Стендаль.Красное и черное

ЧЕСТОЛЮБЕЦ

XXX ЧЕСТОЛЮБЕЦ Единственный благородный титул - это титул герцога, маркиз - в этоместь что-то смешное; но стоит только произнести герцог, все невольнооборачиваются. "Эдинбургское обозрение" Аббат был поражен истинно аристократической внешностью и почти веселымтоном маркиза. Впрочем, будущий министр принял его без всех церемонныхлюбезностей большого вельможи, с виду чрезвычайно учтивых, но на делеоскорбительных для того, кто их понимает. Это было бы пустой тратой времени,а маркиз играл достаточно видную роль в серьезных делах, чтобы терять времяпопусту. Вот уже полгода, как он вел крупную интригу, которая должна былазаставить короля и страну согласиться на некий определенный состав кабинета,который в благодарность за это должен был поднести ему герцогский титул. В течение долгих лет маркиз безуспешно добивался от своегобезансонского адвоката, чтобы тот представил ему ясный отчет о судебнойволоките во Франш-Конте. Но как мог этот знаменитый адвокат объяснитьмаркизу то, чего он сам не понимал? Четвертушка бумаги, которую ему вручил аббат, объясняла решительно все. - Дорогой мой аббат, - сказал ему маркиз, покончив меньше чем за пятьминут со всеми формулами вежливости и вопросами личного характера, - я привсем моем пресловутом благополучии никак не могу найти времени, чтобызаняться всерьез двумя несложными вещами, довольно важными, впрочем: моейсемьей и моими делами. Я забочусь о положении моей семьи и располагаю в этомсмысле немалыми возможностями. Я забочусь и о своих удовольствиях, и это,разумеется, должно стоять на первом месте, - по крайней мере на мой взгляд,- добавил он, поймав удивленный взор аббата Пирара. Хотя аббат был человек здравомыслящий, он все же удивился, что старикстоль откровенно говорит о своих удовольствиях. - Разумеется, и в Париже есть труженики, - продолжал вельможа, - но ониютятся где-нибудь на чердаках. Стоит мне только приблизить к себе человека,как он сейчас же снимает себе апартаменты в бельэтаже, а его жена назначаетприемные дни, иными словами, все труды, все старания идут уже только на то,чтобы стать светским человеком или прослыть таковым. Это у них единственнаязабота с той минуты, как они перестают думать о хлебе насущном. Для моих судебных процессов и даже, если говорить точно, для каждогопроцесса в отдельности у меня есть адвокаты, которые прямо-таки надрываютсяот усердия: один только что умер от чахотки, два дня тому назад. Но для моихдел вообще, можете вы себе это представить, сударь, вот уже целых три года,как я безнадежно ищу человека, который, взявшись вести мою переписку,соблаговолил бы хоть капельку подумать всерьез о том, что он делает.Впрочем, все это только так, предисловие. Я вас уважаю и, осмелюсь добавить, хоть и вижу вас впервые, - люблю.Хотите стать моим секретарем и получать за это восемь тысяч франков иливдвое больше? И я еще выгадаю на этом, клянусь вам. При этом я берусьпозаботиться о том, чтобы ваш прекрасный приход остался за вами до того дня,когда нам с вами захочется расстаться. Аббат отказался, но к концу разговора, когда он ясно представил себе, вкаком затруднительном положении маркиз, ему пришла в голову одна мысль. - У меня в семинарии, - сказал он маркизу, - остался один бедный юноша,которого, если я не ошибаюсь, будут там жестоко преследовать. Будь онпростым послушником, давно бы уж его засадили in pace [22]. До сей поры этот молодой человек изучал только латынь и священноеписание, но легко может статься, что в один прекрасный день он обнаружитбольшие дарования либо как проповедник, либо как наставник душ. Не знаю, чтоиз него выйдет, но в нем есть священная искра, и он может пойти далеко. Ярассчитывал обратить на него внимание нашего епископа, если бы у наскогда-нибудь появился некто, обладающий хотя бы в малой доле таким, как увас, отношением к делу и к людям. - А из какой среды этот ваш молодой человек? - Говорят, он сын плотника из наших горных мест, не я думаю, что этоскорее незаконный сын какого-нибудь богача. Как-то я видел, он получилписьмо - то ли безыменное, то ли подписанное чужим именем - с чеком напятьсот франков. - А! Это Жюльен Сорель? - сказал маркиз. - Откуда вы знаете его имя? - спросил удивленный аббат и сам тут жесмутился от своего вопроса. - Этого я вам не скажу, - заметив его смущение, ответил маркиз. - Так вот! - продолжал аббат. - Вы могли бы попробовать сделать себе изнего секретаря: у него есть и энергия и ум - словом, попробовать стоит. - Почему бы и нет? - ответил маркиз. - Но только не такой ли эточеловек, который