Творец слёз - Эрин Дум

Глава 20. Стакан воды

Трепещущее сердце не скроешь.

В комнате было, как всегда, грязно и пыльно. Письменный стол можно было назвать красивым, если бы не беспорядок и липкие пятна от бренди, оставленные стаканами.
Он уткнул глаза в пол. За столько раз Ригель успел изучить все щелочки в этом паркете.
– Посмотрите на него. Это ходячая катастрофа.
Так происходило постоянно. Несмотря на его присутствие, двое взрослых в комнате говорили о нем так, как будто его здесь не было. Может, так всегда говорят о проблемах – как будто их нет?
– Посмотрите на него, – снова сказал доктор женщине. В его голосе звучали жалостливые ноты, и сейчас Ригель ненавидел его каждой клеточкой своего тела. Он ненавидел его за сочувствие, которого не просил. За то, что доктор заставлял его чувствовать себя еще более неправильным. За то, что он заставлял его презирать себя еще сильнее. Но больше всего Ригель ненавидел доктора за то, что он прав.
Катастрофа не в его грязных ногтях, не в веках, которые ему иногда хотелось разорвать. И не в его испачканных кровью руках.
Катастрофа укоренилась внутри него настолько глубоко, что казалась неизлечимой.
– Вы можете с этим не соглашаться, миссис Стокер, но у мальчика проявляются первые заметные симптомы. Его неспособность общаться с другими – только один из признаков. А что касается остального...
Ригель перестал его слушать, потому что «остальное» причиняло ему боль.
Почему он был такой? Не как все? Это недетские вопросы, но он не мог не задавать их самому себе. Имей он родителей, спросил бы у них, но их у него не было. И Ригель знал почему. Причина в том, что никто не любит катастрофы. От них ни пользы, ни радости, а одни неприятности. Лучше избавиться от сломанных игрушек, чем хранить их.
Кто захочет взять к себе в дом такого, как он?
* * *
– Ника?
Я часто заморгала, выныривая из своих мыслей.
– Как ты это перевела? Пятое предложение...
Я пробежалась глазами по своим записям, пытаясь сосредоточиться.
– «Он его знал», – прочитала я, когда нашла цифру «5». – «Он его знал со школы».
– Вот! – с торжествующим видом сказала Билли. – Слышала?
Сидевшая рядом Мики перестала жевать жвачку и скептически посмотрела на нее из-под капюшона.
– А я тут при чем?
– При том, что ты неправильно написала! – Билли ткнула карандашом ей в тетрадь. – Здесь!
Глаза Мики равнодушно смотрели на указанное предложение.
– Здесь написано: «Он его звал». Не «знал». Это уже следующее упражнение.
Билли с сомнением почесала в затылке карандашом.
– А, – сказала она, – ну неудивительно, что я перепутала... Ты пишешь как курица лапой! Вот, например, это... Разве это буква «в»?
Мики закатила глаза, и Билли ей улыбнулась.
– Дашь мне списать остальные?
– Нет.
Я наблюдала, как они препираются, снова погружаясь в свои мысли. Мы собрались у Билли, чтобы позаниматься, но я почему-то не могла сосредоточиться. Мой ум пользовался любой возможностью, чтобы отвлечься от дела. Сейчас для него важнее были черные, как ночь, глаза и несносный характер одного парня. Слова Ригеля засели у меня в голове и не собирались оттуда вылетать.
Внезапно дверь на веранду открылась, и перед нами во всем своем обаянии предстала бабушка Билли, как всегда властная и деловая.
– Вильгельмина! – прогремела она, отчего ее внучка подпрыгнула на месте. – Ты продолжила цепочку святого Варфоломея, которую я отправила тебе на телефон?
Билли сгорбилась и раздраженно помотала головой.
– Нет, бабуль.
– И чего ты ждешь?
Заметив удивление на моем лице, Билли пробормотала:
– Бабушка по-прежнему думает, что послания приводят святых к твоей двери.
– Просто сделай это! – строго сказала она, выпятив грудь, а затем указала скалкой на Мики. – Мики, и ты тоже! Я только что тебе его отправила!
– Ой, да ладно, бабушка! – капризным голосом протянула Билли. – Сколько раз я тебе говорила, что эти штуки не работают?
