне в лицо, я спряталась за волосами и кивнула.
– В холодильнике есть торт, – сказала Анна мягким голосом, который я так любила. – Или, может, съешь чего-нибудь посерьезнее?
Я ответила, что не очень голодна. Анна озадаченно нахмурилась, видя, что я какая-то заторможенная. Меня и правда как будто отключили от электросети, и заряд аккумулятора уже опустился до нижней отметки.
– Ника, прости меня за вчерашнее. – Анна бросила на меня просительный взгляд. – Наверное, я слишком увлеклась разговором о Лайонеле и цветах. Извини меня! – Она заправила прядь мне за ухо. – Просто я очень рада, что у тебя есть друг, который ценит тебя и знает, какая ты у меня хорошая. Я, глупая, даже не подумала, что могу тебя смутить своей болтовней.
Я положила руку ей на плечо и прошептала:
– Все в порядке, не переживай.
– Нет, не в порядке, – пробормотала Анна, – ты выглядишь грустной с тех самых пор, как вернулась вчера за стол.
– Пустяки, – солгала я, – я просто немного устала. – Я посмотрела на нее с вымученной улыбкой. – Ты не должна чувствовать себя виноватой, Анна. Ты не сделала ничего такого, чтобы я огорчилась.
– Точно? Тогда ты мне сказала бы, да?
Я надеялась, что она не почувствовала, как мое сердце дрогнуло при этом вопросе.
– Конечно. Ни о чем не волнуйся.
Именно в такие моменты я не могла понять, что больше всего меня ранило. То ли наш с Ригелем разговор, то ли мысль о том, что я никому не могу рассказать о нашем с ним разговоре.
У Анны были глаза человека, который способен понять все. Однако ей я могу открыться в последнюю очередь.
– Надень шарф, – улыбнулась я ей, – на улице ветерок.
Анна так и сделала. Когда входная дверь за ней закрылась, в сердце вновь вернулось ощущение пустоты. Я медленно прошла в гостиную, забралась с ногами на диван и обхватила колени руками.
Интересно, чувствовали ли себя Билли и Мики так же, как я сейчас? Как будто что-то важное сорвалось с оси. Вот бы с кем-нибудь об этом поговорить...
– Я думала, что беда придет откуда-то извне.
Клаус, лежавший рядом на диване, посмотрел на меня полуоткрытым глазом. Выходит, он был единственным, кому я могла довериться.
– Когда все началось, – прошептала я, – я подумала, что если у нас с Ригелем и возникнет какая-нибудь проблема, то она появится со стороны. И мы справимся с ней вместе.
Я повернулась к Клаусу, чувствуя, как мои глаза наливаются слезами.
– Я ошиблась... Не учла самого важного.
Клаус открыл второй глаз и смотрел на меня без особого интереса. Почувствовав сильную усталость от своих мыслей, я свернулась рядом калачиком и не заметила, как заснула. Однако даже во сне не смогла найти покоя. В какой-то момент мне показалось, что что-то коснулось моего лица. Пальцы... гладили мою щеку. Я узнала бы это прикосновение среди тысячи.
– Я хочу впустить тебя, – услышала я шепот, – но внутри меня шипы и колючки.
Он как будто с трудом подбирал слова, и его грустный голос обжег мне сердце. Я пыталась ухватиться за реальность, чтобы не заснуть, но тщетно. Его слова поплыли куда-то вместе со мной, пока не исчезли.
Когда я проснулась, был уже вечер. Открыв глаза, я почувствовала на себе две тяжести. Первой была фраза, которая, я уверена, мне не приснилась. А второй... второй был спящий Клаус, свернувшийся клубочком у меня на груди и уткнувшийся носом мне в шею.
На следующий день Ригель не пошел в школу. Норман спустился по лестнице и с неловкой улыбкой сказал, что подвезет меня и что Ригель чувствует себя не очень хорошо: еще не прошла начавшаяся вчера головная боль.
В тот день я не могла сосредоточиться на уроках, мысли постоянно возвращались к тем нескольким словам, которые он прошептал, думая, что я сплю.
Я вышла из школы под моросящий дождь и огляделась: не хотелось столкнуться с Лайонелом. На лабораторной я села за километр от него и избежала разговора.
– Идешь домой? – Билли посмотрела на меня из-под облака кудрей. Взгляд у нее, как и все последние дни, был потухший, если не безразличный.
