Angels fall...

7. Penfolds Limited Edition Ampoule;

- Быстрее! Хлёсткий окрик эхом отскакивает от стен. Бьёт невидимым хлыстом по обострённому слуху. Ацуши невольно дёргается, жмурится, и это становится его ошибкой. Резиновый мяч прилетает в плечо, задевая по касательной ключицу. Это больно настолько, что приходится закусить внутреннюю сторону щеки почти до крови, чтобы сдержать вскрик. Ещё один мяч прилетает под дых, и это сродни крепкому удару кулаком. Из лёгких на секунду вышибает воздух, и Ацуши давится им, отшатывается, неловко запутывается в своих же ногах и падает на многострадальный, не раз отбитый за эту ночь зад. - Ужасно. Почему ты такой неповоротливый? Чуя уже стоит перед ним со скрещенными на груди руками. Смотрит сверху вниз сверкающими недовольством и жгучим раздражением глазами. В них нет разочарования, но Ацуши кажется, что это только пока, ведь в последнее время Накахара только и делает, что ругает его, смотрит вот так - тяжело, пристально, немигающее - и либо уходит без лишних слов, либо заставляет начинать этот кажущийся бесконечным бег с самого начала. Изначально, когда четыре месяца назад Чуя впервые привёз его в этот склад, переоборудованный в маленький тренировочный полигон, мальчик был взволнован и очень оживлён. Он с нетерпением ждал того дня, когда же Чуя-сан сдержит обещание и возьмётся за его обучение, и пребывал в эйфории, стоило Накахаре признаться, что именно в этом месте он когда-то познавал все грани собственного дара, изучая их и развивая. Вот только радужные мечты о том, чтобы с первой же тренировки поразить наставника, разлетелись вдребезги, стоило только перейти от теории к физической подготовке. Чуя много разговаривал с ним. Объяснял, какие бывают эсперы и как используют свои способности. Рассказывал о примерах из своего прошлого и о том, против каких способностей какую тактику боя лучше выбирать. После, когда Ацуши понял и принял мысль о том, что эсперы - вполне нормальное явление, а не чудовища, как о нём самом все говорили в приюте, Чуя начал учить его входить в контакт со зверем. На словах объясняя, как нужно очищать голову и обращать взгляд внутрь самого себя, Чуя первое время всегда ласково поглаживал его по голове, перебирая пряди и растирая кончики ушей, отчего разомлевший Ацуши почти проваливался внутрь себя, падая прямо на растёкшегося в спокойной дрёме тигра. Он учился чувствовать его мягкую шерсть под ладонями, тепло его шкуры, грубую мягкость подушечек на крупных массивных лапах и его сердцебиение под своими ладонями. Ацуши часто смотрел в глаза своего зверя. Пока Чуя нежил своей лаской в реальности, Накаджима в своём подсознании так же осторожно и бережно гладил морду зверя, изучая янтарные светящиеся радужки до тех пор, пока не запомнил каждую тонкую жилку в них. - Многие считают, что если имеют сильный дар, нет нужды закалять тело, но это не так, - позже сказал ему Чуя, объясняя, почему они должны укрепить тело Ацуши перед контактом со зверем. - Если твой дар заблокируют, ты не должен стать беспомощен. Ты должен уметь защитить себя и дорогих тебе людей и без активации способности. Ты должен уметь быстро бегать, хорошо уворачиваться и, если потребуется, атаковать. Всё ради выживания. И Ацуши послушно бегал, прыгал и уворачивался. Об атаках речи не шло, но иногда Чуя предлагал сыграть в прятки. Казалось бы, детская игра, да и на складе не так много мест, где можно укрыться, но редко когда мальчик мог найти своего учителя. Чуя умел выжидать, умел прятаться и умел скрывать своё присутствие. Он передвигался бесшумно и быстро, неуловимо, как ветер. Он мог