– Упс, – все, что я успеваю услышать перед тем, как шум сирен становится явным. Полиция на подходе, а тело на моих руках не спешит оживать, а, наоборот, холодеет все быстрее.
Ублюдок, что пообещал сдержать все в секрете, сейчас бежит отсюда, оставляя меня одну с трупом маленькой девочки, которая смотрит своими мертвыми и стеклянными глазками, неотражающими абсолютно ничего. Светлые восолы россыпью расположились на сыром асфальте и моих запачкавшихся в её крови коленях. Ручки сжаты в кулаки, что невозможно расцепить, в медицине называют – трупный спазм, в жизни же – человеческий страх перед смертью.
Я потеряла контроль на секунду, и за эту секунду лишила крохотного человека жизни. Всего секунда и я на моральном дне. Как мало нужно, чтобы почувствовать себя отбросом с острыми клыками и, режущими самую плотную сталь, когтями.
Мне стоит бежать, бежать подобно ему, но ноги онемели и не способны сдвинуться с места. Руки не в силах скинуть тело девочки с себя. Я будто бы сама умерла. Пусть они обнаружат вместе с телом и чертового оборотня, что не способен ответить перед самим собой за отобранную у кого-то жизнь. Пусть освещают на весь ебанный мир, что сверхъестественное существует. Что есть твари, зовущие себя оборотнями. Те мерзотные твари, что способны одним ударом лишить любого жизни. Именно те существа, что живут среди людей, но не являются ними. Нет. Я ощущаю, как что-то внутри меня будто дает электрический заряд тока по венам, и я отбрасываю труп поодаль, быстро вставая с места, и срываюсь на бешеный темп бега. Миную, как мне кажется, миллион миль в попытке убежать от моего деяния и полиции, что наверняка уже на месте преступления. Мозг взрывается от множества мыслей, и все, что мне остается делать – обратиться. Ненавижу.
***
Натягиваю капюшон серой толстовки все сильнее на лицо, пытаясь максимально скрыть его от окружающих. Стыд окутывает меня. Прохожу мимо парочки кафе, прежде чем зайти в магазин за новой дозой никотина. Сигареты всегда помогают – он так говорил. Дрожащими руками пытаюсь посчитать деньги, чтобы отдать их кассирше, что уже так странно на меня смотрит, монеты валятся из рук, звеня при ударе о металлическую поверхность кассы. Звук режет слух. Неуютно.
Нужно возвращаться домой, но я иду к мосту, чтобы отпустить грехи. Идя, закуриваю такую соблазнительную сигарету, без которой моя жизнь – не моя. Первая затяжка, как глоток свежего воздуха после произошедшего. Дым наполняет трахеи, а после и легкие. Так-то лучше. Хотя бы не чувствую пустоты внутри себя, что сейчас заполнил табачный дым, который через пару секунд я выдыхаю кольцами в прохладный воздух.
Прошло два дня, а руки так и не перестали труситься каждую секунду. Сознание не перестало воспроизводить ту сцену, где Гук вызывает копов, а после позорно для обоих с усмешкой на губах бежит. Так хотелось бы, чтобы он оказался на месте той крохи, чтобы его грудь пронзила моя рука. Чтобы его сердце оказалось вырванным.
Он бы расплатился за все, что сотворил со мной. За все грязные поцелуи, за все слова ненависти. Я бы в достаточной степени оплатила ему. Разорвала бы грудную клетку в поиске заветного – его сердца. Смешно, ведь откуда у такого ублюдка, как он, сердце.
– Думаешь о том, как вырубила ту девчонку, луна моя? – я давно услышала, как он стоит поодаль от меня и наблюдает за тем, как я пускаю дым в никуда. Слышала его сбитое дыхание и запах мяты. Знал, что я чувствую его, однако все равно молчал.
– А может о том, как я хочу убить тебя? – со скрежетом в зубах оборачиваюсь к нему, презрительно кидая на него взгляд.
– Этими то дрожащими руками? – задает очередной вопрос, а я не могу сдержать натуру волка в себе и сдавленно рычу. – Тихо, волчонок, – добавляет масла в огонь.
– Ты сказал, что не станешь, но позвонил в полицию. Как ты вообще там, сука, оказался? – сжимаю кулаки, подобно тому трупу, да так, что кровь стекает по ладошками и разбивается о промерзший асфальт. – Нахуя ты так поступаешь? Думаешь у одной меня скелеты в шкафу?
