Бел немного повернул голову в бок, чтобы сильнее углубиться во влажное и горячие место встречи их губ, проникая языком в невиданные глубины. Казалось, он хотел исследовать там каждый уголок, и запечатлеть себя в них как хозяин. Ненасытный парень, то покусывал, то посасывал сорванные лепестки, не давая Кане ни секунды на передышку. Сейчас им двигала животная страсть, и желание не отрываться от партнерши. Канарейка же обмякла под напором непрестанных поцелуев, и полностью отдалась новым сладким ощущениям, которые зарождались в теле. Затвердевшая грудь ныла под толстой тканью лифа, а тугой корсет неудобно стягивал живот, где там внизу растекалось какое-то непонятное, но приятное чувство. Но даже несмотря на то, что девушка почти задыхалась от нехватки воздуха, она не хотела разрывать интимное сближение их губ. Ведь в этот момент, они были погружены в свой мир, где остальное забывалось, а желанные прикосновение стали единственным дыханием, которое им нужно было, чтобы жить.
Баал нежно приподнял подбородок мисс и впился зубами в нижнюю губу Канарейки, но услышав жалобный стон, тут же даровал ей утешение, снова лаская кончиком языка опухшие уста, которые отнюдь не болели, но пульсировали в огне страсти.
Неохотно отстранившись, мужчина не стал рассматривать багряное лицо, на котором не осталось ни капли прежней бледности. Вместо этого, он прятал свой собственный красный лик, зарывая голову в сгиб изящной шеи дамы. Она же тем временем, жадно глотала кислород, и слушала, как в ушах раздается бешеный стук разбушевавшегося сердца. Всё её тело, душа и нутро выдавали её настоящие чувства, донося своей реакцией лишь об одном: Канарейка была влюблена в Баала. Этот поцелуй стал последним штрихом, который придавал ясности в их картине отношений. Теперь она уже не могла убегать от своих чувств, вечно ища причины. В это мгновение в её голове всплыл лишь один вопрос: когда же Бел завладел её сердцем?
— Прости меня, — пробормотал черноволосый, его горячее дыхание беспокойно разгорячило нежную кожу. Он присел, упираясь голыми носочками в пол, а руками придерживал равновесие, нежно обнимая леди за плечи.
Услышав эти слова, Кану словно прошибло холодной дрожью. Неужели после всего, что произошло, он теперь сожалеет о случившемся? Одна только догадка достаточно сильно сжала её сердце, окутав его холодом и ставя под вопрос всё, что только что произошло между ними.
— За что? — после недолгой паузы спросила девушка, тяжело извлекая из себя два слова, с тревогой боясь услышать причину.
Бел плавно выбрался из укрытия, поднимаясь так, чтобы их лица могли отчетливо видеть друг друга. Когда их взгляды наконец соединились, мисс Додсон словно утонула в ослепительных золотых глазах, которые напоминали ей сверкающие звёзды на ночном небе. Они ослепляли своей красотой и излучали такой чистый свет, что знатная дама могла бы поклясться, что ни одно золото так не блестит, как его радужки, которые казались обрамленные позолоченным ореолом.
— Потому что... — начал он, а в уголках его губ вырисовывалась полуулыбка, в которой читалось одновременно теплота и грусть, — Я становлюсь слишком жадным, когда я с тобой, Канарейка. — его голос звучал, как неуклюжее признание, будто загадочное существо впервые не могло понять, что творится в его душе. — Даже сейчас, мне было мало просто забрать твою боль, мне хотелось оставить свой след на этих невинных губах, которых посмел осквернить тот ублюдок. Тем самым, я снова причинил тебе боль, поддавшись эгоистичному порыву.
Баал не стал упоминать, какой хаус творится в его голове, опасаясь, что всё изложенное напугает девушку. Поток беспорядочных мыслей не прекращался, как штормовые волны, не знающие покоя. Однако даже в этой неразберихе можно было разделить их на две колоны.
Первая колонна была наполнена желанием прикончить Лоркана, вся его демоническая сущность требовала этого, и весьма жестоко. В его воображении несколько раз прокручивались самые мрачные и мучительные методы, начиная с отрывания языка и заканчивая медленной истерзанием его плоти. Раньше ему приходилось убивать людей, но существо никогда не позволяло им долго страдать.
Вторая колонна мыслей была посвящена Кане. Его разум заполнили желания остаться с ней только вдвоём, чтобы никто больше не смог причинить ей вред на этой чертовой горе, которую мужчина ненавидел всем сердцем. Но сейчас это место, наполненное призраками прошлого, не казалось таким ужасным, если он будет рядом с ней.
Эти странные желания пугали Бела, ведь они напоминали ему прежние времена, которые он пытался выскрести осколком стекла из своей памяти. Теперь же сущность демона, которую он долгие годы держал в узде, сейчас боролась за контроль, и он чувствовал, как она пытается вырваться из заточения.
В то время как молчание наполнило пространство вокруг, Канарейка вновь покраснела, услышав причину. Стало ясно, что Баал просто беспокоился о возможной боли, которую мог вызвать его игривый жест. Однако для неё это было не столько болью, сколько сладкой мукой, которая проникала в её тело горячей волной, и эта мысль заставила её почувствовать стыд. Грозный ледяной камень, что прежде грузил грудную клетку, медленно таял под лучами надежды, словно первые лучи утреннего солнца, согревающие всё вокруг. Теперь она поняла, что он не жалеет о поцелуе, и это внушило ей догадку, что, возможно, желтоглазый парень испытывает нечто подобное, что и она.
