Он все-таки опоздал. Влетел в кабинет Альберта на три минуты позже назначенного времени, запнулся о порог и еле устоял на ногах. Каблуки неловко застучали по гладкому полу. Массивное кожаное кресло главы корпорации оказалось пустым, но боковая дверь была приоткрыта и оттуда донесся голос Альберта:
– Входи, Алексей. Я тут.
Леша обошел широкий, но почти полностью пустой стол и заглянул в соседнюю комнату.
– Извините, – пробормотал, нервно поправляя еще влажные волосы.
– Проходи, – Альберт Генрихович обернулся, и Леше показалось, что на его лице промелькнула приветствующая улыбка. – Кофе?
– Да... пожалуй.
Алексей вошел, ноги его тут же утонули в мягком ворсе ковра. Интерьер этой комнаты резко контрастировал со всеми рабочими помещениями корпорации. Там в дизайне преобладали металл, пластик и все оттенки серого. Здесь же царили уютный мягкий свет и оттенки светлого дерева. А еще волшебно пахло кофе.
– Черный с бадьяном и гвоздикой, – едва ли не нараспев перечислил Паук. – Правильно?
– Да, спасибо, – окончательно сбитый с толку Алексей медленно опустился в кремовое кресло.
Через минуту, глава корпорации отошел от аппарата, в котором Леша с удивлением узнал специальную плиту, для варки кофе на песке. На низкий журнальный столик опустились чашка с ароматным напитком и корзинка с печеньем. Альберт Генрихович уселся напротив гостя и распустил закатанные рукава рубашки. От него ощутимо веяло нетерпеливым ожиданием. Алексей решил не испытывать терпение начальства и сделал осторожный глоток. Кофе оказался изумительным, куда лучше того, что ему подавали в кофейнях первого этажа.
– Потрясающе, – искренне признал Леша.
На лице Паука не дрогнул ни один мускул, но серые глаза заметно потеплели, довольно прищурились.
– Мне поставляют специи напрямую из стран производителей. Кофейные зерна я обжариваю сам.
Алексей вежливо кивнул, грызя печенье. Ему удивительно было видеть Паука в этой обстановке и в этой роли.
– Но все-таки... мы сюда не кофе пришли пить.
– Одно другому не мешает, – впервые Альберт улыбнулся открыто.
У Леши дрогнули руки – он уже видел такую улыбку на других губах. Когда-то он целовал копию этой улыбки.
– Что-то не так? – Паук мгновенно считал перемену с лица Книжника.
– Вы... очень похожи на своего сына, – признал Алексей. – Точнее, это он был похож на вас.
Глаза Альберта Генриховича мгновенно погасли.
– Нет. Он был больше похож на мать. Такой же упрямый...
– Простите, – выдавил Леша сквозь горький ком в горле.
– Тебе не за что извиняться.
– Мне никогда не извиниться! – чашка громко звякнула о блюдце, Алексей почти выронил ее. – Эрик погиб из-за меня!
Альберт резко подался вперед и закрыл рот собеседника холодными пальцами.
– Моего сына убил Мечник, – произнес он, вбивая каждое слово, словно стальной шип. – Не ты.
– Я... – упрямо всхлипнул Леша.
– Ты любил Эдуарда. А он любил тебя. Если бы я хоть на миг усомнился в этом, мы бы разговаривали сейчас иначе.
Паук тяжело откинулся обратно на спинку кресла, всем собой давая понять, что спор на этом исчерпан. Алексей поджал губы, не сразу решаясь говорить.
– Почему вы... почему вы помогаете мне? Почему вы приняли меня в корпорацию?
– Странный вопрос, Книжник.
– Не нужно сейчас говорить о моем даре, о всей этой чуши про перерождения и войну добра со злом. Да, возможно, мой титул в прошлом что-то значил, но здесь и сейчас я вам бесполезен, – Алексей выпалил все это на одном дыхании и испуганно смолк, ожидая ответа и страшась его.
Паук снова улыбнулся:
– Ну, чего ты хочешь услышать от меня, Леша?
– Не знаю... правды?
– Правда у каждого своя. Тебе ли этого не знать, Книжник?
– Я хочу знать вашу правду.
– Так узнай, – улыбка Альберта стала еще шире, в ней почувствовалось нечто.