способен польститься на взятку от начальника полиции илиеще кого-нибудь и станет тут у меня шпионить? Вот, собственно, единственноемое опасение. Когда аббат Пирар успокоил его на этот счет весьма благоприятнымотзывом о Жюльене, маркиз вынул тысячефранковый билет. - Пошлите это на дорогу Жюльену Сорелю, и пусть он явится ко мне. - Поистине только привычка жить в Париже, господин маркиз, моглапривести вас к столь приятному заблуждению, - отвечал аббат Пирар. - Выстоите столь высоко, что даже понятия не имеете, какая тирания, тяготеет наднами, бедными провинциалами, особенно над священниками, которые не дружат сиезуитами. Они не пожелают отпустить Жюльена Сореля и сумеют отделатьсяразными искусными отговорками: ответят мне, что он болен, что письмозатерялось на почте, и так далее, и так далее. - Я на днях возьму у министра письмо к епископу, - сказал маркиз. - Я забыл одну подробность, - сказал аббат. - Этот молодой человек,хоть он и весьма низкого происхождения, душу имеет высокую. Никакого прокувашим делам от него не будет, если вы заденете его гордость; вы превратитеего этим в тупицу. - Это мне нравится, - сказал маркиз. - Я сделаю его товарищем моегосына. Достаточно этого? Спустя некоторое время Жюльен получил письмо, написанное незнакомымпочерком; на конверте стоял штемпель города Шалона, и к письму был приложенчек на имя одного безансонского торговца. Письмо было подписано вымышленнымименем, но, развернув его, Жюльен затрепетал: громадная клякса красоваласьпосреди страницы на тринадцатом слове - это был знак, о котором ониусловились с аббатом Пираром. Не прошло и часа, как Жюльена позвали к епископу, где он был принятпоистине с отеческой добротой. Не переставая цитировать Горация, егопреосвященство в весьма изысканных выражениях поздравил Жюльена с прекраснойбудущностью, открывающейся перед ним в Париже, ожидая, по-видимому, услышатьв благодарность кое-какие разъяснения по этому поводу. Но Жюльен ничего немог ему сказать, прежде всего потому, что сам ровно ничего не знал, - и еговысокопреосвященство проникся к нему истинным уважением. Один из должностныхсвященников епископского подворья составил письмо к мэру, который поспешилсам принести подписанную подорожную, в которой было оставлено чистое местодля имени путешественника. В двенадцатом часу ночи Жюльен явился к Фуке, который, как человекздравомыслящий, выразил больше удивления, чем восторга, по поводуперспектив, которые, казалось бы, открывались перед его другом. - Для тебя это кончится не иначе как какой-нибудь казенной должностью,- сказал ему этот приверженец либералов, - и это рано или поздно приведеттебя к чему-нибудь такому, за что тебя в газетах с грязью смешают. Я о тебездесь услышу только тогда, когда ты осрамишься. Припомни мои слова. Даже счисто финансовой точки зрения лучше зарабатывать сто луидоров честнойторговлей лесом и быть самому себе хозяином, чем получать четыре тысячифранков от правительства, хотя бы во главе его стоял сам царь Соломон. Но Жюльен в этих рассуждениях усмотрел только мелочную ограниченностьдеревенского богача. Наконецто пришло для него время появиться на ареневеликих событий. Ему хотелось поменьше такой сытой уверенности и побольшешироких возможностей. В душе его не было сейчас ни малейшего страха передголодной смертью. Попасть в Париж, который представлялся ему населеннымумными, выдающимися людьми, страшно хитрыми и лицемерными, но чрезвычайноучтивыми, вроде епископа Безансонского или Агдского, - это счастье затмевалодля него все. Он ответил своему другу, что в данном случае действует не посвоему усмотрению, а подчиняется аббату Пирару. На другой день около полудня он явился в Верьер, чувствуя себясчастливейшим человеком в мире: он надеялся повидаться с г-жой де Реналь. Нопрежде всего он отправился к первому своему покровителю, старому аббатуШелану. Тот встретил его сурово. - Считаете ли вы себя хоть сколько-нибудь обязанным мне? - сказал емуаббат Шелан, даже не ответив на его приветствие. - Вы сейчас позавтракаетесо мной, а за это время вам наймут другую лошадь, и вы уедете из Верьера, неповидавшись ни с кем. - Слышать - значит повиноваться, - отвечал Жюльен с постной минойсеминариста; и дальше в их разговоре уже больше не было речи ни о чем, кромебогословия и латинской словесности. Он вскочил в седло и, проехав примерно лье, очутился на опушке леса;оглядевшись по сторонам и видя, что кругом нет ни души, он углубился в чащу.