Сборник лучшего с шати от chuna

Касание

— Плечи ровней, — шепнул Виктор. — И расслабься.

Кацуки торопливо кивнул и напрягся, плечи застыли, будто сведенные судорогой. Футболка, слишком обтягивающая, обрисовывала выпирающие лопатки, словно зачатки крыльев, никак не могущих вырасти. Но вот если захотеть, если распахнуть душу пошире…

Рука неосторожно соскользнула с плеча, и Виктор провел пальцами от плеч по выемке позвоночника, ниже, ниже, чувствуя каждую косточку, пока…

— Вить, ну заканчивайте уже.

Виктор вздрогнул, торопливо убрал ладонь со спины Кацуки и повернул голову. Юра стоял в дверях тренировочного зала, запакованный в спортивную форму от и до, капюшон нахлобучил на голову, а сверху натянул куртку. Еще и сумка за спиной, наверняка, с коньками и прочим, но при взгляде на Плисецкого возникала мысль, что он таскает в ней арматурину. И вообще, Юре с его повадками дворового пацана было место где-нибудь в занюханном городишке, где он под вечер мог отжимать у сопливых школьников телефоны и деньги на проезд. А его затянуло — в спорт, где важна грация и изящество. Впрочем, когда Плисецкий катался — они откуда-то брались, наверняка из каких-нибудь неведомых глубин души.

— Заканчиваем, — Виктор улыбнулся. Бросил взгляд на Кацуки, который уже натянул на себя худи и возился с молнией. — Тебя ждать?

— Нет, — Кацуки мотнул головой. — Я сам.

— Ну хорошо, — Виктор улыбнулся еще раз, персонально для Кацуки (теплей, чем для фанатов, искренней) и зашагал к Плисецкому.

Юра недовольно поправил лямку на плече и пошел вперед, даже не оборачиваясь. 

*

Виктор нагнал его легко, приноровился к быстрому, рваному шагу и поинтересовался:

— Юр, ты чего?

— Тебе вообще крышу снесло? — Юра нахмурился так, что брови почти сошлись вместе, и косо, зло взглянул на Никифорова.

— О чем ты? — Виктор улыбнулся (дежурно, как привык улыбаться на публику). — Я не понимаю.

— Ты его прям там выебать собрался? — Плисецкий зло хохотнул. — Вот будет драма, пятикратный чемпион мира плюс подвид пидораса обыкновенного. Прессу разорвет к хуям.

— Не выражайся, — Виктор прищурился и поймал Плисецкого за капюшон, сдернул его с головы и понизил голос: — Ты что несешь?

— Что вижу, то несу, — Юра вздернул голову и посмотрел Виктору прямо в глаза: — Может, ты и не понимаешь, но со стороны заметно, что ты на этом японце бездарном повернут просто. Откатал он твою программу — и что? Сразу стал иконой для поклонения?

— Он талантливый, — ответил Никифоров. — Ему не хватает тренера, чтобы…

— Чтобы что? Прокатиться по льду, сорвать овации, а потом бросить тебя? Ладно, может, сейчас он под тебя и ляжет, а после второй медали растреплет журналистам о том, что ты пытался его совращать, и растопчет тебя и все твои победы. Народу же много не надо, стоит только грязное белье наружу вытащить — и все, ты больше не любимчик толпы.

— Он не такой.

— Ну-ну, — Плисецкий легко высвободился из хватки и выплюнул напоследок: — Я предупредил. Дальше как знаешь.

*

Кацуки стоял посреди тренировочного зала, опустошенный и счастливый. Все тело горело от прикосновений, которыми награждал его Виктор — где погладит по руке, подбадривая, где сожмет плечо.

А где… на спине, кажется, ожогами остались касания тонких изящных пальцев.

Ему же не показалось? Это было не по-дружески, ничего товарищеского не было в том, как Виктор провел пальцами от плеча почти до поясницы, словно изучая, словно любуясь, словно…

Кацуки застонал. Мысли в голове путались.

Наверное, показалось.