Творец слёз - Эрин Дум

Глава 15. Тонкая нить

Можно отталкивать любовь, отрицать ее, вырывать из сердца, но она всегда будет знать, как тебя найти.

Все вокруг горело огнем. Было жарко и тесно, как, наверное, бывает в тюремной камере.
Где он оказался – непонятно. Вокруг тишина. Он чувствовал лишь боль в мышцах и озноб, ныли кости.
И даже в этом густом забытье, как во снах, ему являлась она.
Ее очертания были настолько расплывчаты, что никто другой не распознал бы в ней Нику, а он узнал, потому что помнил каждую ее черточку, каждый жест. Он отчетливо представлял ее даже в бреду лихорадки. Ему временами казалось, что она, настоящая, рядом с ним излучает ласковое тепло.
О эти чудесные сны! Без ужасов и преград, когда не нужно сдерживаться, прятаться, отступать. Во снах он прикасался к ней, радовался ее близости, любовался ею, не испытывая необходимости что-либо говорить или объяснять.
Ригель мог бы полюбить этот нереальный мир грез, если бы эфемерное счастье, которое он испытывал каждую ночь, не оставляло глубоких шрамов на его сердце. Как бы ни было это прекрасно, Ника в конце концов исчезала, оставляя после себя пожар тоски. Она ранила его с той же нежностью, с какой ласкала. И, просыпаясь утром без нее, Ригель чувствовал, как болят порезы на сердце.
Но сейчас он чувствовал, будто прикасается к ней на самом деле. Его руки скользили по ее узкой талии, спине и волосам...
Это было так реально. Но возможно ли? Конечно нет. Ника рядом только в его снах.
Но какой же реальной, из плоти и крови, она сейчас была...
Он обнял ее и зарылся лицом в ее волосы, как делал каждую ночь. Ему хотелось раствориться в аромате ее духов, найти утешение в неизбывной сладкой горечи мгновений, когда Ника, вместо того чтобы убежать, баюкала его в объятиях, обещавших никогда не размыкаться.
Все было таким осязаемым в этом сне. Ее крохотное тело дышало и пульсировало рядом с ним...
* * *
Что-то щекотало подбородок. Я мотнула головой и ощутила щекой прохладную подушку. Щебетали птицы, окружающий мир уже проснулся, но мне потребовалось некоторое время, прежде чем я решила открыть глаза.
Тонкие ниточки света проникли под ресницы, и я сонно заморгала, видя, как реальность вокруг меня медленно принимает ясные очертания. Постепенно я осознала, что нахожусь в довольно странном положении: мне жарко, я почему-то не могу пошевелиться, комната вроде бы не моя и вдобавок что-то попало мне в глаза и мешало смотреть.
Это были волосы.
Волосы?!
Ойкнув, я обнаружила рядом Ригеля. Он лежал, прижавшись ко мне мускулистой грудью, носом я чуть ли не утыкалась в его широкое плечо. Ригель обнимал меня за талию. Его лицо спряталось где-то в изгибе моей шеи, я чувствовала его теплое дыхание.
Наши ноги переплелись, а простыня свисала с кровати, сброшенная неизвестно когда. На мгновение я забыла, как дышать.
Я уставилась на свои руки: одна лежала под шеей Ригеля, пальцы другой утонули в его черных локонах.
Мой мозг отказывался понимать, что все это значит. Горло сжалось в спазме, как при приступе клаустрофобии, сердце забилось о ребра.
Как мы до такого дошли? Когда? Как меня угораздило лечь на его кровать? А одеяла? Одеял тоже не было?
Я чувствовала под собой его руки, втиснутые между матрасом и моим телом, сжимающие меня одновременно нежно и крепко.
Ригель... Ригель обнимал меня. Он дышал мне в шею.
Тот, кто запрещал к себе прикасаться, прижался лицом к моей шее, а его тело было так близко к моему, что я не понимала, где начиналась я и где заканчивался он.
В это невозможно поверить.