На закате он отослал лошадь с каким-то крестьянином с первого попавшегосядвора, а немного попозже зашел на виноградник и уговорил хозяина продать емулестницу, и тот согласился пойти с ним и донести ее до рощи, которая тянетсянад Аллеей Верности в Верьере. - Сам-то я горемыка, беглый рекрут... контрабандист, - сказал емукрестьянин, прощаясь с ним. - Ну, да какое мое дело! За лестницу мнезаплатили, не поскупились. Да ведь и у меня самого бывали в жизни минутки,за которыми по часам не угонишься. Ночь была черным-черна. В первом часу Жюльен с лестницей на плечахвошел в Верьер. Он сразу спустился к ручью, который пересекает великолепныйсад г-на де Реналя и бежит между двумя стенами в десять футов вышиной.Жюльен легко взобрался на стену по своей лестнице. "Как-то встретят менясторожевые псы? - подумал он. - От этого все зависит". Собаки залаяли ибросились на него, но он тихонько свистнул, и они стали ласкаться к нему. Постепенно перебираясь с уступа на уступ, хотя все калитки высокойжелезной ограды были заперты, он, наконец, без всякого труда добрался доокна спальни г-жи де Реналь, которое выходило в сад на высоте девятидесятифутов над землей. В ставнях было маленькое отверстие в форме сердечка, хорошо знакомоеЖюльену. К его глубокому огорчению, это маленькое отверстие не было освещеноизнутри светом ночника. "Боже великий! - подумал он. - Сегодня госпожа де Реналь спит не в этойкомнате! Где же она может спать? Семья в Верьере, - иначе бы здесь собак небыло; но ведь я могу в этой комнате без ночника наткнуться на самогогосподина де Реналя или на кого-нибудь чужого! Вот будет скандал!" Самое благоразумное было бы удалиться, но Жюльен не мог и подумать обэтом "Если это кто-нибудь чужой, я кинусь бежать со всех ног, а лестницуброшу. Но если это она, - как-то она меня встретит? Она теперь предаетсяраскаянию и ударилась в самую отчаянную набожность - в этом можно несомневаться; но в конце концов она еще помнит обо мне, раз она мне пишет".Это последнее соображение заставило его решиться. С замирающим сердцем, но все же решив либо погибнуть, либо повидаться сней, он стал бросать камешки в ставень; ответа не последовало. Он приставилсвою лестницу сбоку от окна и постучал сам, сначала потихоньку, затемпогромче. "Как ни темно сейчас, - подумал Жюльен, - а все-таки ничего нестоит подстрелить меня из ружья". Эта мысль немедленно превратила егобезумную затею в вопрос храбрости. "Либо в этой комнате сегодня никого нет, - думал он, - либо тот, ктотам спал, сейчас уже проснулся, так что теперь с этим человеком нечегобольше церемониться: надо только постараться, чтобы меня не услыхали и непроснулись те, кто спит в других комнатах". Он спустился вниз, приставил лестницу под самый ставень, сноваподнялся, и когда он просунул руку в отверстие в форме сердечка, емупосчастливилось довольно быстро нащупать проволоку, на которую надевалсякрючок, запиравший ставень. Он дернул за проволоку и с величайшей радостьюобнаружил, что ничто больше не держит ставень и тот поддается его усилиям."Надо открывать потихоньку и постараться, чтобы она сразу узнала мой голос".Он приоткрыл ставень так, чтобы можно было просунуть голову, и произнес елеслышно несколько раз: "Это друг". Прислушавшись, он убедился, что ничто не нарушает глубокого безмолвияэтой комнаты. И действительно, никакого ночника, хотя бы чуть-чутьтеплившегося, на камине не было. Это был плохой признак. "Как бы кто не выстрелил! ". Он немного подумал, потом решилсяпотихоньку постучать пальцем в стекло; никто не ответил; он постучалпосильнее. "Хоть разобью стекло, а надо довести дело до конца". Он стучалуже совсем громко, и тут ему показалось, что в глубине этой непрогляднойтьмы движется какая-то белая тень. Наконец сомнений уже больше не было: онувидел тень, которая как будто приближалась к нему необычайно медленно. Ивдруг он увидел щеку, прильнувшую к стеклу перед его глазом. Он весь задрожал и слегка откинулся назад. Но тьма была такая, что дажена этом расстоянии он не мог различить, была ли то г-жа де Реналь. Ониспугался, как бы она не закричала от испуга, - уже несколько секунд онслышал, как собаки, рыча, бродили около его лестницы. - Это я, - повторил он довольно громко, - друг... Никакого ответа: бледный призрак исчез. - Умоляю вас, откройте, мне надо поговорить с вами, я так несчастен! И он стал стучать все громче и громче, точно намеревался выбить стекло. Послышался негромкий отрывистый звук, и задвижка опустилась; он толкнулраму и тихонько соскочил в комнату. Белый призрак удалялся. Он схватил его за плечи; это была женщина. Всеего смелые намерения мигом улетучились. Если это она, - что она скажет? Чтосделалось с