– Ерунда! Святой защищает тебя!
Билли закатила глаза, потом взяла в руки мобильный.
– Хорошо... А за это ты накормишь нас чем-нибудь вкусненьким.
– Договорились, – сказала она, воинственно хлопнув скалкой по ладони.
Билли начала яростно двигать пальцем по экрану телефона.
– Тогда я пошлю это кое-кому... О, Ника, заодно и тебе отправлю!
Я вжала голову в плечи, когда взгляд бабушки остановился на мне.
– Мне?
– Да, почему бы и нет? Чтобы нам точно ничего не угрожало!
– Но я...
– Ты должна переслать его пятнадцати человекам, – объяснила Билли, и я сглотнула, потому что бабушка все еще держала меня под прицелом.
Пятнадцать человек? У меня нет столько знакомых!
– Готово! – заключила Билли, и тут же наши с Мики мобильники завибрировали.
Бабушка бросила на нас гордый взгляд, ее фартук развевался на ходу.
– Пойду дальше готовить вам вкусненькое, – сказала она, поворачиваясь, чтобы вернуться в дом, но потом, кажется, передумала. – Кстати, ты до них дозвонилась?
Билли бросила на бабушку грустный взгляд.
– Звонок снова прервался, – пробормотала она, и я поняла, что она имела в виду своих родителей. – Но мне кажется, я слышала верблюжий рев. Значит, они все еще в пустыне Гоби.
Бабушка кивнула и ушла в дом. А на нас опустилась тишина, неприятная, как дорожная пыль.
– От них есть какие-нибудь новости?
Я удивилась, услышав эти слова. Возможно, потому, что их произнесла Мики, всегда такая незаинтересованная и отстраненная.
– Нет. – Билли не подняла лица от тетради, продолжая скручивать в трубочку уголок страницы. – Они снова перенесли дату приезда и в конце месяца не вернутся.
В этот момент я увидела перед собой другую Билли: со сгорбленной спиной, с повисшими вдоль лица прядями. Свет, который всегда излучали ее глаза, теперь превратился в маленькое светлое пятнышко, едва проглядывающее в печальном взгляде.
– Но... Папа сказал, что мы вместе пойдем на одну классную фотовыставку. Он мне обещал. А обещание есть обещание, верно?
Билли подняла лицо и посмотрела на меня.
– Верно, – уверенно выдохнула я.
Билли слабо улыбнулась, и, похоже, это стоило ей больших усилий. Затем она захлопала глазами, когда Мики сунула ей под нос свою тетрадь и пробормотала:
– Давай за работу! Я за тебя списывать не буду.
Билли удивленно посмотрела на нее и улыбнулась, на этот раз искренне.
Позже Билли опять пробовала дозвониться до родителей. Когда она уже почти потеряла надежду, в телефоне послышался далекий голос отца. Такой радостной я ее никогда еще не видела. К сожалению, разговор быстро оборвался, но Билли не впала в уныние, как я опасалась: с блаженной улыбкой на лице она плюхнулась спиной на кровать, видимо, представляя экзотические чудеса, о которых ей только что рассказали родители.
– Потрясающе, – пробормотала она, закрывая глаза, – какие красивые места. Вот увидите, однажды я тоже туда попаду! Буду любоваться закатами, дюнами, пальмами вместе с ними. Буду фотографировать мир, – ее голос медленно перешел на шепот, затем она только шевелила губами, а потом и вовсе затихла. Билли заснула посреди дня с телефоном в руке и надеждой в душе. Я вынула у нее из руки мобильник и положил на тумбочку, наблюдая, как она спит. Ее локоны красиво раскинулись на подушке.
– Они кажутся хорошими людьми, – сказала я, имея в виду ее родителей.
Билли включала громкую связь, и они весело поприветствовали нас с Мики. Теперь понятно, от кого Билли унаследовала жизнелюбие.
– Да, они такие.
Мики смотрела на спящую подругу. Ее взгляд был таким же непроницаемым, как всегда, но я уловила в нем оттенок печали.
– Она скучает по ним больше, чем говорит. Признается в этом открыто только по ночам.
– По ночам?
