Стендаль.Красное и черное

СЕМИНАРИЯ

XXV СЕМИНАРИЯ Триста тридцать шесть обедов по восемьдесят три сантима, тристатридцать шесть ужинов по тридцать восемь сантимов, шоколад-кому полагаетсяпо чину; а сколько же можно заработать на этом деле? Безансонский Вольно. Он издалека увидел железный золоченый крест на воротах; он медленноприблизился; ноги у него подкашивались. "Вот он, этот ад земной, из которогомне уж не выйти!" Наконец он решился позвонить. Звук колокола разнессягулко, словно в нежилом помещении Минут через десять к воротам подошелкакой-то бледный человек, весь в черном. Жюльен глянул на него и мгновенноопустил глаза. Странное лицо было у этого привратника. Зрачки его выпуклыхзеленоватых глаз расширялись, как у кошки; неподвижные "линии вексвидетельствовали о том, что от этого человека нечего ждать сочувствия;тонкие губы приоткрывались полукругом над торчащими вперед зубами. И однакона этом лице не было написано никаких пороков, скорее это была полнаябесчувственность, то есть именно то, что больше всего может испугатьмолодого человека. Единственное чувство, которое беглый взгляд Жюльена сумелотгадать на этой постной физиономии святоши, было глубочайшее презрение ковсему, о чем бы с ним ни заговорили, если только сие не сулило награды нанебесах. Жюльен с трудом заставил себя поднять глаза; сердце у него так билось,что он с трудом мог говорить; прерывающимся голосом он объяснил, что емунадо видеть ректора семинарии господина Пирара. Не произнеся ни слова,черный человек знаком велел ему следовать за ним. Они поднялись на третийэтаж по широкой лестнице с деревянными перилами и совершенно перекосившимисяступенями, которые все съехали набок, в противоположную от стены сторону, и,казалось, вотвот развалятся вовсе Они очутились перед маленькой дверцей, надкоторой был прибит огромный кладбищенский крест из простого дерева,выкрашенный в черную краску; она подалась с трудом, и привратник ввелЖюльена в низкую темную комнату с выбеленными известкой стенами, на которыхвисели две большие картины, потемневшие от времени. Здесь Жюльена оставилиодного; он стоял совершенно помертвевший от ужаса; сердце его неистовоколотилось, ему хотелось плакать, но он не смел. Мертвая тишина царила вдоме. Через четверть часа, которые ему показались сутками, зловещаяфизиономия привратника появилась в дверях в противоположном конце комнаты;он молча кивнул Жюльену, приглашая следовать за ним. Жюльен вошел в другуюкомнату; она была больше первой, и в ней было почти совсем темно, Стены былитакже выбелены, но они были совсем голые. Только в углу, около двери,Жюльен, проходя, заметил кровать некрашеного дерева, два плетеных стула инебольшое кресло, сколоченное из еловых досок и необитое. На другом концекомнаты, у маленького оконца с пожелтевшими стеклами и заставленным грязнымицветочными банками подоконником, он увидел человека в поношенной сутане,сидевшего за столом; казалось, он был чем-то сильно рассержен; он брал излежавшей перед ним кипы маленькие четвертушки бумаги, надписывал на каждойпо нескольку слов и раскладывал их перед собой на столе. Он не замечалЖюльена. А тот стоял неподвижно посреди комнаты, на том самом месте, где егооставил привратник, который вышел и закрыл за собой дверь. Так прошло минут десять; плохо одетый человек за столом все писал иписал Жюльен был до того взволнован и напуган, что едва держался на ногах;ему казалось, он вот-вот упадет. Какой-нибудь философ, наверно, сказал бы(но, возможно, он был бы и не прав): "Таково страшное действие уродливого надушу, наделенную любовью к прекрасному". Человек, который писал за столом, поднял голову; Жюльен заметил это несразу, но даже и после того, как заметил, он продолжал стоять неподвижно,словно пораженный насмерть устремленным на него страшным взглядом.