Школьник

Часть 10. Лена

Ваня склонил голову набок, и солнечный луч из окна упал ему на ресницы, превращая их в золотистые веера. Его губы дрогнули в едва уловимой улыбке.

— Из всех этих слухов у меня есть любимый, — произнес он, и его голос звучал как мед, густой и сладкий. — Тот, где ты специально вернулась в школу, чтобы быть со мной.

Я почувствовала, как предательский румянец заполыхал на щеках, разливаясь по коже горячими волнами. В груди что-то ёкнуло — то ли от стыда, то ли от чего-то другого, более опасного. Его слова висели в воздухе между нами, как вызов, как обещание чего-то большего.

— Мы ведем себя как монахи, — продолжал он, и в его голосе зазвучала та самая опасная игривость, от которой у меня перехватывало дыхание еще пять лет назад. Его слова вибрировали в воздухе, наполняя пространство между нами электрическим напряжением. — А между тем...

Он наклонился ближе, и его шепот, горячий и влажный, обжег мне кожу, когда губы почти коснулись уха:

— Я до сих пор помню твой халат. Тот самый, сиреневый. Шелковистый, скользивший по твоим бедрам, когда ты поворачивалась. И ночную сорочку под ним — с кружевами по краям, такими тонкими, что я боялся, они порвутся от моего взгляда.

Воздух застрял у меня в горле, превратившись в горячий комок.

— Ты... ты не должен был этого видеть, — прошептала я, чувствуя, как жар разливается по всему телу, оседая яркими пятнами на шее и груди.

— Но видел, — его палец легонько коснулся моей руки, скользнув по внутренней стороне запястья, где пульс бешено стучал под тонкой кожей, оставляя после себя след из мурашек. — И помню. Каждую деталь.

Я резко встала, опрокинув стул, но он даже не шелохнулся, лишь поднял на меня взгляд — такой откровенный, такой голодный, что у меня подкосились ноги, а между бедер пробежала горячая волна.

— Это... это было давно, — выдавила я, отступая к окну, чувствуя, как холодное стекло касается моей спины сквозь тонкую ткань блузки.

— Пять лет, пять месяцев и четырнадцать дней, — поправил он, не отрывая от меня глаз, в которых плясали золотые искры. Его пальцы сжали подлокотники кресла так, что костяшки побелели. — Но кто считает?

За окном завыл ветер, ударяя ветками по стеклу, будто пытаясь напомнить о реальности. О том, что мы здесь, в школе, где за каждой дверью могут быть уши и глаза, где каждый наш вздох, каждый взгляд, каждый намек может стать достоянием общественности. Но в этот момент, под его пожирающим взглядом, все это казалось таким неважным, таким далеким...