Одна лишь эта мысль вдохновила её на риск и на смелость задать тот важный вопрос, который казался таким тяжелым, что вот-вот мог разорвать её сердце. Она перескочила через стену страхов и опасений, а её губы, медленно, но с решимостью, заговорили:
— Бел, скажи, я тебе... — но она поняла, что это не так просто произнести вслух, как она себе представляла. На мгновение девушка замолчала, пытаясь собрать волю и продолжить.
Но вдруг, как гром среди ясного неба, внезапно раздался стук в дверь, за которым последовал голос рыжеволосой служанки, наполнивший комнату звучным эхом:
— Мисс Кана, можно войти?
Этот неожиданный поворот событий ошеломил обоих молодых людей. На лице дамы явственно мелькнули растерянность и испуг, её взгляд, насыщенный опаской, устремился к необычному гостю, находившемуся тут, хотя его здесь и быть не должно. Вдобавок он не скрывал выражение недовольства, вызванного этим посторонним вторжением.
Стук в дверь настойчиво продолжался несколько раз, и Канарейка, как ошпаренная, подскочила с дивана.
Не теряя времени на раздумья, она схватила руку черноволосого парня. Сам он не понял, как оказался в такой неудобной позе, спрятанный за спинкой дивана. Хоть это укрытие было далеко от идеального, и ноги Баала неуклюже выделялись, времени на поиски лучшего не было. Взволнованная мисс, скрываясь за предположением, что если служанка не войдёт, то не увидит эту смешную и не менее печальную картину, рванула к двери и слегка её приоткрыла.
Сквозь небольшую щель показалась Амина. Рыжеволосая девчонка, не старше пятнадцати-шестнадцати лет, выглядела настолько обеспокоенной и измученной, что юный возраст тонул в её круглых лазурных глазах. На ней, как всегда, было надето скромное черное платье с заметно потрепанным белым фартуком после тяжелого трудового дня. В её руках лежал поднос с ужином, который Кана в связи с обстоятельствами пропустила, а рядом с ним мелькал маленький флакон. Такой печальный вид не мог не вызвать сочувствия у темноволосой особы, и если бы кто-то не прятался в её спальне, она бы тут же позвала усталую девчонку к себе, чтобы та, хотя бы здесь, могла отдохнуть.
— Господин Гапон велел мне отнести вам ужин, — в некой растерянности сказала Амина, украдкой смотрев в узкий проём. — А ещё... Я принесла вам лечебную мазь.
Такой заботливый жест со стороны отца и молоденькой служанки тронул сердце Канарейки. Она почувствовала горечь в горле и решила озвучить свой отказ наиболее мягко:
— Спасибо, Амина, но вам не стоило так беспокоиться обо мне. Пожалуй, я пропущу сегодня ужин. Передай мою благодарность отцу, — голос был пропитан нежностью и искренним сожалением.
Канарейка была уже почти готова закрыть дверь, но Амина, будто не давая ей это сделать, решительно впихнула свою ногу в узкий проем и, едва вскрикнув, обратилась к озадаченной девушке:
— Тогда, прошу! Возьмите хотя бы мазь! Ведь ваши губы...
Её взгляд поднялся к устам Канарейки, и на её веснувшем лице отразились удивление и непонимание.
— Ваши губы... — она растерянно повторила и при этом снова запнулась в оцепенение.
И в это мгновение мисс Додсон, наконец, осознала, в чем дело. Она быстро прикрыла свои губы рукой, которые, скорее всего, распухли ещё сильнее после страстного поцелуя с Белом. Несколько неуклюже и взволнованно она прошептала слова благодарности Амине и приняла мазь с выражением признательности. Однако девчушка до сих пор не собиралась уходить и, опустив густые рыжие ресницы в пол, под нос промямлила:
— Простите меня.
Канарейка была поражена услышанным. В этот день она услышала столько извинений, сколько, похоже, за всю свою жизнь не слышала. Только вот от этого открытия, она не знала, стоит ли плакать или смеяться.
— Почему ты извиняешься?
Амина, наконец, убрав ногу с проема, заёрничала на месте. Её рот несколько раз нерешительно открывался, а после беззвучно закрывался. Это замешательство продолжалось до тех пор, пока она не вытащила связку ключей из кармана.
— Миссис Додсон велела мне вас запереть и сказала передать... — она и вовсе перешла на шепот. — Что вы будете заперты, пока не образумитесь.
У Канарейки узел обиды вновь стянулся в её душе. Эта своеобразная забота, которую она знала, приносила с собой детские воспоминания. Раньше уже случались подобные моменты, когда ей приходилось сидеть в одиночестве, отбывая наказания. Но даже сейчас, несмотря на свою взрослость, она не могла скрыть, что внутри её бушевали смешанные эмоции. Так что когда она ответила, добродушная улыбка вышла слишком натянутой и неестественной:
— Ты не виновата. Так что не бери чужую ношу на своё сердце.
Попросив ещё несколько раз прощения, служанка дрожащей рукой потянулась к двери, которая внезапно резко закрылась, и звук грохота разнёсся по комнате. Бел, стоявший рядом с ней, опирался спиной на её поверхность, будто став преградой для тех, кто попытался бы её открыть.
— Значит, теперь мы останемся только вдвоём, — довольно вымолвил он, а на его лице расцвела улыбка.