– Когда звонит мне, – прошептала Мики. – Ей снится, что они возвращаются... Потом она просыпается, а их нет. Она, конечно, понимает, что они работают и с ними все в порядке, но сильно по ним скучает. Кстати, их командировка и правда сильно затянулась, они очень давно уехали.
«Мики может быть очень милой, – вспомнила я слова Билли, – она суперчувствительная». До сих пор я в этом сомневалась и только сейчас поняла, что Билли права. Теперь мне нетрудно представить, как вечно хмурая замкнутая Мики ложится спать, положив мобильник у подушки, чтобы, если засветится экран, сразу ответить на звонок и стать единственной свидетельницей моментов, когда у Билли нет сил улыбаться.
Мики... была ее семьей.
– Она никогда не останется одна, – прошептала я, встретившись с ней взглядом и улыбнувшись, – у нее есть ты.
Мики смотрела, как я поправляю плед на плече Билли.
– Пойду попью воды. – Я встала и на цыпочках вышла за дверь.
Подумала, что без труда найду на кухне стакан, вспомнив, что бабушка ушла играть в бридж с подругами. Однако, прежде чем спуститься вниз, я вернулась и открыла дверь в комнату Билли.
– Мики, я не спросила, тебе принести во...
Я не закончила фразу, слова застряли во рту.
Широко раскрытыми глазами я смотрела на волну черных волос, накрывшую светлые локоны. И на нее, наклонившуюся и припавшую к лицу Билли.
Время остановилось.
Я словно приросла к порогу и не могла пошевелиться.
Мики медленно выпрямилась и в следующую секунду заметила меня. Изумление в ее глазах сменилось яростью. Ее губы превратились в узкую полоску.
– Я... – промямлила я, подбирая слова и задыхаясь, но так и не успела договорить, потому что ко мне подлетела Мики и вытолкнула меня в коридор.
Она закрыла дверь в комнату, и ее мрачные глаза сверкнули, как раскаленные угли. Казалось, они хотели пронзить меня насквозь.
– Ты, – прошипела она сквозь зубы, тыча в меня пальцем. Таким голосом можно запросто поцарапать себе горло, подумала я. – Ты ничего не видела.
Я молчала, от напряжения сжав челюсти и уставившись ей в лицо. Затем я пожала плечами и тихо сказала:
– О'кей.
У Мики дернулось веко.
– То есть?
– О'кей, – просто повторила я.
– О'кей?
– Да.
Ярость в глазах Мики поутихла, теперь она смотрела на меня с недоверием.
– Как это – о'кей?
– Это значит – все в порядке...
– Нет, не все в порядке!
– Я ничего не видела.
– Нет, ты видела!
– Видела что?
– Сама знаешь что!
– Нет, ничего, правда.
– Не... – процедила Мики, еле сдерживаясь, чтобы не взорваться, опять тыча в меня пальцем и краснея. – Ты... Ты не... Ты видела... – прорычала Мики сквозь зубы, гневно сжав кулаки.
Мгновение, казалось, растянулось до бесконечности, в коридоре было слышно только наше дыхание. Я на самом деле собиралась сделать вид, что все о'кей. Я действительно решила не придавать значения тому, что только что увидела, но Мики, судя по выражению ее лица, этого было мало: она хотела во что бы то ни стало стереть случившееся из моей и своей памяти, из реальной действительности. Если она этого хочет, я постараюсь выполнить ее желание.
Тем не менее впервые за время нашего знакомства Мики не спешила отделаться от меня и уйти. Но я понимала, что она стоит в коридоре не из-за меня. В этот момент Мики боролась сама с собой, вот почему она все еще здесь. И я не могла оставить ее одну, хотя ей наверняка хотелось бы этого, и, может, она сейчас меня немного ненавидела за то, что я торчу перед ней.
– Мики... Тебе нравится Билли? – Мой голос звучал мягко и чисто, как вода в ручье. Глупый вопрос, но я задала его, желая свести на нет драматичность момента. Мики не ответила. Наверное, от переживаний у нее перехватило горло.
– В этом нет ничего плохого, – я говорила тихо, очень тихо и как можно ласковее, пытаясь взглянуть ей в глаза.