– Ага!
Она молча кивнула. Темные круги под глазами, осунувшееся лицо не скрывал даже капюшон.
– Ну ладно, – пробормотала она.
В эту минуту ей было так же одиноко, как и мне. Я почувствовала, что Билли нуждалась во мне – в подруге... Она повернулась, чтобы уйти, и тут я схватила ее за полу толстовки.
– Подожди!
Она вопросительно посмотрела на меня.
– Хочешь сходим в забегаловку, съедим чего-нибудь вредного и вкусного?
Она задумалась.
– Сейчас?
– Да! За перекрестком есть бистро, в нескольких шагах от моста.
Билли какое-то время смотрела на меня неуверенно, затем достала телефон и дрожащими пальцами нажала на вызов.
– Скажу бабушке, что мы с тобой немного покутим.
Мы кутили почти до вечера. Пообедали сэндвичами, потом сидели на диванчике в бистро, пережидая сильный дождь и потягивая шоколадные молочные коктейли. Много болтали. Билли сказала, что ее родители, вполне возможно, вернутся к концу месяца, но она не особо на это надеялась. Сейчас мы как никогда были нужны друг другу, чтобы поговорить о том о сем, отвлечься от тяжелых мыслей.
– Спасибо, – сказал она мне, когда мы наконец вышли на улицу.
Я ободряюще улыбнулась и нежно пожала ей руку.
Домой я шла уже под лучами уличных фонарей. Вдруг зазвонил мобильный.
– Анна? Привет...
– Привет, Ника, где ты?
– Иду домой, скоро буду, – ответила я. – Мы с Билли зашли перекусить. Извини, что не предупредила.
– Ничего-ничего, дорогая! Я не дома, – вздохнула Анна, и я представила, как она устало прикладывает руку ко лбу. – Мероприятие в клубе сводит меня с ума! Еще надо проконтролировать доставку, не могу отложить это на завтра... Нет, Карл, поставь их туда, пожалуйста! А эти должны стоять вместе с бегониями у входа. Ой, прости, Ника, но я действительно не знаю, во сколько закончу сегодня.
– Анна, не переживай, я приготовлю что-нибудь для Нормана, когда он вернется домой, – сказала я, скрипнув нашей калиткой.
– Норман сегодня ужинает с коллегами, помнишь, я тебе говорила? Он вернется поздно, поэтому я тебе и позвонила. – Анна вздохнула. – Ригель весь день был один, не могла бы ты проверить, как он? Не поднялась ли у него температура? – с тревогой в голосе попросила она.
Я вспомнила, как позвонила ей, когда они с Норманом были на конференции. Анна всегда за нас беспокоилась, такая уж она. Я закусила губу, затем кивнула, но вспомнила, что она меня не видит, и, войдя в дом и положив ключи в миску, ответила, что она может быть спокойна, я все сделаю.
– Спасибо, ты мой ангел, – прощебетала Анна, и мы попрощались.
Я сняла мокрые кроссовки и прошлась по первому этажу в поисках Ригеля. Нигде его не найдя, я подумала, что он в своей комнате, и поднялась наверх.
И остановилась перед его дверью в нерешительности. Сердце чаще забилось в груди. По правде говоря, я думала о нем весь день, и теперь, когда была от него в считаных метрах, боялась встретиться с ним лицом к лицу. Собравшись с духом, я подняла руку, постучала и толкнула дверь.
Вечерний свет из окна тускло освещал комнату, фигуру Ригеля окутывали тени. Он лежал на кровати и, кажется, спал. Я прислушалась к его мерному дыханию. Я принесла с собой запах дождя, но аромат его парфюма был сильнее. Запах Ригеля смешался с моей кровью и напомнил мне, как глубоко этот сложный человек проник в мою душу.
Я осторожно провела кончиками пальцев по его лицу, теплому и, к счастью, не горячему. С облегчением вздохнув, я пошла к двери, когда меня остановил его голос.
– Я сделаю тебе только больнее.
Эти слова звучали так знакомо, как будто я их когда-то уже слышала.
– Такой уж я есть, – пробормотал Ригель грустно, – и не умею быть другим.
Я смотрела прямо перед собой, чувствуя, как мое сердце холодеет и каменеет, становится тусклым, пыльным алмазом, больше не способным сиять. Я медленно обернулась.