Я попыталась отодвинуться, и тут запах его волос ударил мне в ноздри. Аромат накрыл меня с головой, как большая волна. Я не смогла бы его описать. Такой же сильный, коварный, дикий, как и сам Ригель. Дождь и гром, мокрая трава, тяжелые тучи и грозовые раскаты...
Ригель пах грозой. Чем пахнет гроза? Я отвернулась, чтобы избавиться от этого запаха, но тщетно. Мне нравился его запах, и он мне знаком. Очень странно, но я подумала, что он мой. Я с детства обожала стоять под дождем, пока одежда не промокнет насквозь, любила ветер за то, что он такой свободный, и столько раз обнимала небо... Запах Ригеля меня пьянил.
Кажется, я схожу с ума.
Я закрыла глаза, стараясь не дрожать в его руках, от которых всегда убегала. Я снова попыталась отодвинуться и снова замерла.
Ригель продолжал крепко спать. Сердце тихонько застучало в горле, когда я коснулась волосков у него на груди. Я осторожно погладила их и, когда поняла, что Ригель не двигается, медленно погрузила в них пальцы. Они были невероятно пушистыми и мягкими.
Я поймала себя на том, что рассматриваю Ригеля с трепещущим сердцем. Каждый его вздох, каждое прикосновение дарили незнакомые и в то же время тревожные ощущения. Наверное, я запомню этот момент навсегда.
Ригель тихо вздохнул, и по моей коже пробежала теплая волна. На душе вдруг сделалось очень спокойно. Реальность постепенно ускользала и сводилась к ритму его сердцебиения. Оно пульсировало мягко, убаюкивающе и нежно.
Что было в этом сердце? Почему Ригель держал его на замке, как зверя, если оно билось так умиротворенно?
Его удары отдавались у меня в животе. Мне очень захотелось прикоснуться к сердцу Ригеля, и я невольно прижалась щекой к его голове.
Я сдалась, у меня не было сил бороться с объятиями этого загадочного парня, от которого следовало держаться подальше. Я позволила его сердцу убаюкать себя. И в какой-то момент, прижавшись к нему, сердце к сердцу, вдали от остального мира, от того, чем мы друг для друга были всегда, в какой-то момент я спросила себя, почему мы не можем лежать так вечно.
Меня разбудил вибрирующий телефон. Я резко повернула голову, и комната закружилась перед глазами. Я попробовала освободиться из объятий Ригеля, чтобы дотянуться до мобильника. Не получилось.
– Ригель, – прошептала я, – мобильный телефон. Это может быть Анна.
Он продолжал крепко спать, уткнувшись лицом мне в шею. Попытка ослабить его хватку тоже не удалась.
– Ригель, надо ответить!
Телефон умолк. Вздохнув, я откинулась на подушку. Это Анна, я чувствовала. Скорее всего, она хотела предупредить, что они вот-вот приедут. Боже, она, наверное, так волнуется.
Я повернулась к Ригелю и с удивлением обнаружила, что моя рука лежит на его волосах. Когда это я успела?..
– Ригель, мне пора вставать.
И все-таки я не хотела его будить – боялась его реакции, боялась снова превратиться в овечку, на которую в очередной раз нападет злой волк.
– Ригель, Ригель, отпусти меня, пожалуйста, – прошептала я ему в ухо, надеясь, что просьба, высказанная мягким тоном, дойдет до его сознания.
Мой голос, казалось, потревожил его сон. Ригель шумно вздохнул, издав низкий стон, а затем еще сильнее прижался ко мне. Я снова почувствовала аромат его волос.
– Ригель! – с упреком повторила я.
Его руки крепче обхватили меня, и стало еще жарче. Он касался моей кожи. Я почувствовала, как от волнения у меня сводит живот и краснеют щеки. Ему наверняка что-то снилось, потому что он двигал руками, все сильнее прижимая меня к себе.
Может, стоило еще раз попытаться, только нежнее? Я осторожно отвела пряди от его уха, удерживая их, и очень тихо прошептала:
– Ригель...
Похоже, это не помогло, потому что он только разомкнул губы и его дыхание стало глубже. Он дышал медленно, как будто каждый вдох-выдох стоил ему усилий. Потом он поерзал головой по подушке, и я почувствовала, как его губы уткнулись мне в шею. У меня перехватило дыхание, по телу пробежала дрожь, и я схватила его за плечо.