Я на пике, на том пике, откуда если сиганешь, то разобьешься в дребезги.
– Ты единственная тварь, которую я знаю, – говорит с таким отвращением, что выколоть глаза хочется, чтобы не видеть его выражение лица, проткнуть барабанные перепонки, но не слышать этих слов. – Таких, как ты, только в зоопарках держать, да так, чтобы дети в
вас палками тыкали и называли «уродцами».
Он или суицидник, или слишком самоуверенный. Набрасывается на волка, когда тот не в силах сдерживать себя, это, наверное, можно сравнить с осознанным шагом в пустоту с сотого этажа.
– Ты целовал этого уродца. Трахал и говорил, что я особенная. После шипел, что ненавидишь. А теперь говоришь, что я отвратная, – рычу и чувствую, как глаза приобретают синий цвет, что знаменует превращение.
Сдерживаю свой порыв наброситься на него и разорвать к чертям. Иду другим путем.
– Ты не думал, что твою сестренку убила тоже я? Такая мысль не пробегала в твоей пустой головушке? – делаю затяжку и выдыхаю дым в его сторону, на секунду перекрывая себе обзор. – Вдруг она умоляла именно меня не поступать так с ней? Что если я искалечила ее хрупкое тельце, а после вырвала язык? Чонгук, ты не думал об этом? Я же тварь.
Он не кричит, не истерит, а лишь сжимает челюсти с силой и меняется в лице. Не произносит ни слова, но я вижу то, чего не должна. Я вижу в его глазах мучения, и не от того, что я сказала о его сестре. Часть него превращается в нечто мне неведомое. В буквальном смысле. Его тело делится на две части, одна из которых остается прежней, а вторая покрывается непонятными пятнами, становясь похожей на кожу ящерицы. Зеленые, внутри которых расцветают черные пятна, окрашивают часть его лица, а после переходят на руку. Он резко срывается на крик, норовясь стереть это с себя. Цепляет кожу ногтями, но тщетно. Секунда за секундой его тело модифицирует, и я вижу уже сформировавшийся хвост, покрытый сотней острых игл. Все они прозрачно-белые, отражающие цвет заката на фоне. Ногти, которыми он пытался содрать с себя эту оболочку, вырастают подобно моим волчьим, однако они становятся того же цвета, что и иглы. Он поднимает голову и смотрит на меня, прекращая кричать, и я вижу как глаза приобретают зеленый цвет, сужаясь, словно у ящерицы. Взгляд становится ужасающим, но не отпугивающим. Всякий раз, как Гук открывает рот в глухом стоне, я замечаю, что зубы приобрели форму клыков такого же прозрачно-белого цвета.
– Что это, твою мать? – срывается с моих уст и я делаю шаг назад, подчинясь волчьим инстинктам. – Кто из нас теперь тварь.
Он перестает кричать, перестает скалиться, лишь стоит ничего не предпринимая и смотрит на меня. Смотрит, норовясь прожечь дыру. Его глаза сейчас в миллион раз опасней. Выражают злость и обиду. И отстраненность. Он словно перестает быть собой. Оболочка ящерицы поглотила его, не оставив от него ни кусочка.
Делает шаг ко мне, а я назад. Ухмылка расцветает на его лице, как несколько минут назад расцвели зелено-черные пятна на его теле.
– Мутант от мутанта, – его голос приобрел некую хрипоту и строгость. – Канима.
Он поступает ближе, шаг за шагом.
Я отступаю лишь потому, что не узнаю его.
– Что-то новенькое, – я упираюсь бедрами в перила на мосту, что означает – бежать некуда.
– Люди могут увидеть, – рычит на ухо, хватая меня за корпус и опрокидывает за ограждение прямиком в ледяную воду. Холодный воздух обжигает кожу, но горячая рука все так же прикована к телу.
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
Резкий удар о поверхность тонкой корки льда, что уже успела покрыть реку, и мы оказываемся в полном плену не щадящей холода воды. Легкие моментально заполняет незначительным количеством жидкости, и глаза широко распахиваются то ли от неприсущего мне страха перед водой, то ли от того, что совсем рядом неведомое мне хищное существо, что некогда звалось моим другом.