Ригель сидел, вцепившись руками в край кровати и опустив голову. Казалось, он хотел, чтобы я не видела его глаза.
– Честно тебе говорю...
– Я теперь могу спать по ночам, – прервала его я, – при выключенном свете. И больше не брожу по дому, чтобы не заснуть. Кошмары еще снятся, но намного реже. И они не такие страшные, как раньше, потому что в черноте я вижу уже не подвал, а твои глаза. Ты исцеляешь меня, Ригель, хоть ты этого даже не замечаешь.
Он не видел или не хотел видеть, что наполнил меня звездами.
– Исцелиться можно! – твердо сказала я.
Ригель поднял на меня лицо. И в этот момент я поняла, что, какая бы истина ни таилась в его глазах, она по-прежнему мне недоступна.
– Во мне что-то сломалось, и это уже никогда не починить.
«Звезды одиноки», – недавно сказал мне Ригель с той же печалью в голосе.
Я поняла, что он говорит мне что-то важное, пытается поделиться со мной своей болью. Дверь в душу Ригеля казалась мне уже не воротами крепости, а лазом в густой ежевичник.
– Ника, есть вещи, которые ты не можешь исправить. Я ходячая катастрофа, – прошептал он, – и всегда буду таким.
– Мне все равно, – тоже прошептала я.
– Да, конечно, тебе все равно, – почти зло прошипел он, – для тебя в этом мире нет ничего непоправимого и безнадежного. Нет ничего ужасного, страшного или плохого. Ты такая, да.
– Мне кажется, ты сам загоняешь себя в тупик, – ответила я.
Почему он упрямо приговаривал себя к одиночеству? Значит, все это время он делал мне больно, чтобы я обиделась на него и бросила одного тосковать в его колючих ежевичных зарослях?
Ригель посмотрел на меня с горькой иронией.
– В каждой истории есть волк... Не прикидывайся, что не знаешь, какую роль я играю в этой истории.
– Глупости! – Я взбунтовалась. – По-твоему, я так к тебе отношусь? Как к чудовищу, которое портит историю? Ты этого от меня хочешь?
– Ты даже не представляешь, чего бы я от тебя хотел, – прошептал он и тут же закрыл рукой рот, как будто пожалел о сказанном.
Я уставилась на него в потрясении. Ригель снова опустил голову, пряча глаза.
– Ригель...
– Ты думаешь, я не знаю? – перебил он сердито и поднял на меня покорный взгляд, каким волк мог бы смотреть на луну. – Я знаю, чего тебе это стоило. Знаю. Я читаю это в твоих глазах каждый божий день. Ты мечтаешь об этом с детства – о том, чтобы жить в семье.
Слушая его, я не заметила, как подошла к нему.
– Эта ситуация тебя угнетает. Ты не хочешь врать, но врешь каждую минуту. Ника, так ты никогда не будешь счастлива.
Слезы подступили к горлу, застили глаза. Я снова была маленькой хрупкой девочкой. Ригель видел меня насквозь, он давным-давно прочитал мою душу и знал, какими мечтами, надеждами и страхами я жила. И надо быть полной дурой, чтобы думать, что он не замечает моих терзаний. Если я и могла спрятать свои чувства, то только не от него.
Его взгляд будто бы осуждал меня за то, что я никогда не перестану мечтать. Его голос был раной, которую я буду носить в себе вечно. Но его запах казался музыкой, в его глазах я нашла спасение. Я принадлежала ему. Странным, сумасшедшим, непонятным образом, но я принадлежала ему.
– Я выбрала тебя, – выдохнула я еле слышно. – Я выбрала тебя, Ригель. Ты никогда не поймешь, потому что видишь все только в черно-белом цвете. Я всегда хотела семью, это правда, но я выбрала тебя, потому что мы принадлежим друг другу. Не отвергай меня и не отталкивай! Ты не должен приносить себя в жертву. Ты делаешь меня счастливой...
На секунду я зажмурилась от боли.
– Я хочу в твой мир, даже если там одни шипы и колючки.
В его глазах мелькнула вспышка, и я воспользовалась этим моментом, чтобы протянуть руки и обхватить его лицо руками. Я всегда боялась смотреть, как он уходит, боялась почувствовать, как он сопротивляется моему прикосновению, но Ригель просто поднял на меня глаза, две великолепные черные галактики. Я посмотрела на него умоляюще, и, клянусь, какое-то мгновение он смотрел на меня так же.
