Творец слёз - Эрин Дум

Глава 14. Обезоруживающий

Некоторые виды любви невозможно культивировать. Они как дикие розы: редко цветут и больно колются.

Я помнила маму. Вьющиеся волосы и аромат фиалок, серые, как зимнее море, глаза. У нее были теплые пальцы и добрая улыбка, она часто давала мне подержать изучаемые ею экземпляры.
«Не торопись, – шептала она в воспоминании, и из ее рук мне на ладонь скользнула красивая голубая бабочка. – Осторожнее, – говорила она мне, – обращайся с ними бережно и нежно, Ника. Не забывай, они очень хрупкие».
Хотелось сказать ей, что никогда об этом не забываю. Я храню воспоминание о ней как кирпичик, на котором держится мое сердце. Как же хочется сказать маме, что я всегда помнила эти слова, даже когда тепло ее рук исчезло, а мои покрылись цветными пластырями, и это были единственные яркие краски в моей жизни, даже когда мои кошмары стали сопровождаться скрипом кожи.
Но тогда я хотела сказать маме, что иногда нежности недостаточно – не все люди как бабочки, что я могла сколько угодно быть вежливой и деликатной, но они никогда не позволили бы себя трогать. Я всегда искусана и исцарапана и в итоге могу покрыться незаживающими ранами. Вот какой была правда.
В темноте своей комнаты я чувствовала себя забытой куклой. Сидела на кровати с пустым взглядом, обхватив колени руками. На столе снова засветился телефон, но я не встала, чтобы ответить. Я не решалась читать очередное сообщение от Лайонела, к тому же оно вряд ли отличалось бы от предыдущих:
Посмотри, что он сделал.
Я просил его остановиться.
Он первый начал.
Это его вина.
Он ударил меня без причины.
Я не раз видела, как Ригель дрался, поэтому не сомневалась, что Лайонел говорит правду. В конце концов, Ригель всегда был таким – злым и жестоким, как говорил Питер. И как бы я ни старалась вписать его в страницы новой реальности, он туда никогда не впишется. Задача явно мне не по плечу, и если я продолжу, то в конце концов сойду с ума.
Как было бы хорошо, если бы Анна с Норманом никуда не уезжали. Будь Анна сейчас рядом, она сказала бы мне, что все в этой жизни поправимо...
Это все равно случилось бы, нашептывали мне мои мысли, уехали бы они или нет, рано или поздно все равно что-нибудь сломалось бы.
Я сглотнула и поняла, что очень хочу пить. Встала с кровати, на которой просидела несколько часов. Сейчас уже глубокая ночь.
Высунув голову за дверь, я убедилась, что коридор пуст: встречаться с Ригелем не хотелось. Я спустилась вниз в темноте, дождь прекратился, сияющая из-за туч луна заглядывала в дом, поэтому очертания мебели были хорошо видны.
Добравшись до первого этажа, я пошла на кухню и вдруг обо что-то споткнулась и чуть не упала. Я схватилась за стену и посмотрела на пол.
Что это тут?..
Быстро нащупала выключатель. Свет ударил в глаза. В следующее мгновение я резко выдохнула и невольно попятилась.
На полу лежал Ригель, его волосы разметались по паркету. Бледная рука выделялась на фоне коричневого дерева, на лице веером лежали черные пряди. Он не двигался.
Я так испугалась, глядя на его неподвижное тело, что отступила на шаг и замерла. В голове не было ни одной мысли – полная пустота. Ступор. Все мои представления о сильном, свирепом, властном Ригеле в этот момент рухнули. Я смотрела на него широко раскрытыми глазами, не в силах издать ни звука.
Это был он – на полу, неподвижный.
– Ригель... – дрожащим шепотом позвала я.
Внезапно мое сердце заколотилось о ребра, и на меня обрушилась реальность. Дрожь вывела меня из ступора. Я глубоко вздохнула и опустилась на колени.
– Ригель, – выдохнула я и в тот же миг осознала, что передо мной на полу лежит человек. Я бегала по нему глазами, протянула к нему руки, но не знала, к какому месту на его теле надо их приложить.
Господи, что с ним случилось?
Меня охватила паника, стало трудно дышать. В голове закрутились беспорядочные мысли. Я сидела и смотрела на него лихорадочными глазами.