ним, когда по легкому вскрику он понял, что это быладействительно г-жа де Реналь! Он сжал ее в объятиях; она вся дрожала, - у нее едва хватило силоттолкнуть его. - Несчастный! Что вы здесь делаете? Голос у нее прерывался: она еле выговорила эти слова. Жюльенпочувствовал в них искреннее негодование. - Я пришел к вам после четырнадцати месяцев ужасной разлуки. - Уходите! Оставьте меня сию же минуту! Ах, господин Шелан! Зачем вы непозволили мне написать ему? Я бы не допустила этого ужаса. - Она оттолкнулаего с невероятной для нее силой. - Я раскаиваюсь в моем преступлении:господь смилостивился и просветил меня, - твердила она прерывающимсяголосом. - Уходите! Уходите сейчас же! - После четырнадцати месяцев сплошной муки я, конечно, не уйду отсюда,не поговорив с вами. Я хочу знать все, что вы делали. Ах, я так любил вас!Неужели я даже настолько не заслужил доверия?.. Я хочу знать все, все. Как ни сопротивлялась г-жа де Реналь, этот властный голос обладал силойповелевать ее сердцем. Жюльен, который до этой минуты страстно сжимал ее в своих объятиях и недавал ей освободиться, как она ни старалась, теперь отпустил ее. Это немногоуспокоило г-жу де Реналь. - Я втащу лестницу, - сказал он, - а то как бы нас не заметили: не дайбог, кто-нибудь из слуг, разбуженный стуком, вздумает обойти дом. - Ах, нет! Я же вам говорю: уходите! - твердила она с неподдельнымнегодованием. - Что мне до людей? Но господь видит эту ужасную сцену,которую вы меня заставляете терпеть, и он меня покарает за это. Вы самымнизким образом пользуетесь теми чувствами, которые я когда-то питала к вам.Но их больше нет! Вы слышите, господин Жюльен? Он втаскивал лестницу очень медленно и осторожно, чтобы не шуметь. - А муж твой в городе? - спросил он, вовсе не думая дразнить ее, апросто поддавшись давней привычке. - Не говорите со мной так, ради бога, или я сейчас позову мужа. Я и гакуж бесконечно виновата, что не выгнала вас, невзирая ни на что. Я простосжалилась над вами, - прибавила она, стараясь задеть его гордость, которая,как она знала, была весьма чувствительна. Этот отказ говорить ему "ты", эта жестокая решимость порвать стольнежную сердечную дружбу, в которую он не переставал верить, довели чуть недо исступления страстное чувство, пылавшее в сердце Жюльена. - Как! Неужели возможно, что вы и вправду меня больше не любите? -сказал он подкупающим голосом, который, казалось, шел из самой глубинысердца; трудно было остаться к нему равнодушной. Она не ответила, и он вдруг горько заплакал. И в самом деле, у него ужене было сил говорить. - Значит, я совсем забыт единственным существом, которое меня за всюмою жизнь любило! Зачем же мне тогда жить? Все его мужество покинуло его теперь, когда он убедился, что ему негрозит опасность встретиться здесь с мужчиной; все исчезло из его сердца,кроме любви. Он долго плакал в тишине; она слышала его рыдания. Он взял ее руку, онахотела отнять ее, но все же, после нескольких почти судорожных движений,рука ее осталась в его руке. В комнате было совсем темно; они сидели другподле друга на постели г-жи де Реналь. "Как это непохоже на то, что было четырнадцать месяцев тому назад! -подумал Жюльен и опять заплакал - Значит, разлука и впрямь убивает учеловека все чувства! Нет, лучше уж уйти!" - Соблаговолите сказать мне, что с вами такое случилось, - подавленныйее молчанием, промолвил наконец Жюльен прерывающимся от слез голосом. - Разумеется, мое падение было уже известно всему городу, когда выуехали, - отвечала г-жа де Реналь сухим тоном, и в голосе ее Жюльенупослышалось что-то жесткое и укоризненное. - Вы вели себя так неосторожно накаждом шагу, а потом, через несколько времени, когда я была в такомотчаянии, ко мне пришел почтенный господин Шелан. Он очень долго тщетнодобивался, чтобы я созналась ему. Наконец однажды он придумал отвезти меня вДижон, в церковь, где я в первый раз причащалась. И там он заговорил сам,первый... - Слезы мешали г-же де Реналь продолжать - Боже, какой это былстыд! Я призналась во всем. Этот добрый человек сжалился надо мной: он необрушился на меня с негодованием, он горевал вместе со мной. В то время онакаждый день писала вам письма, которые не осмеливалась отсылать: я прятала иберегла их, и когда уж мне становилось совсем невтерпеж, я запиралась у себяв комнате и перечитывала эти письма. Наконец господин Шелан настоял, чтобы я их ему отдала А некоторые изних, которые были написаны немножко осмотрительнее, были вам посланы. Вы мненичего не отвечали. - Ни разу, клянусь тебе, я не получил ни одного письма от тебя