– Ты не понимаешь, – раздраженно выпалила Мики. Из ее глаз изливалось отчаяние, кулаки по-прежнему сжимались в безмолвной мольбе.
Я промолчала, потому что, может быть, я правда чего-то не понимала.
Но Мики была здесь, и никогда прежде мне так не хотелось заглянуть в ее глаза под капюшоном и почувствовать, как они отвечают мне, возвращают частичку тепла, о которой до сих пор я не осмеливалась просить.
– Ну может быть, и нет, – пробормотала я, опуская лицо. – Но если бы ты мне объяснила и мы поговорили, то, может, все оказалось проще, чем ты думаешь. И, может, ты поняла бы, что в этом нет ничего плохого, стыдного или неправильного. Иногда лучше поделиться с кем-то, чем промолчать. Некоторые вещи перестают нас мучить, когда мы с кем-нибудь о них поговорим.
Мики поджала губы, а я просительно смотрела на нее, соединив ладони в умоляющем жесте, так что пластыри на моих пальцах сложились в разноцветную картинку.
– Если ты со мной поговоришь, клянусь, я постараюсь тебя понять. Если б только ты попробовала. Обещаю помочь, чтобы ты сделала это легко, словно выпила стакан воды.
Лицо Мики дрогнуло.
– Мики, – мягко прошептала я, – хочешь выпить стакан воды?
Мы с Мики, наверное, больше часа просидели на полу у стеклянной двери, ведущей из кухни на задний двор. У стола стояла пара стульев, расположиться на которых, конечно, было бы удобнее, но мы не двинулись с места, так и сидели со стаканами воды и смотрели, как солнечный свет льется сквозь листву.
Мики говорила мало. Дружеская, доверительная атмосфера не помогла ей выплеснуть то, что хранилось внутри. Мы просто сидели рядом, дыша одним воздухом.
– Она от тебя, – сказала я, – та белая роза каждый год в День сада. Это ты.
Мики промолчала.
– Почему бы тебе не признаться ей?
– Она не ответит мне взаимностью. – Мики запрокинула голову и смотрела в потолок.
– Ну как знать...
– Мне и не нужно знать, – сказала Мики, – ей не нравятся... девушки.
Мики сидела в напряженной позе.
– Представляю, как после этого она на меня посмотрит.
– Наверняка Билли посмотрит на тебя с любовью. Она тебя обожает.
Но Мики покачала головой, грустными глазами уставившись в пространство.
– В том-то и дело, что я ее лучшая подруга, – пробормотала она, и ее слова прозвучали как приговор, которому, с другой стороны, можно и радоваться. – Наши отношения очень ценная, надежная штука. Мы с ней знаем, что всегда можем друга на друга рассчитывать. А если я признаюсь, то все рухнет. И вернуться к тому, что было раньше, станет невозможно. Я не хочу ее терять. Даже думать об этом боюсь. Не могу отказаться от нее.
Мне представилось, будто Билли живет за стеной и посмотреть на нее Мики может только через малюсенькую дверцу на петлях, сквозь которую видна лишь колючая проволока.
Я в отличие от Мики видела цветущие луга, куда бы ни посмотрела.
Между нами повисла тишина.
– В природе есть очень интересная гусеница, – сказала я через некоторое время. – Она не похожа на других, иногда ее можно увидеть на листьях аканта. Обычно гусеницы знают, когда с ними должна произойти метаморфоза. В нужный момент они сплетают кокон, а затем превращаются в бабочек. Вроде бы все просто, да? Но не для этой гусеницы, она не знает, что может стать бабочкой. И пока она не захочет стать куколкой, то есть не поверит в такую возможность, с ней ничего не происходит. Она не сплетает кокон и навсегда остается гусеницей. – Я посмотрела на свои пластыри. – Может, Билли и правда не любит девушек. Но, может, ты ей нравишься. Иногда человек нас чем-то так поражает, что остается жить в нашем сердце навсегда. И нам неважен их внешний облик. Мы их любим, и никто нам их не заменит. – Я перевела взгляд с пластырей на стену. – Возможно, Билли никогда не думала о тебе в таком смысле и никогда не будет думать, но правда и в том, что ты единственный человек, которого она всегда хочет видеть рядом с собой. И если ты не скажешь ей, если даже не попробуешь, Мики, ты никогда не узнаешь, может ли это случиться и с ней. И тогда ничего не изменится. Тогда Билли никогда не увидит тебя настоящую, и ты останешься гусеницей навсегда.