Словно в ответ Ригель обнял меня еще крепче. Потом он провел губами по моей шее, приоткрыл их и снова впился в меня, заставив меня ерзать и извиваться. Я была так потрясена происходящим, что растеряла все слова и не могла выразить протест.
Изнутри меня разрывали сумасшедшие ощущения, на моей коже распускались огненные цветы.
Я изогнулась и плечом уперлась ему в грудь.
– Ригель! – наконец произнесла я, но его рот приоткрылся, и зубы мягко прикусили кожу на моей шее. Я поняла, что Ригель не спит, а находится в полубессознательном состоянии из-за высокой температуры. Видимо, он в бреду.
Я ойкнула, когда Ригель меня легонько укусил. «Когда же это кончится?» – думала я и молилась, чтобы он меня отпустил. Его язык, рот, укусы вызывали во мне бурю ощущений, которые казались невозможными, невыносимыми. Всего этого было слишком много для меня.
Ситуация ухудшилась, когда я услышала звук хлопнувшей двери и шаги в прихожей.
Меня охватила паника. Анна и Норман!
– Ника! – позвала Анна.
Я вцепилась пальцами в плечи Ригеля.
О боже, нет, нет, нет!
– Ригель, ты должен меня отпустить! – Сердце подпрыгнуло в груди, как испуганное насекомое. – Сейчас же!
Ригель по-прежнему впивался в меня горячим ртом. Его колено скользнуло между моих ног, и я почувствовала, как напряглись его мышцы. Я рефлекторно сжала бедра, и хриплое дыхание завибрировало в его груди.
– Ника!
Я чуть не задохнулась от ужаса, с тревогой посмотрела на дверь. Анна была уже близко, в коридоре... В приступе паники я схватила Ригеля за плечи и резко отпихнула его от себя. Он тихо застонал и перевернулся на другой бок, а я соскочила с кровати.
Когда в следующий миг я распахнула дверь, Анна как раз собиралась ее открыть с другой стороны: ее рука замерла в воздухе, не успев ухватиться за дверную ручку. Она с удивлением смотрела на мое раскрасневшееся лицо и взлохмаченные волосы.
– Ника?
– Сейчас ему намного лучше, – торопливо пробормотала я, оглянувшись на Ригеля, чье лицо исчезло под подушкой, которую пару секунд назад я швырнула ему прямо в голову.
Я проскользнула мимо Анны, прижав руку к шее. Я вышла из этой комнаты на трясущихся ногах, ошеломленная и с замершим сердцем. На шее жгло в том месте, куда прикоснулись губы Ригеля.
Я не могла избавиться от этого чувства еще несколько часов. Оно горячило кожу, пульсировало. Преследовало меня.
Спускаясь по лестнице, я невольно прикрыла шею рукой, хотя распущенные волосы должны скрыть небольшое покраснение, которое я заметила в зеркале.
Однако то, что сильнее беспокоило меня, не вышло на поверхность, а осталось глубоко внутри. Смятение дрейфовало во мне, как корабль в шторм, и я пока не понимала, как спастись.
Я вошла в кухню, когда было уже далеко за полдень, и остановилась в дверном проеме.
За столом сидел Ригель в голубом свитере со свободным воротом. Лицо у него немного осунулось, но очарования не утратило. Его черные волосы, густые и спутанные, блестели в дневном свете, а глаза впились в меня. Сердце подскочило и застряло где-то между ключицами.
– Ой... – я смущенно прикусила язык и посмотрела на пузырек с таблетками, который держала в руке. – Анна попросила принести тебе лекарство, – произнесла я, чтобы чем-то заполнить тишину. – Я... пришла за водой. – Заметив на столе рядом с Ригелем полупустой стакан, я сжала губы и добавила: – Думаю, в этом больше нет необходимости...
Медленно и неуверенно я подняла глаза и покраснела, увидев, что Ригель неотрывно смотрит мне в лицо. Его глаза, невероятно пронзительные и блестящие, даже после болезни не утратили магнетизма. Радужки сверкали на бледном лице черными бриллиантами.