беззвучно сидеть на одном месте без единого шороха долгое время, невзирая на удобство позы. Он мог даже контролировать ритм своего сердца, как однажды понял Ацуши, вслушиваясь в воцарившуюся тишину с таким усердием, но услышал копошение какой-то живности в траве за пределами склада. После у него несколько часов болела голова, и это только подтвердило в очередной раз слова Чуи о том, что нужно тренироваться, привыкать и расширять свои границы. Спустя несколько недель таких тренировок Чуя впервые отметил успехи Ацуши. Только после его слов Накаджима понял, что действительно стал как будто меньше уставать, отдышка перестала мучить после бега, а ещё у него проснулся поистине зверский аппетит, из-за чего он сметал во время ночных ужинов столько риса, что Чуя первое время даже делал ставки, лопнет его найдёныш или нет. Зато тело постепенно перестало напоминать обтянутый кожей скелет. Ацуши оставался всё таким же худым и высоким, словно тростина, но уже не выглядел болезненно и забито. Он стал чаще улыбаться и смеяться. Его щёки окрасились здоровым румянцем. Пустота почти исчезла из глаз, сменившись блеском таящейся внутри энергии. Он стал крепче спать. А потом всё стало меняться. Точнее, всё изменилось в один миг и сразу полетело ко всем чертям. Растянулись последствия. Ацуши хорошо помнит тот поздний вечер, перетёкший в ночь. Он привычно ждал Чую, чтобы поужинать, в процессе пересказывая содержимое очередной прочитанной им за день книги, а после собраться и поехать в склад-полигон. Их временной режим давно сбился из-за работы Накахары, на которой тот пропадал с утра до ночи, но Ацуши и не думал жаловаться. Он, в отличие от Чуи, который спал всего несколько часов, а после уходил на работу, мог проспать хоть весь день, вставая лишь за тем, чтобы прибраться, постирать, приготовить что-то или почитать. И чтобы уделить время отжиманиям и приседаниям, потому что Чуя сразу сказал, у мальчика-тигра должны быть сильные выносливые конечности под стать его зверю. Но всё тогда пошло совсем не по плану. Чуя появился дома только во втором часу ночи и выглядел он неважно. И чувствовал себя так же, как смог понять Ацуши, потому что обувь, одежда и драгоценная шляпа - всё полетело на пол единым комом, а сам Накахара сгрёб вышедшего поприветствовать его мальчика в охапку и прижал к себе с такой силой, что дышать стало трудно. И всё это не было проявлением того, что Чуя просто устал на работе или соскучился. Нет. Подобные тяжёлые дни Ацуши научился различать по привычкам рыжеволосого парня, по его движениям, даже по походке. Но в тот раз всё действительно было плохо, потому что от Чуи пахло лесной сыростью, мокрым бетоном, пылью и страхом. Мальчик и подумать не мог, что этот человек, пропитанный острым запахом таимой внутри опасности, вообще знает, что такое страх. - Ацуши, мне нужно с тобой поговорить, - обронил Чуя и провёл его в гостиную, забираясь на диван и утаскивая растерянного мальчика к себе под бок. Обращение по имени никогда не сулило ничего хорошего. - Скажи, ты хорошо помнишь своё детство в приюте? - Ну... Да? - неуверенно отозвался Накаджима, рассматривая бледное лицо Чуи, его будто обострившиеся скулы и нервно дёргающиеся уголки губ. - Я... Я не всегда там жил, но... Да? - Не всегда? - повторил Чуя, пристально смотря ему в глаза. - С чего ты это взял? - Ну... Сначала я думал, что меня оставили на ступенях этого приюта, - честно ответил Ацуши, невольно прижимаясь к тёплому боку, напоминая себе, что в настоящем он больше не один. - Но как-то раз я услышал разговор директора с кем-то из воспитателей. Он сказал, что слышал