Мои слова погасли, как свечи. Я повернула голову и встретилась глазами с Мики. Она смотрела на меня так пронзительно и в то же время удивленно, как будто мои слова пробили ту самую стену, отделявшую ее от прекрасного мира. Она отвела взгляд и тихонько фыркнула.
– Надо же, в списке людей, с которыми я могла бы поговорить на эту тему, ты определенно была на последнем месте.
Это не прозвучало обидно. Мики говорила так, будто только что проиграла небольшую битву с самой собой. Ее слова означали, что я заслуживаю ее доверия.
– Вы с ней в этом одинаковы, – пробормотала Мики.
– В этом?
– Да. В том, как вы смотрите на вещи. Иногда ты мне ее сильно напоминаешь.
Мики со вздохом покачала головой и откинула капюшон. Я разглядела темные круги под ее глазами, слегка потекшую тушь на нижних веках. Черные волосы обрамляли ее угловатое лицо, и я не могла не отметить красивый изгиб высоких скул и ее пухлые губы.
За брюками с огромными карманами и мешковатыми толстовками скрывалась красота.
Мики заметила, что я смотрю на нее, и нахмурилась.
– Что такое?
Я улыбнулась.
– Ты красивая, Мики.
Ее глаза расширились. Она сжала губы, втянула шею в плечи и отвернулась, покрепче обхватив колени руками. Мне показалось, что ее щеки чуть порозовели.
– Ты со своими гусеницами, – сварливо пробубнила она, и я рассмеялась. Теперь я уверена, что Мики наконец-то расслабилась и повеселела.
– Эй, что тут у вас происходит?
Мы повернулись на голос и увидели, что на пороге кухни стоит заспанная Билли.
– Что вы там делаете? – снова спросила она.
Мики хотела что-то сказать, но промолчала и шутливо уткнулась лбом в коленки.
– Не волнуйся, – сказала я Билли, улыбнувшись, – просто попили водички вместе.
Я провела у подруги весь день. Казалось, ничего не изменилось, хотя теперь я знала тайну Мики. Она все так же закатывала глаза, когда Билли ее дразнила. Им было очень весело друг с другом, еще и поэтому Мики не могла отказаться от Билли.
Пока мы делали задания, я получила пару сообщений.
– От кого это? – с любопытством спросила Билли, вытягивая шею.
От Лайонела.
Когда мне велели переслать «письмо счастья» пятнадцати адресатам, я оказалась в затруднительном положении. Я отправила его всем, кто был в адресной книге: Анне, Норману, Мики, снова Билли, компании – оператору связи. Оставалось отправить еще десяти, и мое сердце сжалось при мысли, что я разочарую бабушку Билли. Так что я отправила его Лайонелу, моему последнему адресату, десять раз подряд. Излишне говорить, что он был в шоке от моей религиозности.
– В такое время? – спросила Билли, любопытная, как кошка. – Кто тебе так настойчиво пишет? Ну-ка, покажи!
– Ой, да это Лайонел.
– Лайонел? Парень с лабораторной? Вау! Значит, вы общаетесь?
– Ну да, бывает.
– И как часто?
– Не знаю, – ответила я, видя, что глаза Билли загорелись от любопытства. – Я бы сказала, довольно часто.
Билли многозначительно закрыла рот рукой.
– Он с тобой флиртует! Ведь так? Это же очевидно! Мики, ты слышала? – Билли пихнула ее локтем, и Мики вздрогнула. – А он? Ника, он тебе нравится?
Я простодушно посмотрела на нее.
– Ну да.
Билли открыла рот, обхватив ладонями щеки. Прежде чем она успела крикнуть что-нибудь еще, между нами возник карандаш Мики.
– Билли спрашивает не вообще, – пояснила она, указывая кончиком карандаша на мой мобильный, – а нравится ли он тебе как парень.
Я с сомнением посмотрел на Мики, но в следующий момент, когда до меня дошел смысл ее слов, я почувствовала, как вспыхнули мои щеки, и энергично замотала головой.