Затуманенный взор Жюльена с трудом различал длинное лицо, все покрытоекрасными пятнами; их не было только на лбу, который выделялся своеймертвенной бледностью. Между багровыми щеками и белым лбом сверкалималенькие черные глазки, способные устрашить любого храбреца. Густые,черные, как смоль, волосы гладко облегали этот огромный лоб. - Подойдите сюда. Вы слышите или нет? - нетерпеливо промолвил, наконец,этот человек. Жюльен, едва владея ногами, шагнул, раз, другой и, наконец, чуть непадая и побелев, как мел, остановился в трех шагах от маленького столиканекрашеного дерева, покрытого четвертушками бумаги. - Ближе! - произнес человек в сутане. Жюльен шагнул еще, протянув вперед руку, словно ища, на что быопереться. - Имя? - Жюльен Сорель. - Вы сильно опоздали, - произнес тот, снова пронизывая его своимстрашным взглядом. Жюльен не мог вынести этого взгляда: вытянув руку, словно пытаясьсхватиться за что-то, он тяжело грохнулся на пол. Человек позвонил в колокольчик; Жюльен не совсем потерял сознание, ноон ничего не видел и не мог пошевелиться. Однако он услыхал приближающиесяшаги. Его подняли, усадили на креслице некрашеного дерева. Он услышал, какстрашный человек сказал привратнику: - У него, должно быть, падучая. Этого еще не хватало! Когда Жюльен смог, наконец, открыть глаза, человек с красным лицомсидел, как прежде, и писал; привратник исчез. "Надо найти в себе мужество, -сказал себе наш юный герой, - а главное, постараться скрыть то, что я сейчасиспытываю (он чувствовал сильнейшую тошноту). Если со мной что-нибудьслучится, они бог знает что обо мне подумают". Наконец человек пересталписать и покосился на Жюльена. - Способны вы отвечать на мои вопросы? - Да, сударь, - с трудом вымолвил Жюльен. - А! Рад слышать. Черный человек, привстав, со скрипом выдвинул ящик своего елового столаи стал нетерпеливо шарить в нем, разыскивая что-то. Наконец он нашелкакое-то письмо, медленно уселся и снова впился в Жюльена таким взглядом,будто хотел отнять у него последние остатки жизни. - Вас рекомендует мне господин Шелан. Это был лучший приходскийсвященник во всей епархии, человек истинной добродетели и друг мой ужтридцать лет. - Значит, я имею честь беседовать с господином Пираром? - произнесЖюльен чуть слышно. Его маленькие глазки засверкали еще сильней, и углы рта сами собойзадергались. Это было очень похоже на пасть тигра, который предвкушаетудовольствие пожрать свою добычу. - Шелан пишет кратко, - промолвил он, словно разговаривая сам с собой,- Intelligent! pauca [18]. В наше время любое письмо слишком длинно. Он стал читать вслух: "Посылаю к вам Жюльена Сореля из нашего прихода, которого я окрестилпочти двадцать лет тому назад; он сын богатого плотника, но отец ему ничегоне дает. Жюльен будет отменным трудолюбцем в вертограде господнем. Память ипонятливость - все есть у него, есть и разумение. Но долговременно ли егопризвание? Искренне ли оно?" - Искренне? - повторил аббат Пирар удивленным тоном и поглядел наЖюльена; но теперь взгляд аббата был уже не до такой степени лишен всегочеловеческого. - Искренне? - снова повторил он, понизив голос и принимаясьчитать дальше. "Прошу у вас стипендии для Жюльена Сореля: он будет достоин ее, еслисдаст все необходимые экзамены Я обучил его немного теологии, стариннойпрекрасной теологии Боссюэ, Арно и Флери. Если такой стипендиат вам неподходит, отошлите его ко мне обратно; директор дома призрения, которого