Сознание кричит поскорее плыть к берегу и бежать отсюда, однако я вовсе не могу пошевелиться, из-за крепкой хватки на моем корпусе. Чувствую, как его когти упиваются в бок, однако он не желают причинить мне боль и расцарапать ими кожу.
«Спасайся», все о чем я могу думать.
Он смотрит на меня изредка расширяющимися глазами и ехидно усмехается в непривычной ему форме. Желает меня потопить? Так почему до сих пор держит? Слишком быстрый толчок с его стороны, и я резко оказываюсь на поверхности воды, жадно вбирая воздух ртом. Он выныривает рядом, однако уже в человеческом облике, без малейшего намека на всего минутное назад превращение. Карие глаза смотрят на меня озадаченно, якобы спрашивая в чем дело. Он издевается?
– Что за нахрен? – пытаюсь не сорваться на крик, однако голос рвется из-за трясущегося от холода тела.
– Что случилось? – он издевается или что.
– Вот только скажи, что ничего не помнишь.
Смотрю на него грозно, практически разрывая взглядом на малейшие атомы.
– Ну ладно-ладно, теперь и ты кое что обо мне знаешь, – говорит беспристрастно, но с ноткой металла в голосе.
– Кое что, блять? Ты говорил, что я ебанное животное, а сам ни чем не лучше.
– Я красивее, – в привычном его стиле себялюбия плюет мне в лицо, отплывая дальше, к берегу. Повторяю его действия, ибо еще пару минут в этой воде и я точно откинусь.
Холодный ветер окутывает в свои цепи, а мокрая одежда на теле лишь придает дополнительного эффекта. Хочется поскорее попасть домой и согреться в горячей ванне, однако оставлять это дело нерешенным отнюдь неправильное действие с моей стороны.
– Не замерзла? – спрашивает, будто заботясь, однако в его глазах читается лишь насмешка.
Плавным движение руки снимает с себя напрочь промокшую толстовку, цепляя вместе с ней и футболку, оставаясь с оголенным торсом, что моментально покрывается мурашками. Выкручивает воду из одежды, стряхивая капли.
– Как долго? Как долго ты... Канима? – вроде бы правильно произнесла, если не забыла.
– Год с лишним, – целый год он сам является этим невиданным еще мне существом, хотя ежедневно унижал меня и упрекал тем, что я чертов оборотень. Мерзкий двуличный гад.
– И как тебе было опускать меня, хотя сам такой же?
– Не такой же, детка, отнюдь нет, говорил же уже. Я могу убить тебя одним лишь порезом когтя или иглы на хвосте. – Показательно выпускает прозрачно белого цвета когти из рук, злобно улыбаясь мне и царапая воздух.
– Так давно мог меня убить, но не делал этого. Могу поинтересоваться почему?
– Так нравится смотреть, как мой волчонок злится и рычит каждый раз, – принимается надевать футболку обратно. – Неописуемое удовольствие.
– Больше не подходи ко мне, кто знает, что ты можешь учудить, – разворачиваюсь, собираясь уходить. – Теперь, когда я знаю, кто ты.
– Ты думаешь я показал тебе это, чтобы ты меня боялась? Глупая.
Не понимаю смысла его слов. Зачем же еще ему раскрывать все карты передо мной, если не с целью запугать. Либо у него хромает логика, либо я окончательно продрогла и ничерта не соображаю. Нужно скорее добраться домой. Оставляю парня без ответной реплики с моей стороны, лишь напоследок смотря ему в глаза, и ища какие-то ответы на свои же вопросы. Пора убираться от сюда, пока еще могу.
– Скоро узнаешь, – будто бы отвечает на мой незаданный вопрос. Когда я оборачиваюсь, нет ни намека на то, что секунду назад там стоял Чон.