– Ой, нет-нет-нет! Нет, Лайонел в этом смысле мне не нравится! Мы с ним просто друзья!
Билли ошеломленно посмотрела на меня.
– Просто друзья?
– Просто друзья!
– А он об этом знает?
– Что ты имеешь в виду?
– А мы сейчас посмотрим!
Билли схватила мой мобильный и с неподдельным любопытством начала читать сообщения.
– Ух ты! – воскликнула она. – Вы переписываетесь почти каждый день! Он пишет тебе целые простыни. Вот опять. И вот еще, придумал идиотский предлог... Ха-ха! Здесь тоже...
– Извини, – остановила ее Мики, – но этот парень, похоже, говорит с тобой только о себе.
Я удивилась, увидев, что Мики тоже склонилась над моим телефоном, нахмурив брови. Потом она бросила на меня скептический взгляд.
– Он хотя бы иногда спрашивает, как у тебя дела?
Этот вопрос поставил меня в тупик.
– Ну мы с ним в школе пересекаемся...
– Так спрашивает или нет? – перебила меня Мики.
– Нет, но у меня ведь все в порядке, – ответила я, не видя необходимости в его вопросе «Как дела?».
Мики мрачно посмотрела на меня, прежде чем скрестить руки на груди и вернуться к телефону.
– Он очень гордится своими достижениями, – медленно сказала Билли, просматривая сообщения, и по ее тону я поняла, что наши разговоры ее разочаровали.
– Так и есть, – согласилась я, – вообще-то...
– Вообще-то, – рявкнула Мики, – вы говорите только о его теннисных турнирах!
Я смотрела на них обеих – у Мики был строгий взгляд, притихшая Билли все еще держала мой мобильник, – пытаясь вспомнить наши с Лайонелом разговоры. Похоже, все они действительно крутились вокруг его персоны, даже когда мы гуляли или ели фруктовый лед. Мики покачала головой.
– Ты слишком наивная. Как ты можешь этого не замечать?
Билли вернула мне телефон с робкой улыбкой, как будто извинялась за бесцеремонное поведение.
– Мы не зануды. Надеюсь, ты так не подумала. Но согласись, это совершенно нормально – спрашивать у человека, как дела. Мы тоже видимся каждый день, но я всегда спрашиваю тебя, потому что мне интересно знать. Мики права.
– Он пользуется тобой, чтобы тешить свое эго. А ты настолько добрая, что даже не осознаешь этого. – Мики нахмурилась и сквозь зубы процедила ругательство, и Билли шутливо пихнула ее в бок.
– Извини, Ника, в таких случаях Мики просто не может сдержаться. Ничего не поделаешь, так выражается ее беспокойство за кого-нибудь.
Последняя фраза эхом повторилась у меня в ушах. Я смотрела на Мики, чуть не плача. Она за меня беспокоилась?
– Мы будем заниматься или нет? – проворчала она, склонившись над учебником.
– Ника, – с улыбкой спросила Билли, – в твоем приюте были такие вредины, как наша Мики?
Мики посмотрела на нее и попыталась наступить ей на ногу, а Билли кинулась на нее с объятиями.
Нет, я не помнила, чтобы в Склепе кто-нибудь обо мне беспокоился. В памяти всплыло только одно имя. Тусклая свеча, горевшая там с тех пор, как она уехала: Аделина.
Аделина и ее руки, заплетающие мне косы, промывающие ссадины на коленках. Аделина, которая была немного старше меня и других детей...
Я улыбнулась, чтобы разрядить обстановку.
– Нет, там никто не защищал меня с таким рвением.
Я поняла, что сказала не очень удачную фразу. В глазах Билли отразился невысказанный вопрос. Я поняла, что она давно хотела меня о чем-то спросить, но боялась показаться бестактной.
– А что это за место?
Я замешкалась с ответом, и Билли, казалось, тут же пожалела о своем вопросе, подумав, что задела мои чувства.
– Если не хочешь рассказывать, то и не надо, – прошептала она, давая мне возможность уйти от темы. Она огорчилась, видя мое замешательство.
– Нет, все в порядке, – успокоила я ее. – Я жила там с самого детства.
– Да ты что!