Почему? Почему мы не могли быть рядом друг с другом? Почему мы не могли жить как все?
– Ты нужен мне, – снова сказала я, глядя ему прямо в глаза. – Ты и только ты. Каким бы ты ни был, каким бы плохим ты себя ни считал, ты нужен мне таким, какой ты есть. Не бойся, Ригель, ты ничего у меня не отнимешь. Ничего!
Я гладила его щеки и молилась, чтобы он мне поверил. Мне хотелось, чтобы он хоть разок посмотрел на себя моими глазами, которые любили в нем его непохожесть на других.
– Если я впущу тебя, – тихо прошептал он, – ты будешь страдать.
Я грустно улыбнулась, покачала головой и, показав ему свои пластыри, сказала:
– Я никогда не боялась пораниться.
Он удивленно поднял брови. Не давая ему времени сказать что-либо еще, я подняла его лицо и прижалась своими губами к его губам. Я не знала, как еще выразить чувства, переполнявшие сердце. Я держалась за этот поцелуй как за спасительный якорь, как будто от него зависела моя жизнь.
Я почувствовала руки Ригеля на своих бедрах, и мои слезы потекли по его скулам. Мы приковались друг к другу поцелуем, понимая, что, если разомкнем губы, то утонем, потеряемся навсегда в океане реальности, где не было места для таких, как мы.
Мы сломлены, искалечены, разрушены, но внутри нас сияет свет сотен звезд. Разве настолько прекрасное и искреннее может быть неправильным?
Я целовала его так отчаянно и прижалась к нему так сильно, что он упал навзничь, а я оказалась над ним. Мои ладони по-прежнему держали его лицо. Ригель провел пальцами по моей спине, его руки подрагивали, как и всегда, когда он ко мне прикасался. Я подумала, что не хочу, чтобы ко мне когда-нибудь прикасался кто-то другой.
Ригель – единственный, кто может разорвать меня на части. Единственный, кто может собрать меня по частям. Единственный, кто способен смутить меня улыбкой и уничтожить взглядом. Ригель пленил мою душу. Я прижала его к себе, цепляясь за его плечи, чтобы не дать ему сбежать.
«Ты не один», – говорил каждый мой поцелуй. Его рука нырнула в мои волосы и крепко их сжала. Потом он обхватил меня, и в следующее мгновение уже я лежала спиной на матрасе. Он прижал меня к кровати своим телом. Я чувствовала, как от нервного напряжения подрагивают его мышцы. Я провела руками по его волосам и страстно поцеловала, протиснув язык ему в рот. Ригель дрогнул всем телом. Он порывисто завел мою руку за голову и пригвоздил ее к матрасу, собственнически прижал мое бедро к своему и начал неистово гладить его, впиваясь в кожу кончиками пальцев, так что я невольно выгнулась и шумно выдохнула.
Ригель замер, тяжело дыша, и посмотрел мне в глаза. Казалось, только в этот момент он осознал, как грубо ласкал меня, лишив возможности двигаться.
Сердце бешено колотилось в груди. Пальцы Ригеля сжали меня железной хваткой, но они дрожали так же сильно, как и мои. Ригель не умел проявлять нежность, но его взгляд сейчас был мягким и теплым. Я знала эти глаза всю жизнь. Они баюкали меня по ночам, пока я не засыпала. Они запечатлены в моей душе и никогда не причинят мне вреда.
Ригель смотрел на меня, стиснув челюсти, и, пока по моему виску текла слеза, я протянула руку, чтобы погладить его по щеке со всей добротой, которая была во мне, беззащитной и безоружной.
– Все хорошо, – прошептала я ему, – ты моя прекрасная катастрофа!
Ригель посмотрел на меня с неистовым чувством в глазах, сильным и красноречивым. Он поднес мою руку, которую держал за запястье, к губам и стал медленно целовать ладонь и пальцы. Его лицо между цветными пластырями было таким красивым, таким неправдоподобным и желанным. Ригель целовал кончики моих пальцев один за другим, и я почувствовала, как к глазам подступают слезы.
Нет, Ригель не был моей катастрофой. Нет, он был моей судьбой. Ригель – грандиозный финал моей истории.