В следующий раз я вижу его в универе, поднимаясь на второй этаж в нужную мне аудиторию. Он стоит с какой-то блондинкой и любезно накручивает ее локон волос себе на палец, мило улыбаясь девушке. Противный до тошноты. Заметив меня, он сверлит во мне дыру взглядом, что прожигает словно кислота. «Нужно просто скрыться с поля его зрения», думаю я, быстро заходя в аудиторию, усаживаясь на предпоследний ряд, и достаю из сумки стетчбук и наушники, ибо пары этого профессора обычно не выделяляются особым интересом. А после произошедшего мне вообще лучше не светить лицом. Затаиться до тех пор, пока шумиха с убийством девочки не пройдет. Натягиваю капюшон, несмотря на то, что я в помещении и принимаюсь выводить небрежные линии на шероховатом листе, думая о том случае с Чонгуком. Как он вообще смеет так со мной обращаться, будучи таким же, а может хуже. В голове не укладывается. Сама того не замечая, мой рисунок приобретает форму девочки с вырванным сердцем. С полу криком одергиваюсь и отстраняясь. Взгляды одногруппников изрядно бесят, от чего я моментально хватая карандаш и скетчбук, спешу покинуть аудиторию, хотя лекция еще не началась. Неважно. Абсолютно похуй, я не могу здраво мыслить. Сейчас. Здесь. Когда поблизости ходит этот бесячий парень, явно придумывая какой-то хитрый план, что выйдет мне боком. Вылетаю через парадные двери в университет, и сразу же закуриваю ментоловую сигарету. Хорошо.
– Ну что же ты, куришь на территории универа. Разве так делают хорошие девочки? – Гук подходит спонтанно, улыбаясь своему эффекту неожиданности.
– Пошел на хуй, – делаю затяжку, поднимая взор в небо, что затянуто напрочь тучами.
– Я хочу с тобой поговорить. Серьезно поговорить.
– Иначе колючками своими убьешь? – спрашиваю с сарказмом.
В мгновение ока оказывается позади меня, удивляя своей скорости. «Что за нахуй с этим парнем не так». Кладет руки на плечи, высвобождая острый коготь на указательном пальце, который уже ведет линию вдоль моей шеи, снимая с головы капюшон. Упирается влажным когтем мне в артерию, немного придавливая.
– А что, если да?
– Так давай, – поддаюсь навстречу его действиям, чувствуя, как коготь слегка пронзает кожу. Что-то сразу же разливается по телу вязкой жидкостью, а кровь будто бы стынет.
– Пиздецки непокорная, – слышу перед тем, как хватка на одном плече усиливается, не позволяя мне рухнуть на землю. – Что мне с коматозником теперь делать?
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
– Давай просыпайся, бля, – слышу дотошный голос прямо в уши и стону от разочарования. Не могу понять, что со мной и где я вообще. Черт его знает, что этот слизняк мог сделать.
– Сказал, что эта штука может убить, а в итоге я еще в этом гребаном мире живых, пахнет пиздежом, не так ли?
Голова раскалывается, и я с трудом открываю глаза, прикидывая варианты, где я нахожусь. Ответ слишком очевиден – спальня этого идиота. Какой охуенно тошнотворный.
– Ты просто не дослушала до конца, знала бы, что это работает, лишь если я этого захожу, ну или нет. – Распахивает шторы, пропуская в комнату еле заметный свет луны, что наполняет комнату размеренно. – Что снилось?
– Что я с тобой не знакома. Самый чудный сон в моей жизни.
– Хорошо, что это лишь сон, карамелька.
– Волчонок, карамелька, луна, солнце, уродка, животное – ты определишься наконец, кто я вообще такая? Странный ты, канима, – дразня его, слажу с постели, замечая, что я в его футболке. - Эй, ну что за нахрен?
– Одежда была мокрой – пока я нес тебя домой, внезапно ливень начался. Просто так на твое тело я не смотрел, не ссы.
Я вдруг вспоминаю девчонку, маленького человечка, что лежал на моих коленях. Ту, которую я рисовала совсем недавно. Дрожь прокрадывается в вены, резко сводя их. Глаза учащенно моргают, пытаясь сфокусироваться лишь на чем-нибудь, поймать какую-то точку опоры, но зрачки мечутся из угла в угол слишком тщетно и по очевидному бесполезно.
Ноги не слушаются и подгибаются в коленях, заставляя тело опереться на руки, цепляясь за кровать. Скрип зубов, скрип клыков через секунду. Я злюсь сама на себя, не контролируя свое животное тело и существо. Склоняю голову к матрасу, пряча лицо в одеяло, пытаясь привести дух в норму, пока на заднем плане я слышу учащенное дыхание парня. Такое тяжелое, что воздух холодеет.