– Как ты себя чувствуешь? – выдохнула я через некоторое время.
Нахмурив темные брови, Ригель отвел взгляд в сторону и скривил губы в ироничной гримасе.
– Чудесно, – ответил он.
Я смущенно покрутила пузырек в пальцах и посмотрела в ту же сторону, что и он.
– Ты... ты помнишь что-нибудь о прошлой ночи?
Я не сдержалась, потому что мне нужно знать, помнит ли он хоть что-нибудь, какую-нибудь крошечную, несущественную деталь. Молилась, чтобы это было так. И жадно ждала ответа, словно от него зависела судьба мира, потому что в моей жизни с прошлой ночи кое-что изменилось.
Вчера я впервые увидела хрупкого Ригеля, я прикасалась к нему, вдыхала его аромат, оказалась очень близко к нему. Я узнала, что и он может быть беспомощным. Увидела его безоружным и незащищенным, и даже маленькой девочке во мне пришлось отбросить навязчивую идею о Творце Слез и увидеть Ригеля таким, какой он есть: молодой человек, отвергший мир. Одинокий, колючий, сложный, закрывший от всех свое сердце.
– Ты что-нибудь помнишь о том, что произошло? – повторила я и обнаружила, что Ригель не сводит с меня глаз.
Что угодно! Достаточно любой мелочи. Что угодно, только бы не видеть волка, который всегда держал меня на расстоянии!
Во взгляде Ригеля промелькнуло замешательство, но лишь на секунду, потому что, когда он откинулся на спинку стула, его взгляд был полон высокомерия.
– Хм... Кто-то отвел меня в комнату. – Его глаза скользнули по комнате, прежде чем снова остановиться на мне. – Думаю, за синяк на плече я должен поблагодарить тебя.
В голове пронеслось воспоминание о нашем падении на лестнице, и я невольно поморщилась, ощутив укол вины.
Ригель только что дал мне понять, что граница между нами по-прежнему существует, но я решила не сдаваться сразу, не стала давать задний ход, прятать глаза за челкой и так далее. Рассматривая пузырек с таблетками на своей ладони, я продолжала стоять на пороге кухни, потому что во мне, пусть и слабо, но мерцала надежда. Ясная и непоколебимая, которую я несла в себе с детства. Та самая, что сейчас не позволяла мне признать поражение и капитулировать.
Я подошла к столу, открыла пузырек и вытряхнула на стол таблетки.
– Ты должен выпить две, – спокойно сказала я, – одну сейчас и одну вечером.
Ригель посмотрел на пилюлю, потом на меня. В его глазах отразилось легкое недоумение. Может, удивился, что я подошла, не обратив внимания на его сарказм. Или, может, что я его не боялась...
«Сейчас он меня прогонит, – подумала я. – Высмеет меня, скажет что-нибудь едкое, укусит». Вместо этого Ригель склонил голову и снова посмотрел на стол. Потом, не говоря ни слова, взял таблетку.
В груди у меня потеплело, когда Ригель взял и стакан. На радостях я потянулась к его стакану и прощебетала:
– Подожди, я добавлю воды...
Мои пальцы случайно коснулись его руки, которую он резко отдернул. Он вскочил на ноги. Скрежет стула разрезал воздух, стакан взорвался на полу, разбрасывая во все стороны осколки.
Я отшатнулась в испуге и смотрела на Ригеля, не в силах дышать. Отвращение, с которым он отдернул руку, больно ранило меня, больнее любого осколка. Я испытала горькое разочарование, когда встретила его взгляд. Он пробирался сквозь меня, как корни мертвого дерева, и добрался до места, где мерцала надежда. И она как будто угасала.
* * *
Ригеля бросило в жар. Дыхание обжигало. Ему следовало держать себя в руках, но это неожиданное прикосновение, как током, ударило по сердцу, и он ощутил гораздо более жгучий жар, чем при лихорадке.