Я обвила его руками и притянула к себе. Мы впились друг в друга губами, и его руки скользнули мне под платье. Я вздрогнула от прикосновения его теплых пальцев. Ригель медленно вздохнул, затем провел пальцем по изгибам моей поясницы. Сердце теперь билось в животе. Он ласкал меня, касаясь нервов, о которых я раньше не подозревала. Его руки скользнули под меня, поднялись выше, и в следующее мгновение застежка лифчика расстегнулась. Я затаила дыхание. Прежде чем я успела вздохнуть, Ригель просунул пальцы под чашечки и положил ладони на мои голые груди. Он сжал их, и я почувствовала, как горят мои щеки, как учащается дыхание.
Я пылала от новых ощущений. Ригель гладил пальцем вокруг соска, и от этой точки по всему моему телу расходился жар. Платье чуть не порвалось, когда он стягивал его с меня. Прохладный воздух охладил кожу. Я лежала полностью обнаженная, прикрывая руками грудь. Нашла его глаза, прикованные ко мне, эти две бездны, полные восторга и удивления. Я казалась себе некрасивой, маленькой и хрупкой, поэтому не сразу позволила отвести руки. Ригель мягко обхватил запястья и медленно снял мои ладони с грудей, затем посмотрел на меня – на всю меня.
Его глаза скользили по моей коже, всматривались в меня, будто не веря, что я настоящая. Когда он добрался до моих глаз, я встретила в его взгляде невиданное ранее чувство: пронзительное, горячее, непонятное. У меня перехватило дыхание.
Ригель склонился надо мной, и его губы сомкнулись на соске. Я прикрыла веки и попыталась пошевелиться, но его руки пригвоздили мои запястья к матрасу, удерживая меня на месте. Он лизал сосок, мял его губами, и мягкое напряжение растекалось теплом по всему моему телу, собиралось внизу живота. Вдруг меня пронзила дрожь, я изогнулась, но все, что я могла сделать, это судорожно сжать его ногу бедрами.
– Ригель... пожалуйста... – Я задохнулась, не зная точно, о чем прошу.
В ответ он прикусил мой сосок, и сладостное томление лишь усилилось. Я снова выгнулась, губы задрожали, а напряжение в животе возросло до такой степени, что у меня перехватило дыхание. Меня обдавало жаром и холодом одновременно.
Ригель приподнялся и одним махом скинул с себя футболку, быстро снял джинсы. Казалось, он сгорал от желания почувствовать мою кожу своей. Шорох ткани смешался с моим дыханием, черные волосы упали вперед, обрамляя лицо. Его красота завораживала. Широкие плечи будто выточены из мрамора, рельефно очерченная грудь, казалось, была создана для того, чтобы к ней прикасались. Красота Ригеля настолько пугала меня, что я лежала, не смея даже прикоснуться к этому шедевру природы. Ригель, темный ангел, снова смотрел на меня так, словно не верил своим глазам.
Он – моя сказка, теперь я в этом уверена. Но он и мой безумный кошмар, от которого я не захотела бы избавиться ни за что на свете.
Когда он снова поцеловал меня, я взорвалась. Его обнаженное тело опалило меня жаром, и возникшее ощущение было настолько сильным, что я крепко схватила его за плечи. Руки Ригеля на моей груди, соприкосновение наших тел – невероятно!
Его горячие пальцы гладили меня с такой жадностью, словно Ригель хотел поглотить меня, забрать у меня все, даже душу. Казалось, его тело кричало, чтобы я прикоснулась к нему. Я робко провела пальцами по его шее, плечам, рукам. И снова почувствовала себя маленькой и слабой. Но в следующее мгновение его спина напряглась, и я поняла, что это реакция на мои неуверенные прикосновения. Тогда я плотнее прижала ладони к его груди, погладила соски, поднялась к шее и запустила пальцы в его волосы.
Его рот оторвался от моего, чтобы осыпать меня горячими поцелуями. Ригель впился губами в мой живот, покусывая и лаская его языком. Я судорожно вздохнула. Моя кровь пульсировала под его губами. Его поцелуи спускались ниже, к внутренней стороне бедер, к самой мягкой и чувствительной части моего тела. Потом он поднял мою дрожащую ногу и, продолжая эту пытку, укусил меня за лодыжку, а его черные глаза скользили по мне, оставляя горячий след.