– Успокойся, – еле уловимый рык доносится из-за спины, и я чувствую, как тело мгновенно ослабевает, забывая ту нервозность. Агрессия тут же стихает, но на смену ей приходит еще более ненавистное чувство – страх. Ощущаю каждой клеткой тела, как боязнь окутывает в леденящий душу узел. – Ты контролировать себя не можешь? Или тебя научить? – любое его слово заставляет содрогаться в приступе страха. Что за ебанная хуйня происходит? Как он вообще это делает?
– Что за магия, Чон Чонгук? – осипшим голосом спрашиваю, поднимая голову, смотря прямо на него, и теперь я понимаю, что это мать вашу такое. Он сильнее меня лишь в своем животном обличии, которое я сейчас отчетливо вижу. Его лицо покрыто пятнами, а глаза, как и тогда – походят на глаза ящерицы. Хвоста нет, что странно. – Ты можешь управлять полным превращением? Как это вообще?
– Для начала нужно не страдать хуйней. Вставай и пошли ужинать. Или мне съесть тебя, волчонок? – задает вопрос, подходя вплотную. – У меня огромное преимущество, я никогда ни о чем не жалею. А ты так и будешь убиваться из-за той девочки?
– Она же маленькая совсем была, – поднимаясь на ноги, говорю. – Ни в чем не виновная пала моей жертвой. И если тебе это так нужно, то да, я буду ненавидеть себя за это всю свое никчемную жизнь.
– Тогда я ошибался на твой счет, – как-то безразлично говорит, резко отходя, и выходит из комнаты.
В сотый раз задаюсь вопросом: что не так с этим парнем.
Желание смыться отсюда накрывает мощной волной, и я несмотря на слова Чона об ужине, быстро нахожу какие-то его спортивки и привычным маршрутом ускользаю через окно в его комнате. Крыша мокрая настолько, что я чуть не падаю, цепляясь за случайную ветку рядом растущего дерева. Животным инстинктом чувствую, как он смеется, явно понимая, что я убежала. Ну и пусть. Он слишком много на себя берет, раз думает, что может говорить мне, как я должна вести себя. Был ли он на моем месте вообще, чтобы так рассуждать.
Однако я понимаю, что должна буду с ним поговорить насчет всего этого. И поговорю, но не сейчас. На данный момент я слишком волнуюсь о том, что сделала и о том, что этот слизень делает со мной. У него и вправду есть привилегия: моя влюбленность в былого мальчишку. •••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
Пару месяцев назад, когда Чонгук прижимал меня к себе во сне, я думала о том, что это навсегда. Люди порой глупят, и я не исключение. Это тот человек, который не способен ни на доброту, ни на заботу. А сейчас, когда я узнала, что он еще и канима, мой мир перевернулся вверх дном. Ощущение реальности стирается слой за слоем. Я бы и вообразить не могла, что такое вообще возможно. И если принять то, что он тоже сверхъестественное существо еще можно, то то, что он имеет надо мной контроль в обращенном состоянии вообще объяснению не поддается.
Я сижу в тихом кафе, отпивая понемногу горячий кофе, и думаю о том, как же нам обсудить все. Он говорил, что я слишком слаба, но как бы он чувствовал себя на моем месте. Это ощущение, что разрывает тебя изнутри из-за бесконечного стыда. Если бы существовал выключатель чувств, я бы без раздумий щелкнула им.
Отпустила бы все свои заботы и жила бы ни о чем не думая. Рай блять. Тепло разливается по телу от горячей жидкости, а может и не из-за неё. Я ощущаю на плечах прикосновения горячих рук, что немного давят на тело. Если это этот ненормальный, я его тут же прибью, ибо в последнее время от него не уйдешь ни на шаг. Оборачиваюсь и мои догадки подтвержаются. Ну твою же мать, даже кофе спокойно не попьешь. У него наверняка синдром маньяка.
– Ты не устал так бегать за мной?
– Ты по-моему прекрасно знаешь, что это единственное кафе в городе, где я пью кофе. Кто еще за кем бегает. – Хмыкает, и на удивление мне, проходит мимо. Идет к кассе, заказывая себе американо и круассан с вишней.
– Возьми мне тоже, – шепчу я, зная, что он слышит. Теперь уже знаю.
В ответ лишь усмешка и слова кассирше о еще одном заказе. У нас неприязнь, но ладить время от времени мы умеем.
