bring me the horizon [calum hood] | #wattys2016

iv. run

iv. беги

Он сделался закрытым для других. С дядей говорил все холоднее, отчужденнее, испытывал — по началу завуалированную, — ненависть к преподавателям и студентам факультета искусств, отсиживался на задних рядах во время практик или лекций, чтобы остаться незамеченным. Все реже и реже улыбался, а глаза заволокла туманная дымка, скрывающая любое присутствие или отсутствие эмоций.

Отпросил моральные принципы, просто чтобы восполнить справедливость, и произошло грехопадение.

Сейчас чужая боль для него — иррациональное блаженство, нечто дикое и неправильное, но до того ублажающее, что что-то ощутимо покалывает в области солнечного сплетения, и это чувство рвется наружу, чуть касается губ, заставляя один уголок слегка подрагивать.

Он осознал, что готов бежать за этой болью вновь и вновь, только бы ощутить снова это чувство всепоглощаемости, когда его захлестывает вихрь эмоций, — ведь это именно то, чем питаются его внутренние чертики.

А что до Бэна, то он видел ничтожно малую часть его шалостей. Все, что узрел дядя — соседа, конвульсивно дергающегося на параллельной лужайке, из носа которого плескала кровь так, как разлетаются брызги от промокшего щенка, решившего отряхнуться.
А рядом был его племянник с окровавленными кулаками и внушающим синяком у левой скулы.

Бэн знал, что всякая детская травма несет собой последствия, а Калум не стал исключением.

Смерть матери на глазах мальчика стала не то чтобы бременем, не совсем клеймом, но чем-то вроде открытой раны, основой цепной реакции, словно раковой опухолью, которая принялась разрастаться и со временем стала неизлечимой.