Ригель тяжело дышал, стоя коленями на матрасе, с распухшими от поцелуев губами и сияющими глазами. Он был невероятно красив.
Косточки таза над резинкой трусов очерчивали линию его живота, а широкая грудь излучала соблазнительную адскую ауру. Он был ужасно прекрасен, я не могла оторвать от него глаз.
Мое сердце стало распустившимся цветком.
В следующий момент его руки медленно заскользили от лодыжек вверх и добрались до края моих трусов. Часто дыша, Ригель замер и посмотрел мне в глаза. И я поняла, что это вот-вот случится – мы подошли к точке невозврата, к границе, за которой нет пути назад.
Медленно, давая время для отказа, пальцы Ригеля подцепили резинку моих трусов и потянули ее вниз. И я почувствовала, как остановилось мое сердце, дыхание замерло. Каждой клеточкой кожи я осязала ткань, скользящую вниз по ногам к кончикам пальцев. Сердце снова учащенно забилось, я судорожно задышала, слабая и покоренная.
И взгляд Ригеля упал на открывшееся место. Я сжала бедра. Никогда еще я так не боялась увидеть осуждение в его глазах. Никогда еще мне так не хотелось спрятаться и исчезнуть.
Я попыталась свернуться калачиком, но, прежде чем я успела шевельнуться, его пальцы скользнули туда. Они коснулись меня там, где меня еще никто не трогал, и с удивленным стоном я приподнялась навстречу Ригелю, который припал губами к моей груди. Ошеломительное ощущение.
Он ласково и настойчиво гладил отзывчивое нежное место внизу. Мое дыхание стало прерывистым. Я сходила с ума. Садняще-пылающая тяжесть внизу живота... Его пальцы не останавливались. Я обхватила плечи Ригеля, не в силах ничего сказать, а потому лишь громко простонала:
– Ригель...
В ответ на эту мольбу пальцы между моими бедрами начали двигаться быстрее, а ласки языком усилились. Я изогнулась и вонзила ногти ему в спину. Комната начала вращаться. Прежде чем напряжение достигло своего предела, Ригель оторвался от меня и потянулся в сторону. Я услышала шорох джинсов и бумажный хруст.
Его руки сомкнулись на моих бедрах, притягивая меня к себе. Я задохнулась, когда почувствовала между ногами прикосновение его желания. Теперь нас ничто не разлучало. Мое сердце начало колотиться, а глаза задрожали.
– Посмотри на меня, – услышал я его шепот.
Я подняла не Ригеля глаза и встретила его взгляд – мерцающую бесконечность, освещаемую чувствами и эмоциями, которые отпечатывались на сетчатке моих глаз и в моем сердце, пока не стали и моими тоже – моими от начала и до конца.
В следующее мгновение Ригель ворвался в меня. Я подавила стон боли и почувствовала, как мои мышцы напряглись и загорелись под его бережным натиском. Я вдохнула, чувствуя, как по виску катится слеза. Ригель смотрел мне в глаза. Его расширенные зрачки не отрывались от моих, он хотел запечатлеть в душе все оттенки этого мгновения. Все оттенки меня. И я позволила ему это сделать. Позволила взять себе на память всю меня. Все, что могла ему дать. Наконец-то мы соединились в одно целое, как два осколка одной души.
И впервые в жизни каждая частичка меня, казалось, нашла свое место – во мне не осталось ни трещин, ни сколов.
Одной рукой Ригель обхватил меня слева, словно пытался дотронуться до сердца, другую просунул под спину. «Я никуда не денусь от тебя», – хотела сказать я. Ригель прижался своим лбом к моему. Наверное, он тоже хотел мне что-то сказать, только без слов.
Мир замкнулся на нас двоих.
Я хотела сказать Ригелю, что, даже если внутри него хаос и катастрофа, чернила, которые он в меня влил, пригодятся для того, чтобы написать новую, нашу историю. И даже если он останется таким же непроницаемым, как ночь, и многогранным, как плеяда звезд, эту историю мы напишем вместе. Мы сможем ее сочинить. Вместе.
Слова, цвета и краски мы возьмем из наших сердец. Они наполнят ее тайными мелодиями и пульсирующими созвездиями. В истории отразятся сила волка и нежность бабочки.
Мы пойдем рука в руке...
До конца.