Я смотрю на него, солнце освещает его шелковистую черную копну волос, играясь в прятки с ними. Рубашка, в которую он одет, позволяет рассмотреть его широкие плечи и сильные руки. И почему он «он»? Раньше я не задумывалась над этим. Но когда же все стало таким. Когда мы начали ненавидеть друг друга.
– Ты не любишь с вишней, поэтому я взял со сгущенкой. – Кладя коробочку с круассаном передо мной, говорит. – Знала, что я слушаю?
– Даже если не слушал, услышал бы, – шепчу под нос, принимаясь есть сладость.
Желания сейчас с ним обсуждать то, что случилось – нет. День только начался и портить его не хотелось бы. Возможно вечером или завтра. Все дело случая. Сейчас, когда он не канима, я не имею к нему претензий. Да и не имею права, наверное.
– Тогда так привычно смылась, да, волчонок, – жуя круассан, смотрит на меня любопытным взглядом. – Я предполагал это, поэтому не расстроился.
С чего бы он вообще расстроился. Какое ему дело есть до меня. Я поражаюсь ему чуть ли не каждый раз, честно. Он не способен на какие-либо нежные чувства.
– Давай не пересекаться?
Говорю быстро, продолжая жевать и только успеваю запить все большим количеством кофе, как встречаюсь с его удивленным взглядом, направленным прямо на меня.
– С чего бы это? – голос становится грубее, а желваки на его скулах учащенно играют. – Думаешь я раскрыл все карты перед тобой, чтобы не общаться больше? Глупая.
– У нас нет ничего общего, Чонгук.
– Кроме твоего убийства.
– Сука... – шиплю, сдерживая зверский порыв.
– Помоги мне кое с чем, и тогда будет по твоему. Ну как тебе? – звучит зловеще, но с ноткой интриги.
Скрещивая руки, откидываясь на кресло, я смотрю на остатки кофе в чашки. Столько же, сколько и моих нервов. Боже, если он и вправду отвяжется, то я сделаю все, что скажет.
– Все ради того, что бы ты отвязался от меня, а то на щенка похож, честное слово.
Издает тихий смешок, наклоняясь в мою сторону.
– Но при условии, что ты не будешь ныть по поводу той девчонки.
Да эта сука явно издевается надо мной. Я бы уже раздерла его лицо в мясо, не будь здесь людей.
– Ты не исправим блядь, знаешь это, нет?
– А что если я научу тебя не полному превращению?
На самом деле это то, что мне нужно, но глядя на его самодовольную рожу я хочу сказать лишь твердое и полное яда «нет!».
Лучше уж жить все время в страхе, чем согласиться на его поблажку мне. А еще эти вечные слова о том, что я слишком много думаю о том трупе. Да я бы его убила, и вообще бы хер забила.
– Да пошел ты, сладкий, – ядовито выприскиваю, вставая с места, беря пальто в руки.
– Ты сегодня красивая, – говорит так приторно, что скриплю зубами. – Не пизжю, как обычно.
На самом деле он всегда говорил мне, что я красива, когда я была одета не в худи и спортивки с большими кроссовками. Хотя именно в этом мне комфортнее всего, и он знает это, однако считает это причиной моей замкнутости. Каждый раз, когда я надевала костюм или платье, он так широко улыбался, шепча мне всякие комплименты на ухо. Сегодня я в джинсовой юбке, которую он раньше любил задирать на талию. Но больше никогда. В топе, что открывает небольшую полоску талии в расстоянии с юбкой. Такой топ я носила, когда желала спрятать все метки, ранее оставленные им. Сейчас же я ношу его просто потому, что я хочу. Некая свобода.
Выхожу из кафе, оставляя его опять без ответа. Моя дурная привычка, что когда-то меня погубит. Натягиваю черное пальто на плечи, обвязывая клетчатый шарф поверх, напоследок смотрю на место, где оставила парня одного, а тот просто сидит и пялится на меня. Его глаза узкие и зеленые. Наверное, он зол. Не мои проблемы.
Иду, размышляя над тем, что он чувствует
Да и чувствует от вообще что-либо. Я же считаю его бесчувственным, но уже который раз вызываю злость, что превращает его в животное. Только я ли так действую. Вот это уже действительно интересно.