Алексей поежился:
– Вы закрыты от меня.
– Моя защита укрывает только от психических атак. От подавления воли, от навязанных мыслей. Так же, как и твоя белая стена. С той лишь разницей, что ты не умеешь защищаться от эмотиков и пока еще открыт для атак Мастера Птицелова.
– Я учусь...
– Для этого не обязателен физический контакт с противником.
Лешу мгновенно бросило в жар. Но в глазах начальства не было ни тени укора. Скорее шутливое подначивание, от которого стало еще более стыдно.
– Но мы ушли от темы, – Альберт спрятал очередную улыбку за порцией печенья. – В отличии от личных психоэмоциональных полей, инфополе мира не дробится на сегменты – оно цельное. И ты можешь читать его в любом месте и любом объеме, как раскрытую книгу.
– Откуда вы знаете?
– Ты мне сам рассказывал это однажды.
– В прошлой жизни? – мгновенно ощетинился Леша.
И сдулся, врезавшись взглядом в грусть, внезапно выплеснувшуюся откуда-то из глубин глаз Паука и затопившую собой всю комнату.
– Да, – сказал Альберт Генрихович тихо. – В прошлой жизни.
– Мы не могли тогда разговаривать, – упрямо пробормотал Книжник. – Нам просто не о чем было. Мы ведь были по разную сторону... или я...
Ужасная догадка резанула сознание. Все было просто до абсурдности – вот почему Мечник не доверял ему с первой минуты, вот почему он так и не смог до конца прочувствовать единства с братьями, вот почему Паук так просто принял его к себе. Потому что еще тогда, в той войне, он выбрал сторону чудовищ.
Алексей сжал горящее, мокрое от слез лицо ладонями. Осознание своей чудовищной сути пленило его, вместе с вернувшимся шорохом черных крылышек. Это не Дриши сделал из него монстра, нет – он всегда был таким. Слабым, безвольным, податливым чужому разрушительному влиянию, трусливым. Он запросто мог переметнуться к врагу, предать...
Он скорчился в кресле, желая только одного – умереть прямо сейчас, перестать быть. А лучше никогда не рождаться. Шорох мотыльков сменился шелестом сухого пергамента. Кончики пальцев закололо.
– Прекрати! – грозный окрик Альберта оглушил.
Леша сжался было еще сильнее, но чужие руки схватили его, рванули вперед. Он врезался носом в горячее и твердое, едва пахнущее дорогим мужским парфюмом.
– С ума сошел? – Книжник не сразу узнал голос Паука, таким напуганным, дрожащим, живым он его никогда не слышал. – Ты же едва себя не стер! Дурак...
Альберт Генрихович обнимал, прижимал к себе, словно пытался защитить нечто самое дорогое для себя.
– Книжник, вот ты вроде умный, а такой дурак. Что ты там себе успел придумать?
– Я чудовище, – выдавил Леша, отстраненно и глупо радуясь тому, что не успел после душа накраситься и сейчас не пачкал тушью рубашку начальства. – Я убийца. Я предатель.
– Ты дурак, – выдохнул Паук куда-то ему в макушку.
Он заставил Алексея поднять голову и заглянул в красные от слез глаза:
– Ты никого никогда не предавал. Ни тогда, ни сейчас. Тебе достаточно один раз по-настоящему окунуться в инфо, чтобы понять это.
Леша скривился:
– Какие добрые слова я слышу из уст Паука. На что еще вы готовы, чтобы сохранить для себя ценные кадры?
В ту же секунду ему показалось, что он стоит в объятьях статуи. Глава корпорации отпустил его, машинально расправил складки рубашки на плечах, отступил на шаг. Алексею стало невыносимо холодно. До боли, до новых слез.
– Вот почему ты пришел ко мне, – тяжело произнес Паук. – Лишь потому, что считал себя таким же чудовищем.
– А вы что думали? – выдавил из себя Леша, пытаясь сохранить остатки нелепой гордости.
– Я думал, что ты понял правду, – отрезал Альберт Генрихович так резко, что Книжник вздрогнул. – Но ты даже не пытаешься ее узнать. Тебе достаточно дыма, пущенного в глаза Мечником. Что ж...
Он поднял со стола чашку и повернулся к Леше окаменелой спиной:
– На сегодня достаточно. О следующем занятии вам сообщат.