уже о разорённых фермах до того, как меня нашли на ступенях, и предположил, что изначально я жил в другом приюте, куда меня подбросила родительница, а уже оттуда, когда узнали о моём звере, меня подбросили на ступени этого приюта, чтобы избавиться. - И ты ничего не помнишь о первом приюте? - спросил Чуя. Парень тогда навис над Ацуши, будто и не заметив этого. Разнервничавшись и втянув голову в плечи, Накаджима отрицательно качнул головой. Он действительно помнил только последний приют. Что было до него, в памяти не отпечаталось. Тогда Чую как будто отпустило то, что терзало его с самого возвращения. Он весь сдулся, обмяк, усмехнулся как-то нервно, дёргано, а после сгрёб Ацуши в объятия и повалил на диван. Мальчик пытался напомнить про ужин, душ и смену одежды, о том, что костюм Чуи безбожно помнётся к утру, и о том, что у них же тренировка должна быть, но Накахара только шикнул на него, сказав, что очень устал, и они оба ложатся спать. Только оба ещё долго не могли уснуть. Чуя всё касался его, то поглаживая по спине, то зарываясь пальцами в волосы, и едва слышно хрипло напевал колыбельную. Фальшивил ужасно и явно путал слова, но Ацуши не стал просить его прекратить эту изощрённую пытку, потому что понимал: Чуя чем-то очень сильно встревожен и пытается отвлечься, как может. Поэтому мальчик тихо лежал под тёплым боком, крепко обняв парня в ответ, и негромко сопел ему в ключицы до тех пор, пока не уснул под монотонный бубнёж. Вот после этого всё и пошло наперекосяк. Буквально на следующей же тренировке. Чуя всегда был требовательным, но справедливым, внимательным и терпеливым. Он не нагружал Ацуши сверх меры, не игнорировал его состояние или случайные повреждения вроде содранных коленей, которые на месте сразу же обрабатывались, но и не нянчился с ним. Накаджима прекрасно понимал, что не сможет развиваться быстро, если с ним будут нежничать, поэтому готов был слушаться и терпеть мимолётную боль, если это сопутствовало успеху. Это было чем-то само собой разумеющимся. Но на той тренировке Чуя сообщил, что хочет проверить его пределы, и как с цепи сорвался. Это было быстро. Быстро, но очень больно и очень страшно. Больно, потому что удары тренировочными резиновыми мячами сыпались со всех сторон, и увернуться от них было просто невозможно. Страшно, потому что из Чуи будто исчезли все живые эмоции. Он смотрел жёстко, цепко и абсолютно безразлично. Смотрел так, будто Ацуши - жалкий кусок мяса на ножках, который едва ли стоит его внимания. Быстро, потому что Накаджима испугался такого Чуи, ставшего будто незнакомым, чужим человеком, и зверь в нём, почувствовав это, впервые за долгое время вновь вырвался на свободу. Ацуши плохо помнит, что было дальше. В памяти отпечаталась только шальная улыбка на губах наставника, яркое алое свечение и звук, с которым когти пролетали в считанных миллиметрах от чужого лица. В себя он пришёл лёжа на полу в полумраке клетки из бетонных блоков, врезавшихся в пол с четырёх сторон от него. Испугался сначала и дёрнулся, было, к узкой щели между ними, но тут же рухнул лицом в пыль, потому что тело его не слушалось. Болела каждая мышца, горло ныло, а собственный позвоночник и вовсе показался на секунду раскалённым прутом. По щекам побежали слёзы. Из груди вырвались всхлипы. Свернувшись в клубок, Ацуши совсем потерялся в происходящем и почувствовал связь с реальностью только тогда, когда охваченные красным свечением блоки исчезли, а его самого подхватили сильные крепкие руки. - Ты молодец, детёныш, - всё шептал ему Чуя, пока нёс до машины, и улыбался шало. - Смог постоять за себя. Твой зверь