Пение канарейки

Исповедь старой женщины

Слёзы текли как нескончаемые ручейки, стремясь до последней капли избавить тело, мучимое судорогами боли. Они беспомощно стекали по щекам и скатывались на дрожащие руки девушки, словно она пыталась их собрать и укрыть в этом маленьком уголке, созданном из сжатых пальцев. Однако, как бы она ни старалась скрыть их, все же эти капельки боли пробирались через небольшие щели и бесшумно падали на пол, оставляя влажные следы. Они взирали на неё, как на доказательство того, что душа Канарейки сломлена, безутешно разбита на маленькие осколки горя, которые безжалостно резали её сердце, протыкая острыми концами, будто пытаясь вырезать ту часть, что была отдана Белу. Но даже если бы они смогли отрезать этот кусок, они бы поняли, что этого недостаточно, чтобы стереть, как жирное пятно, все воспоминания, связанные с желтоглазым мужчиной. Ведь на этом куске её плоти, подобно клейму, уже было безоговорочно высечено имя возлюбленного. Так что как бы они ни старались зачеркивать кровью букву за буквой, на этом месте всё равно останется шрам, а под ним всё так же будет его имя.

Что такое любовь? Осознанный выбор или неподвластное нам решение? Приносит ли она только счастье, или же сталкивает нас с болью? А возможно, это понятие слеплено из двух этих составляющих? Как понять, с чего все началось? И как осознать, что сейчас ты стоишь на краю пропасти? Но если у любви есть конец, было ли это именно тем самым чувством?

Однако в эту пролитую слезами ночь, старшая Додсон осознала одну истину: в те минуты, когда их связь была подорвана, ощущение конца дарует четкое понимание. Когда кто-то из вас отрывает эту связующую нить, только в тот момент, в эти секунды одиночества, ты осознаешь, насколько сильным является это чувство.

На следующий день, когда Канарейка с трудом распахнула опухшие веки из-за того, что Амина открыла занавески, ей было трудно точно определить, утро ли сейчас, или уже день, а возможно, время двигалось к вечеру. Был ли это всё всего лишь ужасный сон или суровая реальность? Но ноющая дыра в груди всё-таки подсказала ответ, а дневник, лежавший на тумбе, полностью рассеял мнимые сомнения. Когда понимание снова настигло её, красные очи опять налились влагой. Развернувшись на другой бок, молодая госпожа полностью скрыла себя под одеялом, как под коконом, который укрывал её от жестокой правды.

Ей не хотелось ни есть, ни говорить, даже сдвинуться с места ей казалось трудным. Все те, кто поочередно пытались её вразумить, получали в ответ не более чем молчание. Кто-то из пришедших даже предположил, что Кана снова заболела. Но после осмотра врача пришли к ещё большему недоумению. Ведь девушка была здорова, но её состояние говорило об обратном. Хотя, как мог врач понять, что она и правда больна, но болеет у неё не тела, а душа, что будто промерзла насквозь и ища тепла, пыталась скрыться во снах, что хотя бы ненадолго, но уносила в мир забвения.