Что я должна делать? Что?
Я дотронулась пальцем до его виска – и подпрыгнула. Через пластырь я почувствовала, какой Ригель горячий. Посмотрела на его лицо еще раз, прежде чем побежать в гостиную. Я была неспособна иным способом справиться с паникой, поэтому трясущимися руками стала набирать номер единственного человека, о котором вспомнила в трудную минуту и на кого я могла рассчитывать, о ком я, никогда в жизни не имевшая точки опоры, успела подумать.
– Анна! – Я затараторила в трубку еще до того, как она что-то ответила: – Случилось... случилось так, что... Ригель! – Я сжала трубку. – Я звоню из-за Ригеля!
Послышался шорох ткани.
– Ника, – ответила Анна сонным голосом, – что случилось?..
– Я знаю, что уже поздно, – поспешно сказала я. – Извини, но это важно! Ригель лежит на полу, он... он...
Я услышала дыхание Анны.
– Ригель? – ее голос зазвучал громче. – На полу? Как на полу? Ему плохо?
Я поняла, что говорю сумбурно, поэтому заставила слова выстроиться в нужном порядке и объяснила, что, спустившись вниз, я нашла его на полу.
– У него, кажется, жар. Я не знаю, Анна, я не знаю, что делать!
Я услышала, как она встала, шурша простынями, разбудила Нормана и сказала, что им надо прямо сейчас сесть на автобус или на что-нибудь еще, чтобы как можно скорее попасть домой. Я сожалела, что напугала ее и оказалась такой инфантильной. Может, будь я посмелее, вызвала бы скорую помощь, поняв, что Ригель потерял сознание от высокой температуры. Но вместо этого я в панике позвонила Анне, которая была за сотни километров отсюда и ничего не могла сделать, и теперь мне хотелось кусать локти от досады на свою глупость.
– Боже, я чувствовала, что мы должны вернуться, я знала это, – голос Анны дрожал. – Ригелю нужно в постель, и тогда, тогда...
Анна, казалось, находилась на грани истерики. Я задавалась вопросом, не зашло ли ее волнение слишком далеко, но я не могла оценить ситуацию. Может, для родителей такая реакция вполне нормальна. Если бы я так испуганно не тараторила...
– Анна, с температурой я... я могу справиться. – Мне хотелось исправить свою ошибку и быть полезной, а еще надо хотя бы немного успокоить Анну. – Я могу попробовать отвести его наверх и уложить в кровать...
– Ему нужен прохладный компресс, – перебила она, задыхаясь. – Боже, он, наверное, замерз, лежа на полу! И дай ему таблетку! Жаропонижающее в ванной, в боковой дверце шкафчика, флакон с белой крышечкой! Ох, Ника...
– Ты только не волнуйся, – сказала я, хотя волноваться, конечно, было о чем. – Сейчас я все сделаю! Анна, если ты подробно расскажешь, что делать, я...
Торопливые инструкции, которые она дала, отпечатались прямо в моем мозгу. Я пообещала позвонить ей позже, сказав, что все поняла и начинаю действовать.
Я вернулась в коридор и остановилась в метре от Ригеля. Судорожно вздохнула и решила больше не терять времени. Вот бы взвалить его на закорки и затащить наверх. Легко сказать... Для этого как минимум надо до него дотронуться. Ригель не позволял мне прикасаться или даже приближаться к нему, и, когда я неуверенно положила руку ему на плечо, мои пальцы дрожали.
– Ригель! – Я наклонилась, и мои волосы упали ему на плечо. – Ригель, сейчас... сейчас ты должен мне помочь.
Мне удалось перевернуть его на спину. Я попыталась приподнять парня и привалить к стене, но тщетно. Тогда я завела руку ему за шею и приподняла голову – волосы Ригеля легли мне на предплечье, вблизи кожа на его белой шее казалась очень гладкой.
– Ригель...
Он казался таким беспомощным сейчас, что мне стало его жаль. Я нервно сглотнула, посмотрела на лестницу, а затем на Ригеля. Я глядела на него с очень близкого расстояния, сидя рядом на полу, и только сейчас осознала, что сжимаю его плечо сильнее, чем нужно, чтобы поддержать его.