любому обидчику задницу за тебя надерёт, да? Но ты не сможешь вечно прятаться за его спиной. Дома Накахара был с ним бережен и очень заботлив той ночью. Набрал мальчику горячую ванну и оставил отмокать в ней, отправившись в душ. Выбравшись оттуда только через полчаса и обернув вокруг бёдер полотенце, принялся отмывать и задремавшего Ацуши. Успокаивал его терпеливо, вытирая с раскрасневшегося лица слёзы, ведь при виде огромных гематом на теле рыжеволосого парня Накаджима завыл белугой. Он был в ужасе от того, что увидел. В ужасе от того, что все эти ужасные раны оставлены Чуе его зверем. В ужасе от того, что напал на того, кто спас его, протянул руку помощи, стал в итоге его семьёй. - Всё в порядке, - раз за разом повторял ему Чуя и пока мыл, и пока вытирал, и пока помогал натянуть домашнюю одежду, будто Ацуши пять лет. - Я знал, что это случится. Мне нужно было столкнуться с твоим зверем в бою и понять, насколько он силён. Я много чего вынес из этой стычки, так что не нужно так волноваться. Это просто была ещё одна тренировка, но не с тобой, а со зверем внутри тебя. Если бы я предупредил тебя о том, что задумал, у меня не получилось бы раздраконить твою способность. Так что это я должен просить прощение за то, что обманул тебя и напугал. В ту ночь Ацуши опять спал с Чуей. Закончив привычный ночной ужин, Чуя впихнул в его руки кружку с горячим шоколадом, разбавленным тёплым молоком, и отвёл к себе. Накаджима уснул, тесно прижавшись к его боку под негромкое клацанье клавиатуры ноутбука, потому что перед сном Накахара решил немного поработать, будто мало ему было потрясений и поводов для усталости. Проснулся Ацуши спустя несколько часов от того, что сонный растрёпанный Чуя оттянул его щёку пальцами, под звук будильника тиская её и требуя расцепить железную хватку на его несчастных рёбрах. И, казалось бы, то мирное утро с совместным завтраком и сонной ленью послужило точкой в этой истории, своеобразным перемирием между Чуей, Ацуши и его внутренним зверем, но... Но. Поднявшись с пола, Ацуши встаёт перед Чуей, опустив взгляд в пол. Ему стыдно, и больно, и немного обидно. И совестно. Чуя тратит на него своё время, недосыпает, устаёт днём на работе, но всё равно не бросает эти тренировки, а Ацуши, от которого требуется только усердие и внимательность, уже которую ночь тренировок после всего случившегося раз за разом подводит его, как будто от него требуют чего-то невозможного. Можно подумать, он впервые проходит эту полосу препятствий. Можно подумать, его впервые обстреливают мячиками со всех сторон. Ничего ведь сложного. Всё привычное, никаких изменений, только время на пробег сократилось ещё на двадцать секунд. Но Ацуши ведь уже развил хорошую скорость и сам чувствует, что это не предел его тела и способности, которая поддерживает его изнутри, защищая от лишней перегрузки. Так почему? Почему он никак не может сосредоточиться? Запутался в ногах и упал, как новорождённый щенок. Наверняка то ещё жалкое зрелище. - Простите, Чуя-сан... Горько становится до припекания за глазными яблоками, но Ацуши не разревётся как девчонка. Он знал, на что подписывался. Накахара ещё в самом начале сказал, что если мальчик где и почувствует боль, то на тренировках. Невозможно научиться чему-то, если ничего не делать. Невозможно закалить себя и свои реакции, если ни разу не столкнуться с угрозой, опасностью, болью. Но всё равно неприятно видеть такого холодного и отстранённого Чую после того, как мальчик познал его доброту, заботу, ласку, внимание и опеку. Каждая ошибка нервирует только сильнее из-за этого, потому что взгляд голубых глаз