всеминарии. - Боже милостивый! Кто же их мог перехватить? - Так вот, подумай, до чего я был несчастен: пока я не увидал тебя всоборе, я даже не знал, жива ты или нет. - Господь смилостивился надо мной, - продолжала г-жа де Реналь. - Ондал мне уразуметь, какой грех я совершила перед ним, перед детьми, передмужем. Муж мой никогда не любил меня, как я воображала тогда, когда вы меняеще любили!.. Жюльен бросился к ней на грудь, просто от избытка чувств, не помнясебя. Но г-жа де Реналь оттолкнула его и продолжала довольно твердымголосом: - Мой почтенный друг, господин Шелан, дал мне понять, что раз я вышлазамуж за господина де Реналя, я тем самым отдала ему все мои чувства, дажете, о которых я и не подозревала и которых я никогда не испытывала ранее, доэтой злосчастной связи. После великой жертвы, когда я рассталась со своимиписьмами, которые мне так были дороги, жизнь моя потекла если не счастливо,то по крайней мере довольно спокойно Не нарушайте же моего покоя, будьте мнедругом... лучшим из друзей - Жюльен осыпал ее руки поцелуями; оначувствовала, что он все еще плачет. - Не плачьте, вы мне делаете этимбольно. Расскажите теперь вы, что вы делали - Жюльен не в силах был говорить- Я хочу знать, как вы жили в семинарии, - повторила она, - а потом выуйдете. Не думая о том, что он говорит, Жюльен стал рассказывать ей обинтригах, о всяческих кознях и происках, с которыми он столкнулся на первыхпорах, а потом о своей более спокойной жизни после того, как его сделалирепетитором. - И вот тогда-то, - добавил он, - после вашего длительного молчания,которое, конечно, должно было дать мне понять то, что я слишком хорошо вижусейчас, что вы меня разлюбили, что я стал вам безразличен (г-жа де Ренальсжала его руки) вот тогда-то вы мне прислали эти пятьсот франков. - Никогда не посылала! - сказала г-жа де Реналь. - Это было письмо с парижским штемпелем, и оно было подписано "ПольСорель", чтобы отвлечь всякие подозрения. Они начали строить всякие предположения о том, кто бы мог послать этописьмо Атмосфера несколько изменилась Незаметно для себя г-жа де Реналь иЖюльен перешли от приподнятого тона к сердечному, дружескому разговору Онине могли видеть друг друга, так как было темно, но звук голоса каждомупояснял все. Жюльен тихонько обнял ее за талию; это, конечно, былрискованный жест. Она попыталась было отвести его руку, но в эту минуту ондовольно искусно отвлек ее внимание какой-то занимательной подробностьюсвоего рассказа О руке его как будто забыли, и она осталась там, где была. После множества всевозможных догадок относительно письма с пятьюстамифранками Жюльен снова принялся рассказывать; постепенно к нему возвращалосьего самообладание, по мере того как он описывал ей свою семинарскую жизнь,которая по сравнению с тем, что он переживал сейчас, не представляла длянего никакого интереса. Все его мысли были теперь целиком поглощены тем, какокончится это свидание. "Вы должны уйти", - поминутно повторял емупрерывающийся голос. "Какой позор, если меня отсюда выпроводят, - думал Жюльен. - Вся жизньмоя будет отравлена угрызениями совести, никогда уж она мне не напишет, и,бог весть, попаду ли я еще когда-нибудь в эти края". С этой минутысладостное упоение этой близостью исчезло для него Сидя рядом с женщиной,которую он обожал, и почти сжимая ее в своих объятиях, в той самой комнате,где он когда-то был так счастлив, в этой глубокой тьме, угадывая иубеждаясь, что она плачет, чувствуя по тому, как вздымается ее грудь, чтоона едва сдерживает рыдания, он, на свое несчастье, превратился в холодногополитика, почти столь же холодного и расчетливого, каким он бывал там, насеминарском дворе, когда чувствовал, что против него замышляется какая-томерзость со стороны кого-нибудь из его товарищей посильней его. Жюльеннарочно затягивал свой рассказ, расписывая ей безотрадную жизнь, которую онвел с тех пор, как уехал из Верьера. "Так, значит, - говорила себе г-жа деРеналь, - после целого года разлуки и даже не имея никакой возможностизнать, помнят ли о нем, в то самое время, когда я всячески старалась забытьего, он только и жил теми счастливыми днями, которые судьба ему послала вВержи". Рыдания ее усилились; Жюльен видел, что рассказ его достигает цели.