Вопрос-ответ, вопрос-ответ, и я начала рассказывать свою историю: описала большие ворота Склепа, заброшенный сад, редких гостей и в общих чертах жизнь, которую провела там среди приезжавших и уезжавших детей. Я умолчала о наиболее безрадостных подробностях, замела их, как пыль, под ковер памяти. Ничего интересного о моем бесприютном и тоскливом существовании я больше вспомнить не могла.
– И ты пробыла там двенадцать лет? До того, как за тобой пришла Анна? – спросила Билли.
Мики слушала меня внимательно, но молчала. Я снова кивнула.
– Когда я попала туда, мне было пять.
– А твой брат там тоже долго был? – Билли поджала губы. – Ой, прости, я знаю, ты не хочешь, чтобы я его так называла, само собой вырвалось. Я имею в виду Ригеля.
– Да, – ответила я, не поднимая головы. – Ригель был там еще до меня. Он никогда не знал своих родителей. Имя ему дала воспитательница.
Билли посмотрела на меня с удивлением, как и все, когда узнавали эту подробность. Даже Мики, которая до сих пор не принимала участия в разговоре, проявила интерес.
– Ты серьезно? – Билли была ошеломлена. – Он попал туда раньше тебя? Значит, ты должна очень хорошо его знать.
Нет, я не знала Ригеля – но я знала о нем все. Вот такой парадокс.
Ригель въелся в меня, как клеймо, которое носишь на себе всю жизнь.
– Даже не представляю, как вам обоим было тяжело, – пробормотала Билли. – Ваша воспитательница, наверное, очень расстроилась из-за вашего отъезда.
Дыхание ветра пробежало по моим волосам. Я перевела взгляд со стола на Билли. Она мягко улыбалась.
– Она плакала, когда прощалась с вами, да? Все-таки вы выросли на ее глазах. Она знала вас с раннего детства.
Сейчас глаза Билли казались мне необычно большими. Я едва чувствовал ветерок на своих голых руках.
– Нет, – просто сказала я, – миссис Фридж узнала нас намного позже.
Билли моргнула, сбитая с толку.
– Извини, но разве ты не сказала, что она дала имя Ригелю, когда он появился в приюте?
– Нет, – машинально ответила я, все сильнее чувствуя желание вцепиться во что-нибудь, но моя рука лежала на бедре неподвижно, – это сделала куратор, которая была до миссис Фридж.
Билли была поражена. Мики не сводила с меня пристальных глаз. Кажется, я физически ощущала, как ее острый взгляд пронзает воздух и впивается, впечатывается в мою плоть.
– До миссис Фридж? – услышала я слова Билли.
Ветер покусывал мои запястья. Пальцы неподвижно лежали на бедре.
– Понятно, значит, за все время у вас было две воспитательницы. – Билли наклонилась, глядя на меня большими глазами, и я почувствовала боль от вонзающихся в кожу ногтей. Зрачки Мики казались двумя прожорливыми существами, которые рвали меня на части.
– Итак, – снова услышала я, и у меня в ушах загудела кровь, – миссис Фридж вас не растила. Ее так зовут, верно? А как звали ту, что была раньше?
Мне стало дурно. Мышцы напряглись, по коже пробежал озноб. Я чувствовала себя влажной, липкой, застывшей. В голосовых связках как будто застряли булавки, поэтому я просто кивнула, машинально, как оловянный солдатик.
– А сколько вам было лет, когда приехала миссис Фридж?
– Двенадцать, – услышала я свой ответ как будто со стороны.
Меня больше не было за этим столом, я чувствовала только, что мое тело вот-вот взорвется: я потела, дыхание учащалось, сердце усиленно билось, панический ужас мешал мне дышать. Я сжалась, нервно сглатывая, и про себя умоляла кого-то все это прекратить, но Мики продолжала буравить меня глазами, и, казалось, даже воздух давил на меня. Шипы в горле заострились, глаза расширились, в висках запульсировало, и я почувствовала, как этот голос снова вцепился в мою душу, словно чудовище.
«Знаешь, что будет, если ты кому-нибудь об этом расскажешь?»
