Сверхновая

Часть 11. Муки творчества

Всю следующую неделю я просидел дома. На самом деле температура спала уже к среде, но я всё равно решил остаться на больничном. Голос престарелого егеря с пятидесятилетним стажем курильщика, безусловно, добавлял моему образу загадочности и харизмы, но вот сопли до колен были гораздо менее притягательной деталью.

      За эти дни безделья и бесконечного самокопания я получил кучу сообщений от одноклассников (в основном, конечно, от Димки и Серёги), которые справлялись о моём здоровье и желали скорейшего выздоровления. А я, как и положено влюблённому дураку, ждал одного конкретного сообщения от одного конкретного человека. Не дождался.

  Я вздохнул, отбросил в сторону телефон и закрыл глаза.

      Моя проблема в том, что я неромантичен. Неромантичен от слова «совсем». Ну то есть вообще. Ни капельки. Ничуточки. Я никогда не понимал, как можно говорить комплименты типа: «Ты для меня — всё, ты — моя жизнь, ты — мой парус в безбрежном синем океане, который по глубине сравнится только с твоими прекрасными аквамариновыми глазами». Более того, я даже не понимал, какую офигительную дурь надо выкурить, чтобы сказать такое.

      А ещё при всей моей нежной и горячей любви к литературе я сам, как ни странно, никогда не мог написать ни сносных стихов, ни трогательных драматических рассказов, ни хороших очерков о природе, вообще ничего подобного. Моим коньком всегда были эссе и статьи, причём, желательно, публицистические — собственно, поэтому я и собирался идти в журналистику.

      Но сейчас мне была нужна отнюдь не статья.

      Мысленно застонав, я во весь рост вытянулся на полу гостиной и уставился в потолок, размышляя, что бы такого написать Арсению Сергеевичу, чтобы реабилитироваться в его глазах.

      Решение писать ему пришло как-то само собой. Из наших с ним диалогов ничего путного не выходило, учитывая, что обычно я начинал тупить, как умственно отсталый тюлень. При воспоминании о нашем последнем разговоре мне до сих пор хотелось биться головой о стол. Что я, в принципе, и делал.

      Я бы, конечно, с удовольствием использовал другие способы привлечения внимания, но я ничего особенного не умел и ничем не выделялся.

      Если бы в детстве родители объяснили мне, зачем можно ходить в разные кружки и учиться петь, рисовать или играть на музыкальных инструментах, то я бы хоть попытался. Впрочем, потом я на минуту представил, как пою серенаду, стоя под окнами Арсения Сергеевича, и мне стало смешно.