Он понял, что надо решиться на последнюю попытку: он быстро перешел кписьму, которое получил из Парижа. - И я распростился с его преосвященством. - Как! Вы больше не вернетесь в Безансон? Вы покидаете нас навсегда? - Да, - отвечал Жюльен решительным тоном, - я покидаю этот край, где язабыт даже тою, кого я любил больше всех в моей жизни, и больше уже никогдане вернусь сюда. Я еду в Париж... - Ты едешь в Париж! - громко воскликнула г-жа де Реналь. Рыдания душили ее; она уже не пыталась скрыть своего смятения. Жюльентолько этого поощрения и ждал: теперь он мог отважиться на решительный шаг,которым до сих пор боялся испортить все. До этого ее восклицания, ничего невидя в темноте, он совсем не мог себе представить, к чему это можетпривести. Теперь он уже больше не колебался: страх перед угрызениямисовести, которые потом отравляли бы ему жизнь, вернул ему все егосамообладание; он поднялся и холодно сказал: - Да, сударыня, я покидаю вас навсегда; будьте счастливы, прощайте. Он сделал несколько шагов к окну и уж взялся за раму, чтобы приоткрытьее. Г-жа де Реналь бросилась к нему и припала головой к его плечу; онпочувствовал, как она сжимает его в своих объятиях и щека ее льнет к егощеке. Так, после трехчасового разговора Жюльен добился того, чего такпламенно жаждал в течение двух первых часов. Случись это немного раньше,какое счастье доставила бы ему и эта пылкая нежность, вспыхнувшая с прежнейсилой, и заглохшее раскаяние г-жи де Реналь, но теперь, когда он добилсяэтого хитростью, он уже не ощущал ничего, кроме наслаждения. Жюльенузахотелось во что бы то ни стало, несмотря на все возражения своейвозлюбленной, зажечь ночник. - Неужели ты хочешь, - говорил он ей, - чтобы у меня даже не осталосьникакого воспоминания о том, что я тебя видел? Любовь, которая, наверно,сияет в твоих прелестных глазах, пропадет для меня! Эта милая беленькаяручка так и останется невидимкой? Подумай, ведь я покидаю тебя, и, бытьможет, очень надолго! "Какой стыд! - говорила себе г-жа де Реналь; но она уже не моглаотказать ему ни в чем: едва только он напоминал ей о вечной разлуке, - оназаливалась слезами. Уже заря начинала отчетливо обрисовывать контуры елей нагорах, к востоку от Верьера. Но вместо того, чтобы бежать, Жюльен,совершенно опьяневший от страсти, стал просить г-жу де Реналь позволить емупровести весь день, спрятавшись в ее комнате, и уйти только завтра ночью. - А почему бы нет? - отвечала она. - После того как я вторично пала, ибесповоротно, у меня не осталось ни капли уважения к себе: видно, это уж моегоре на всю жизнь. - И она самозабвенно прижала его к своему сердцу. - Мужмой сейчас не то, что раньше: у него сильные подозрения, ему кажется, что яперехитрила его, и он очень зол на меня. Если он услышит хотя бы малейшийзвук, я пропала; он меня выгонит, как последнюю тварь, - да я такая и есть. - Ах! Вот они, увещания господина Шелана, - сказал Жюльен. - Ты нестала бы так говорить со мной до этого проклятого моего отъезда в семинарию.Тогда ты меня любила! Жюльен был немедленно вознагражден за то хладнокровие, с каким онпроизнес эти слова: он увидел, как возлюбленная его тотчас же позабыла о тойопасности, которая ей грозила со стороны мужа, а испугалась другой, гораздоболее страшной опасности: что Жюльен может усомниться в ее любви. Деньразгорался стремительно и ярко разливался по комнате; Жюльен в своейгордости теперь упивался блаженством, видя в своих объятиях и чуть ли не усвоих ног эту прелестную женщину, единственную, которую он любил в своейжизни и которая, всего несколько часов тому назад, вся была охвачена однимтолько страхом перед карающим богом и всем существом предана своему долгу.Вся ее решимость, подкрепленная стойкостью, не изменявшей ей в течениецелого года, не могла устоять перед его мужеством. Вскоре в доме началось движение, и г-жу де Реналь встревожило однообстоятельство, о котором она совсем было забыла. - Эта противная Элиза придет в комнату... А что же нам делать с этойгромадной лестницей? - сказала она своему возлюбленному. - Куда ее спрятать?Ах, знаю, я отнесу ее на чердак! - задорно воскликнула она. - Вот такой я тебя помню, такая ты была раньше! - с восторгом сказалЖюльен. - Но ведь тебе придется пройти через людскую, где спит лакей? - А я оставлю лестницу в коридоре, позову лакея и ушлю его куда-нибудь. - Придумай, что ему сказать, если он, проходя по коридору, заметитлестницу. - Ну, конечно, ангел мой! - отвечала ему г-жа де Реналь, целуя его. - Аты сразу полезай под кровать, если, не дай бог, Элиза придет сюда без меня. Жюльен был поражен этой неожиданной веселостью. "Значит, приближениенастоящей опасности, - подумал он, - не только не пугает, а, наоборот,радует ее, потому что она забывает обо всех своих угрызениях. Ах, вотпоистине бесподобная женщина! Есть чем гордиться, властвуя над такимсердцем!" Жюльен был в полном восхищении. Г-жа де Реналь приподнялалестницу: она явно была слишком тяжела для нее. Жюльен подошел помочь ей изалюбовался ее изящным станом, который отнюдь не свидетельствовал о большойсиле, как вдруг г-жа де Реналь без всякой помощи подхватила лестницу ипонесла ее с такой легкостью, словно зато был стул. Она быстро поднялась сней в коридор четвертого этажа и там положила ее на пол вдоль стены. Затемона кликнула лакея, а чтобы дать ему время одеться, пошла наверх, наголубятню. Когда она минут через пять вернулась в коридор, лестницы там ужене было. Куда же она исчезла? Если бы Жюльена не было в доме, это нимало необеспокоило бы ее. Но сейчас - если муж увидит эту лестницу! Страшноподумать, что из этого может произойти. Г-жа де Реналь бросилась искать еепо всему дому. Наконец она нашла ее под самой крышей, куда ее втащил и даже,по-видимому, припрятал лакей. Это было престранное происшествие, и в другоевремя оно, несомненно, испугало бы ее. "А не все ли равно, - подумала она, - что может случиться черездвадцать четыре часа, когда Жюльена здесь не будет? Все уж тогда превратитсядля меня в один сплошной ужас и угрызения". У нее смутно мелькнула мысль, что для нее это будет смерть, - ах, невсе ли равно! После такой разлуки - и ведь она думала, что это уж навсегда,- судьба вернула ей Жюльена, она снова с ним, а то, что он сделал, чтобыдобраться до нее, показывает, как сильно он ее любит! Она рассказала Жюльену про историю с лестницей. - Но что же я скажу мужу, - говорила она, - если лакей донесет ему, чтонашел лестницу? - Она с минуту подумала. - Им понадобится по меньшей мередвадцать четыре часа, чтобы найти крестьянина, который тебе ее продал... -И, бросившись в его объятия и судорожно сжимая его, она воскликнула: - Ах!Умереть, умереть бы вот так! - и, прильнув к нему, осыпала его поцелуями. -Но все-таки я не хочу, чтобы ты умер с голоду, - сказала она, смеясь. -Идем, я тебя сейчас спрячу в комнате госпожи Дервиль, она у нас всегда назапоре. - Она пошла караулить в самый конец коридора, а Жюльен бегомпробежал в соседнюю комнату. - Смотри, не открывай, если постучат, - сказалаона, запирая его, - а впрочем, это могут быть только дети: им может прийти вголову затеять здесь какую-нибудь игру. - Ты их приведи в сад под окошко, мне хочется на них посмотреть, ипусть они поговорят. - Да! Да! Непременно! - крикнула она ему уходя. Она скоро вернулась с апельсинами, бисквитами и бутылкой малаги; хлебаей не удалось стащить. - А муж твой что делает? - спросил Жюльен. - Пишет, у него там какие-то сделки с крестьянами. Но пробило уже восемь часов, и в доме поднялась обычная утренняя суета.Не покажись г-жа де Реналь, ее стали бы искать повсюду. Ей пришлось покинутьЖюльена. Но скоро она опять появилась и, пренебрегая всякой осторожностью,принесла ему чашку кофе: она боялась только одного - как бы он у нее не умерс голоду. После завтрака ей удалось привести детей под окна комнаты г-жиДервиль. Он нашел, что они очень выросли, но ему показалось, что они как-топогрубели, а может быть, это он сам изменился. Г-жа де Реналь заговорила сними о Жюльене. Старший очень дружелюбно вспоминал о своем наставнике исожалел о нем, но оба младшие, как оказалось, почти совсем забыли его. Г-н де Реналь не выходил из дому в это утро: он без конца бегал вверх ивниз по лестнице и сновал по всему дому, занятый своими сделками скрестьянами, которым он продавал картофель. До самого обеда у г-жи де Ренальне нашлось ни одной минутки, чтобы навестить своего узника. Когда позвонилик обеду и подали на стол, ей пришло в голову стащить для него тарелкугорячего супа. И вот в ту самую минуту, когда она тихонько подходила к двериего комнаты, осторожно неся тарелку с супом, она вдруг столкнулась лицом клицу с тем самым лакеем, который утром припрятал лестницу. Он также тихонькокрался по коридору и как будто прислушивался. Должно быть, Жюльеннеосторожно разгуливал у себя в комнате. Лакей удалился, несколькосконфуженный. Госпожа де Реналь спокойно вошла к Жюльену; эта встреча слакеем очень напугала его. - Ты боишься, - сказала она ему, - а я сейчас готова встретить любуюопасность и глазом не моргну. Я только одного боюсь: той минуты, когдаостанусь одна, после того как ты уедешь. - И она бегом выбежала из комнаты. - Ах! - воскликнул восхищенный Жюльен - Только одни муки раскаяния истрашат эту удивительную душу! Наконец наступил вечер. Г-н де Реналь отправился в Казино. Жена его заявила, что у нее ужаснейшая мигрень, и ушла к себе; онапоторопилась отослать Элизу и, едва та ушла, тотчас же вскочила, чтобывыпустить Жюльена. Оказалось, что он в самом деле умирает от голода. Г-жа де Ренальотправилась в буфетную за хлебом. Вдруг Жюльен услыхал громкий крик. Г-жа деРеналь вернулась и рассказала ему, что она в темноте подошла к буфету, кудаубирали хлеб, и едва протянула руку, как наткнулась на женское плечо.