Билли собралась задать очередной вопрос, но в этот момент Мики, к счастью, опрокинула стакан с соком. На стол хлынул поток, и Билли ойкнула, спасая учебник по биологии и упрекая подругу за неловкость. Наш разговор прервался, я получила долгожданную передышку. Только тогда я положила руки на стол.
На ткани джинсов остались следы от моих ногтей.
В ту ночь в доме стояла тишина. Я сидела на кухне, крутя стакан в ладонях.
– Ника? – Волосы у вошедшей Анны были немного взлохмачены, руками она придерживала полы халата. – Что ты здесь делаешь?
– Захотелось пить.
Анна одарила меня долгим взглядом, и я опустила голову. Она подошла ко мне, но я не смотрела на нее, потому что боялась, что, заглянув мне в глаза, она встревожится. В моем взгляде не было света, только чернота из прошлого, которое я никогда не смогу отменить.
– Ты не в первый раз не спишь так поздно, – тихо сказала она. – Иногда, идя в туалет ночью, я замечаю свет, который просачивается сквозь щель под дверью твоей комнаты. Время от времени я слышу, как ты спускаешься вниз, и засыпаю раньше, чем слышу, как ты возвращаешься наверх. – Она колебалась, прежде чем спросить: – Ника, ты не можешь уснуть?
В голосе Анны звучали деликатность и нежность, но я не могла позволить этому коснуться меня. Я чувствовала раны там, где она искала мои глаза. Я чувствовала шрамы, которые постоянно кровоточили. Вместо снов я видела кошмары с темными комнатами, запахом кожаных ремней. Я понимала, что должна быть умницей.
Я подняла голову и посмотрела Анне в глаза. Затем растянула губы в синтетической, пластиковой улыбке.
– Анна, все в порядке, не волнуйся. Иногда я правда долго не могу заснуть, но это пустяки, не проблема.
Хорошие дети не плачут. Хорошие дети не болтают. Хорошие дети прячут свои синяки и лгут только тогда, когда их об этом просят.
Я уже давно не ребенок, но живущая во мне девочка по-прежнему лопотала тем писклявым голоском.
Анна погладила меня по голове.
– Ты уверена?
Мысленно я уцепилась за ее жест как за спасательный круг. Этой ласки достаточно, чтобы разорвать меня на куски. Я кивнула, пытаясь улыбнуться естественнее. Анна заварила себе ромашковый чай. Я отказалась, когда она предложила мне чашку. В конце концов я решила пожелать ей спокойной ночи и побрела наверх.
Я добралась до своей комнаты и потянулась к дверной ручке, как вдруг меня остановил голос:
– Я знаю, почему ты не спишь.
Я застыла на месте, уставившись пустыми глазами в дверь. У меня нет сил противостоять ему. Наконец я обернулась и посмотрела на него потухшим взглядом человека, который лично знаком со своими демонами и готов представить их всему миру.
– Ты единственный, кто не знает.
Окутанный тенями Ригель наблюдал за мной, стоя на пороге своей комнаты. Он опустил голову и сказал:
– Ошибаешься.
– Нет, – резко прошептала я.
– Да.
– Тебя она любила! – прохрипела я.
От сухости першило в горле. Вдруг я поняла, что мои кулаки сжаты, а волосы закрывают лицо, видимо, потому что я мотнула головой. Эта реакция испугала меня. Вот до чего дошла моя смиренная душа, поддавшаяся страху.
Проклятые воспоминания. Во всем виновата Она, оставившая трещины в моем детстве и в детстве многих других. Не искалечившая детство только Ригелю, звездному мальчику.
– Ты никогда не мог этого понять.
Мне хотелось возненавидеть себя за то, что я чувствовала с ним связь и позволила ему завладеть своими мыслями. Я желала испытать сладкую агонию ненависти к себе.
Зачем я позволяла ему смотреть на меня, такую хрупкую, покрытую царапинами, скрытыми от посторонних глаз, и пластырями? Нет, ему этого никогда не понять.
Войдя в свою комнату, я закрыла дверь, надеясь оставить снаружи боль. Если бы эта защита сработала!
Я загоняла боль поглубже и не выпускала на поверхность. Закрывалась от нее улыбкой.
Ложилась спать и не знала, что завтра-послезавтра каждый из моих щитов разлетится в щепки.