становится холоднее льда, и Ацуши вновь возвращается к тому, с чего начал когда-то. Он вновь начинает ждать, когда же на него махнут рукой, разочаруются в нём и выставят за порог. - Эй, детёныш, - на макушку ложится тёплая тяжёлая ладонь. - Что такое? Что не так? Неуверенно подняв взгляд, Ацуши мысленно разваливается на куски, потому что безразличие и недовольство исчезли без следа. Чуя смотрит на него внимательно, цепко, но с толикой заботы, и от этого хочется зажмуриться и сделать какую-нибудь глупость. Эмоциональное напряжение сказывается, поэтому Накаджима решается и подаётся вперёд, крепко обнимая своего наставника. Чуя замирает лишь на мгновение, а после легко похлопывает его по лопаткам. - Ну? Расскажешь мне? Ты уже которую тренировку рассеянный, невнимательный и подставляешься просто потому, что не обращаешь внимания на то, что происходит вокруг. У тебя что-то болит? Тебя что-то беспокоит? Ты устал и тебе нужна передышка? - Мне страшно. Это вылетает само собой. Чуя каменеет плечами и отстраняется, заглядывая ему в глаза. У него делается очень странное выражение лица, незнакомое и не то чтобы счастливое, и Ацуши уже хочет наболтать глупостей, чтобы как-то замять свой ответ, когда понимает, что сказал правду. Всё так и есть. Ему страшно. Это и является корнем всех его проблем. - Ты боишься меня? - спрашивает Чуя, делая сдержанный шаг назад. И лишь чудом удерживается на ногах, когда Ацуши врезается в него, цепляясь пальцами за лопатки, прижимаясь всем телом так, будто хочет слиться в единое целое. - Нет! - вскрикивает Накаджима взволнованно и часто-часто качает головой. - Нет, Чуя-сан! - Хорошо, - выдыхает Чуя, ощутимо расслабляясь в его руках, и зарывается пальцами в волосы на затылке, ероша мягкие белоснежные пряди. - Тогда что не так? Что тебя пугает? Отстранившись, Ацуши неопределённо пожимает плечами. Выпустив наставника из своей хватки, он отходит в сторону и мнётся в неуверенности, рассматривая несколько тренажёров, расчерченные беговые дорожки вдоль стен, подвешенные боксёрские груши, ярко-красные и тёмно-синие. А ещё усыпавшие весь пол среднего размера резиновые мячи, напоминающие мячики для бейсбола, которыми Чуя благодаря своей способности швыряется в него, принуждая уворачиваться от атак во время простого бега или прохождения полосы препятствий, построенной из подручных средств вроде тумб с инвентарём, натянутых тут и там канатов и целых башен из скамеек. - Это как-то связано с твоим зверем, - роняет Чуя. Он не спрашивает, утверждает, а перед глазами Ацуши вновь та ночь, когда тигр вырвался наружу и напал на Чую. Вспомнив оставленные на теле наставника синяки и гематомы, мальчик поджимает губы, бросая неприязненный взгляд на свои руки. Это ещё всё в зале в порядок приведено. Когда Чуя уносил его отсюда на руках той ночью, Ацуши успел краем глаза увидеть царящий вокруг погром. И пусть ему сказали, что всё в порядке, что так нужно было, что зверя вывели из себя специально, это не меняет того факта, что Ацуши не может спокойно принять произошедшее и забыть о нём. Не может принять, что причинил боль человеку, который его от этой самой боли всегда пытался оградить. - Знаю, о чём ты опять думаешь, - говорит Чуя и подходит ближе, заставляя посмотреть на себя. - Но ты не должен так относиться к произошедшему. Ты ведь сам рассказывал мне, Ацуши, что зверь был с тобой с рождения. Он защищал и оберегал тебя. Он согревал тебя и впитывал своим мехом твои слёзы. Ты ведь пообещал ему, что ты и он - вы вместе - будете жить. Он часть тебя, а ты - часть своего зверя. Вы одно целое. Если бы ему грозила