Оказалось, что это Элиза, и ее-то крик и слышал Жюльен. - Что она там делала? - Наверно, таскала конфеты или подглядывала за нами, - отвечала емуг-жа де Реналь с полнейшим равнодушием. - Но я, к счастью, нашла паштет ибольшой хлебец. - А тут что у тебя? - сказал Жюльен, показывая на карманы ее передника. Госпожа де Реналь совсем забыла, что они у нее с самого обеда набитыхлебом. Жюльен сжал ее в объятиях: никогда еще она не казалась ему такойпрекрасной. "Даже в Париже, - смутно пронеслось у него в голове, - никогда яне встречу такую благородную душу!" Эта ее неловкость, свидетельствующая отом, что она не привыкла к такого рода ухищрениям, сочеталась в ней систинным мужеством, присущим человеку, который способен содрогнуться толькоперед опасностью иного рода, и опасностью гораздо более страшной, но тольков ином смысле. Жюльен ужинал с большим аппетитом, а подруга его подшучивала надпростотой угощения - ей было страшно позволить себе перейти на серьезныйтон, - как вдруг кто-то с силой рванул дверь. Это был г-н де Реналь. - Что вы там заперлись? - кричал он ей. Жюльен едва успел спрятаться под диван. - Как так? Вы совсем одеты! - сказал г-н де Реналь, входя. - Выужинаете и заперлись на ключ! В обычный день этот вопрос, заданный со всей супружеской резкостью,привел бы в замешательство г-жу де Реналь, но сейчас она знала, что стоитмужу только чуть-чуть нагнуться - и он увидит Жюльена, ибо г-н де Ренальуселся как раз на тот стул, на котором только что сидел Жюльен, прямонапротив дивана. Мигрень послужила оправданием всему. Тогда он начал пространнорассказывать ей, каким образом ему удалось выиграть партию на бильярде в Ка-зино, - "да, партию в девятнадцать франков, представь себе! - говорил он, ивдруг она заметила на стуле, в трех шагах от них, шляпу Жюльена. Она словнообрела еще больше хладнокровия: спокойно начала раздеваться и, улучивмомент, быстро прошла позади мужа и кинула свое платье на стул со шляпой. Наконец г-н де Реналь удалился. Она попросила Жюльена еще разрассказать ей, как он жил в семинарии. - Вчера я тебя не слушала: ты говорил, а я только и думала, как бы мнесобраться с духом и прогнать тебя. Сегодня ей даже и в голову не приходило остерегаться. Они говорилиочень громко, и было, наверно, уже часа два ночи, как вдруг их прервалнеистовый стук в дверь. Это опять был г-н де Реналь. - Откройте сейчас же! К нам забрались воры! - кричал он. - Сен-Жаннынче утром нашел их лестницу. - Вот и конец всему! - воскликнула г-жа де Реналь, бросаясь в объятияЖюльена. - Он убьет нас обоих, он не верит в воров. А я умру в твоихобъятиях, и умру такая счастливая, какой никогда не была в жизни. Она ни слова не отвечала мужу, который бушевал за дверью, и страстноцеловала Жюльена. - Спаси мать Станислава, - сказал он ей, приказывая взглядом. - Япрыгну во двор из окна уборной и убегу через сад; собаки меня узнали. Свернив узел мою одежду и брось в сад, как только будет возможно. А пока пускайломает дверь. Главное, никаких признаний: запрещаю тебе это. Пусть уж лучшеподозревает, лишь бы не знал наверно. - Ты разобьешься насмерть! - вот все, что она сказала, больше она ни очем не тревожилась. Она подошла вместе с ним к окну уборной, потом не спеша спрятала егоодежду. И только после этого она, наконец, отворила мужу, который прямокипел от ярости. Он осмотрел комнату, затем уборную и, не сказав ни слова,ушел. Одежда Жюльена полетела из окна; он поймал ее и стремглав бросилсябежать к нижней террасе сада, в сторону Ду. Вдруг около его уха просвистела пуля, и тотчас же позади загремелружейный выстрел. "Это не господин де Реналь, - подумал Жюльен - Он слишком плохостреляет". Собаки бежали рядом с ним, не лая. Вторая пуля, видимо, перебилалапу одной из собак, потому что она жалобно завизжала. Жюльен перескочилчерез ограду, пробежал вдоль нее шагов пятьдесят и бросился бежать впротивоположном направлении Он услышал перекликавшиеся голоса и ясноразглядел своего врага-лакея, который стрелял из ружья; какой-то крестьянинпо ту сторону сада тоже принялся стрелять, но в это время Жюльен уже стоялна берегу Ду и одевался. Через час он был уже на расстоянии лье от Верьера, на дороге в Женеву."Если у них действительно есть подозрения, - думал Жюльен, - они бросятсяловить меня по дороге в Париж".