– Мы должны подняться, – сказала я мягко, но решительно. – Ригель, всего-то надо подняться по лестнице. И все! – Я закусила губу, подтягивая его туловище вверх. – Вперед!
«Вперед» – это, конечно, громко сказано. Я выхаживала раненых воробьев и застрявших в мышеловках мышей – в общем, привыкла иметь дело с существами совсем другого размера.
Я попыталась уговорить его сделать усилие, спросила, слышит ли он меня. А поняв, что не слышит, потащила его по полу. Мои ноги скользили по деревянному паркету, но мы каким-то образом добрались до лестницы. Я ухватилась за тенниску Ригеля и сумела приподнять его и прислонить спиной к стене. По сравнению с ним, высоким и внушительным, я была крошечной.
– Ригель, пожалуйста, – мой голос звучал умоляюще, – очнись!
Я справилась с первым трудным этапом, теперь предстоял второй. Со страдальческим стоном я прижала голову к его животу и не дала ему соскользнуть обратно на пол. Согнулась под тяжестью его туловища и пошатнулась – ноги тряслись.
Стиснув зубы, я шумно дышала. Мы с трудом тащились наверх. Руки Ригеля болтались у моей шеи, я чувствовала его подбородок у своего виска.
Я вздохнула с облегчением, когда мы добрались до второго этажа, но на верхней ступеньке я споткнулась. От ужаса я вытаращила глаза, но было поздно: стены закружились, и мы с грохотом упали на пол.
Я ударилась бедром о край ступеньки и от боли прикусила язык.
– О боже! – я судорожно сглотнула, почувствовав металлический привкус крови во рту. Ну почему я такая неловкая?
Я подползла к Ригелю, схватившись за бедро, потому что оно сильно болело, а второй рукой попыталась проверить, не ударился ли он головой.
Поставить Ригеля на ноги я не могла, поэтому потащила его волоком в комнату. Собрав остатки сил, пыхтя, я затащила его на кровать и накрыла одеялом. Прижала ладонь к своему лбу и отдышалась. Рука Ригеля свисала с кровати, волосы разметались по подушке.
Обессиленная, я побежала в ванную и налила стакан воды, затем открыла дверцу зеркального шкафчика и нашла нужный пузырек.
Я вернулась с таблеткой в комнату и села на край кровати – подо мной заскрипели пружины матраса. Я приподняла голову Ригеля и удерживала ее на сгибе локтя.
– Ригель, ты должен это выпить! – Я надеялась, что он меня услышит и позволит себе помочь. – От таблетки тебе станет лучше.
Ригель не шевелился. Его лицо было пугающе бледным.
– Ригель, – сказала я и положила таблетку между его губ, – давай!
Голова Ригеля склонилась мне на грудь, и таблетка выпала из его губ. Я нащупала белую кругляшку в складках одеяла, чувствуя, что у меня сдают нервы. Сейчас мне не до вежливости, поэтому я бесцеремонно пихнула таблетку Ригелю в рот. Его мягкие губы разошлись под давлением моего указательного пальца.
Дрожащей рукой я взяла с тумбочки стакан с водой. Мне хотя бы удалось заставить Ригеля сделать маленький глоток. Он напряг горло и наконец проглотил таблетку.
Я уложила его голову на подушку, почувствовав, какие горячие у него щеки. Потом спустилась на кухню и намочила полотенце холодной водой, как велела Анна. Вернулась и приложила компресс к его разгоряченному лбу.
Стоя у кровати, я пыталась собраться с мыслями. Выполнила ли я все указания или что-то забыла? Пока я перебирала в памяти инструкции Анны, где-то в доме зазвонил мой мобильник. Я побежала отвечать.
На экране мелькнуло имя Анны. Теперь, когда напряжение немного спало, я отчетливее услышала в ее голосе волнение. Я сказала ей, что сделала все, как она мне говорила. И даже задернула шторы и укрыла Ригеля вторым одеялом. Анна сказала, что через несколько минут они сядут в автобус и будут дома на рассвете.
– Держитесь, дорогие, мы скоро приедем, – заверила она взволнованным голосом. Сердце екнуло от ее слов, на душе стало спокойнее.
– Ника, я на связи, звони в любой момент.
Я взволнованно кивнула и только потом поняла, что она меня не видит.