опасность, неважно, от чьих рук, разве ты не защитил бы его? - Но это ведь вы, Чуя-сан, - жалобно бормочет мальчик и смотрит растерянно, комкая в пальцах подол великоватой ему футболки, выбранной специально для тренировок. - Вы бы никогда не причинили мне вред. - Вред может причинить каждый, - отрезает Чуя. - Ты слишком наивен, Ацуши. Каждый человек всегда преследует свои цели. Некоторые ради своих целей готовы пойти очень далеко. У тебя отличное чутьё на людей благодаря тигру, живущему внутри, но ты не прислушиваешься к нему, предпочитаешь эмоции, а не холодную логику. Я был добр к тебе, и ты считаешь, что я не могу причинить тебе боль просто потому, что я пообещал этого не делать. Но зверь на то и зверь. Ему чужда людская речь, его ведут инстинкты. Если чувствует опасность, зверь бежит или нападает, защищается. Твой зверь защитил тебя от угрозы, и неважно, что этой угрозой был я. Будь благодарен своему тигру, Ацуши. Потому что он спасает тебя от опасностей, которых ты в упор не видишь или на которые предпочитаешь закрывать глаза. Звучит логично и правдиво. Совесть начинает грызть не только за то, что завалил тренировку, но и за то, что усомнился в своём звере. Чуя ведь прав. Тигр всегда был рядом с Ацуши, защищал его, утешал, согревал, помогал по мере сил. Рядом с тигром Ацуши никогда не чувствовал себя одиноким. Благодаря зверю он вырвался на свободу и смог встретиться с Чуей, найти своё место. Может быть, стоит просто принять чужие слова как данность и смириться с ними? Может, стоит обратить внимание не на синяки, оставленные на теле Накахары, а на то, что там были только они? Тигр не ранил когтями, не впился клыками, не разодрал лапами. Чуя тогда в ванной с кривой улыбкой сообщил, что это была почти дружеская потасовка, и что ему не раз бывало намного хуже. Правда, после этих слов парень резко замолчал, будто сказал что-то лишнее, а Ацуши благоразумно не стал развивать эту тему. И вот Накахара снова говорит о том, что зверь не виноват в том, что пытался защитить своего хозяина, носителя. Может, и так. В конце концов, если бы кто-то попробовал причинить тигру вред, Ацуши действительно сделал бы всё, чтобы не позволить этого. Уйдя в свои мысли, мальчик не обращает внимания на Чую. Лишь когда шеи касаются тёплые пальцы и что-то упругое, шершавое, Ацуши встряхивает головой и поднимает взгляд на Накахару. Слышится негромкий щелчок и, сглотнув, мальчик чувствует на шее тёплую широкую ленту. Взгляд найдёныша опускается на горло Чуи. У того светлая кожа в принципе, но там, где только что красовалась лента чокера, она ещё светлее. Будто молочная полоса обвилась вокруг, навсегда отпечатавшись на коже. - Подумал, так тебе будет спокойнее, - пожимает плечами Чуя в ответ на удивлённый взгляд и ерошит мальчишке волосы на макушке. - Потом вернёшь. Давай устроим себе небольшой отдых. Возьму завтра выходной, и проспим до самого вечера, а после поедем в токийский «Диснейленд». - Что такое «Диснейленд»? - любопытствует Ацуши, с трепетом касаясь чокера на шее. Чуя отдал ему свой чокер! Мальчик даже не пытается скрыть счастливую улыбку. Кажется, будто ему доверили что-то важное и дорогое, бесценное, ведь никогда раньше Ацуши не видел, чтобы рыжеволосый парень снимал этот ремешок со своего горла. Разве что только для того, чтобы принять душ, но это не считается. - Тебе понравится, детёныш, - усмехается Чуя и разворачивается к выходу. - Пойдём. Пора домой. Ацуши догоняет его бегом и подныривает под руку, заставляя приобнять себя за плечи. Иногда наглость - второе счастье. От плохого настроения и тяжёлых мыслей не остаётся и следа.