Он едва не выругался. В панике подумал, заметила ли она, с какой дрожью он от нее отскочил. Но когда Ригель нашел в себе смелость поднять глаза, то ощутил пустоту. Он прочитал разочарование в ее недоверчивых глазах и почувствовал, как боль охватывает каждую частичку его души.
Ника медленно опустила голову, и этот ее простой жест поверг его в отчаяние. Он видел, как она садится на корточки, как ее крошечные руки подбирают с пола стеклянные осколки, которые теперь сверкали, словно драгоценные камни, в лучах полуденного солнца. И Ригель спросил себя: могла ли она когда-нибудь сделать то же самое с осколками его сердца, если бы он позволил ей к ним прикоснуться? Даже если они были беспросветно черными и грязными. Даже если бы они источали отчаяние, которое он всегда вымещал на ней. Они резали и царапали, и каждый осколок был цвета его серебристых глаз, каждый был улыбкой, которую он стирал с ее губ.
Ригель понимал, что ему просто нужно сказать Нике спасибо. И не только за вчерашнее. Он это понимал, но так привык кусать и царапать, что все происходило помимо его воли. А может, злая маска приросла к его лицу и он просто не мог вести себя иначе.
Его пугало, что она, такая чистая и наивная, может узнать о его сумеречных чувствах.
– Ригель... – услышал он ее тихий шепот.
И окаменел, как случалось с ним всякий раз, когда он слышал, как этот голос произносит его имя.
– Ты... действительно ничего не помнишь?
Странный вопрос. Что он должен помнить? Было что-то, что стоило запомнить?
Вряд ли! Все прошло, и ладно. Он и так сходил с ума от мысли, что руки Ники касались его, когда она вела его наверх. Вот что Ригель хотел бы помнить.
– Какая разница? – спросил он резче, чем собирался, и тут же пожалел об этом.
Ника подняла голову и робко посмотрела ему в глаза. Веснушки золотились на ее тонком, нежном лице, плотно сжатые губы выдавали растерянность. Как знаком ему этот взгляд... Ника смотрела на него как беззащитный олененок – доверчиво и невинно. У Ригеля перехватило дыхание. Он вдруг осознал, что она тут, совсем рядом, стоит на коленях и собирает осколки.
И снова почувствовал жар, но не в груди, а намного ниже.
Ригель быстро отвел взгляд, крепко сжал губы и, чтобы прекратить эту муку, обошел Нику, направляясь к двери.
Он так и ушел бы с пустотой внутри, если бы она не окликнула его сердце. Он бы так и ушел опустошенным, если бы она снова не произнесла его имя и на секунду не остановила бы землю под его ногами.
То, что он услышал, невозможно забыть.
– Ригель, я не ненавижу тебя.
* * *
Я только что сказала ему правду. Неважно, сколько раз я убегала. Неважно, что он продолжал ранить меня словами. Неважно, что он упорно держал меня на расстоянии. Это совершенно неважно...
Я не могла порвать ту тонкую нить, что связывала нас всю жизнь.
Для меня со вчерашнего вечера многое изменилось – после того как я держала беспомощного Ригеля в своих руках, после ощущений, которые он вызвал во мне и которые потрясли все мое существо.
Я увидела в нем не Творца Слез, а мальчика, которым он всегда был.
«И ты меня ненавидишь? – Я вспомнила наш разговор в коридоре. – Ты ненавидишь меня, бабочка?»
Нет!
Ригель вздернул подбородок – знакомый жест, дежавю. На моих глазах будто происходило что-то ожидаемое, запрограммированное, неизменное. Но оттого мне было не менее больно.
Он повернулся, взглянул на меня, а затем улыбнулся.
– Обманываешь Творца Слез, Ника, – медленно и грустно сказал Ригель, – ай-яй-яй, как нехорошо.
Вот так мы снова стали теми, кем были, и между девочкой из Склепа и Творцом Слез снова пролегла граница.
Мы опять оказались в той же отправной точке, что и в детстве.
История обречена на повторение.
Правило всегда было одно и то же: чтобы победить волка, сначала нужно заплутать в лесу. Только так можно добраться до счастливого конца. Как-никак сказки часто заканчиваются словами «на веки вечные».
Будет ли для нас сделано исключение?