– Анна, не волнуйся! Если что-то случится, я сразу тебе позвоню.
Она поблагодарила меня за заботу о Ригеле, дала еще несколько указаний и отключилась.
Я вернулась в комнату Ригеля и закрыла дверь, чтобы сохранить тепло.
На цыпочках подошла к кровати, положила мобильник на тумбочку и, посмотрев на Ригеля, прошептала:
– Они уже едут домой.
Ригель лежал с закрытыми глазами, его лицо оставалось неподвижным, словно было отлито из алебастра. Точно так же неподвижно стояла я, прилипнув взглядом к его лицу. Не знаю, сколько я так простояла, беспокойная и нерешительная, пока не села на краешек кровати, словно опасаясь его разбудить.
Я с ужасом представила его свирепую реакцию, когда он узнает, что я не только вошла к нему в комнату, но и сижу на его кровати, глядя на него так, будто не боюсь последствий. Он по-звериному рыкнул бы на меня и вытолкал за дверь. Резанул бы по мне лезвием своего презрения.
«Творец Слез – это ты». Я вспомнила это обвинение с горькой болью. Я? Как им могла быть я? Что он имел в виду?
Я с опаской разглядывала лицо Ригеля, как разглядывала бы зверя, осознавая, что он навсегда останется для меня загадкой.
И все же...
И все же, наблюдая за ним в этот момент, я испытывала необычное ощущение – безмятежный покой.
Я смотрела на длинные ресницы Ригеля, на очерченные скулы и припухшие губы – его гордое лицо выглядело умиротворенным. Таким, без кривой ухмылки и мрачного взгляда, я его никогда не видела.
Глядя, как поднимается и опускается в глубоком дыхании его грудь, как жилка на шее пульсирует в такт сердцебиению, я подумала, что впервые вижу Ригеля таким красивым.
Впалые щеки и тени под веками не портили его изящного лица, наоборот, придавали ему черты искушенной молодости, и ни бледность, ни царапины, ни ссадины не могли затмить его очарования.
Его лицо в своем спокойствии было таким красивым.
Как этот ангельский лик мог скрывать что-то... темное и непонятное? Разве волк с виду может казаться нежным, если он по природе своей страшный?
Внезапно Ригель судорожно вздохнул и шевельнул головой, отчего полотенце соскользнуло со лба. Я вернула на место компресс и придержала его рукой, невольно наклонившись к нему. В очередной раз я переступила запретную черту, оказавшись к нему ближе дозволенного. Сейчас он откроет глаза, и мне несдобровать! Но ничего не случилось, Ригель по-прежнему лежал неподвижно.
Я смотрела на него не как на Творца Слез, а как... на Ригеля. На обычного парня, спящего, больного, с сердцем и душой, как у всех нормальных людей. И меня охватила необъяснимая печаль, я почувствовала себя побежденной, униженной и беспомощной, покрытой невидимыми синяками и ссадинами, которые он оставил на мне, не прикоснувшись.
«Я тебя ненавижу», – хотелось прошипеть ему в ухо, как сделал бы любой на моем месте. – Я ненавижу тебя, твое молчание и все, что ты мне говоришь. Ненавижу твою улыбку, твои ультиматумы и укусы.
Ненавижу тебя за то, как мастерски ты умеешь портить прекрасные вещи, за презрительное ко мне отношение, как будто это я виновата во всех твоих бедах.
Я ненавижу тебя, потому что ты не оставил мне выбора!.
Но изо рта не вылетело ни слова. Гневный монолог растаял в сердце, и мною вновь овладели смирение, опустошение и жуткая усталость.
Правда в том, что я не могла ненавидела Ригеля. Я на это неспособна.
Мне просто хочется его понять. Хотелось бы мне разглядеть, что скрывается в глубинах его сердца. А еще убедить окружающий мир, что он ошибается на его счет.
– Почему ты меня отталкиваешь? – прошептала я с грустью. – Почему не позволяешь понять тебя?
Наверное, я никогда не найду ответы на эти вопросы. И Ригель мне их не подскажет.
Я почувствовала, как медленно клонюсь на кровать, все больше цепенея от усталости. Меня затягивало в темноту.
У меня хватило сил лишь на медленный долгий вздох.