выхорошо знаете, берет его на восемьсот франков наставником к своим детям Душамоя спокойна, благодарение господу. Начинаю привыкать к постигшему менятяжкому удару". Аббат Пирар приостановился, дойдя до подписи, и со вздохом выговорилслово "Шелан". - Душа его спокойна, - промолвил он. - Добродетель его заслужила сиюнаграду. Пошлет ли и мне ее господь бог наш, когда придет мой час? Он устремил очи к небу и перекрестился. Жюльен, увидев это святоезнамение, почувствовал, как у нею понемножку начинает проходить леденящийужас, который охватил его с той самой минуты, как он вошел с этот дом. - Здесь у меня триста двадцать один человек, чающих обрести духовноезвание, - сказал, наконец, аббат Пирар строгим, но не злым голосом. - Толькосемь или восемь из них рекомендованы мне такими людьми, как аббат Шелая;таким образом, вы между тремястами двадцатью одним будете девятым. Нопокровительство мое не есть ни милость, ни послабление, а лишь усиленноервение и строгость в искоренении пороков. Подите заприте дверь на ключ. Жюльен с усилием прошел через всю комнату, и ему удалось удержаться наногах. Рядом с дверью он заметил маленькое окошечко, которое выходило назеленую окраину. Он взглянул на деревья, и ему стало легче, словно он увиделсвоих старых друзей. - Loquerisne linguam latinam? (Говорите вы полатыни? - спросил егоаббат Пирар, когда он вернулся к столу. - Ita, pater optime (Да, преподобный отец), - ответил Жюльен, понемногуприходя в себя. Поистине, еще не было на белом свете человека, который показался бы емуменее "преподобным", чем аббат Пирар за эти полчаса. Разговор продолжался по-латыни. Выражение глаз аббата постепенносмягчалось; к Жюльену понемногу возвращалось присутствие духа. "До чего же яслаб, - подумал он, - если меня могло так сразить это показное благочестие!Вероятнее всего, этот человек - такой же плут, как и господин Малон". - ИЖюльен порадовался про себя, что догадался спрятать почти все свои деньги вбашмаки. Аббат Пирар проэкзаменовал Жюльена по теологии и был пораженобширностью его знаний. Его удивление возросло еще более, когда он стал под-робно спрашивать его по священному писанию. Но когда дошла очередь до ученияотцов церкви, он обнаружил, что Жюльен даже представления не имеет и,по-видимому, никогда не слыхал о таких именах, как св. Иероним, блаженныйАвгустин, св. Бонавентура, св. Василий и так далее. "Вот и выдает себя, - подумал Пирар, - это пагубное влечение кпротестантству, в котором я всегда упрекал Шелана. Углубленное, чересчуруглубленное знание священного писания!" (Жюльен только что изложил ему, хотяего и не спрашивали об этом, некоторые соображения о времени, когдадействительно могли быть написаны Книга бытия. Пятикнижие и так далее.) "К чему могут привести эти бесконечные рассуждения о священном писании?- думал аббат Пирар. - Ни к чему иному, как к собственному, личномутолкованию, то есть именно к самому отъявленному протестантизму. И наряду сэтим небезопасным знанием ровно ничего из отцов церкви, что могло быуравновесить это поползновение!" Но удивление ректора семинарии поистине перешло все границы, когда,спросив Жюльена о духовной власти папы и ожидая услышать в ответ положениястарогалликанской церкви, он услышал от молодого человека точный пересказчуть ли не всей книги г-на де Местра. "Престранный человек этот Шелан! - подумал аббат Пирар. - Уж не длятого ли он дал ему эту книгу, чтобы внушить ему, что ее не следует приниматьвсерьез?" Тщетно выспрашивал он Жюльена, желая дознаться, верит ли он поистине вучение г-на де Местра. Юноша отвечал ему точь-в-точь по книге, на память. Сэтой минуты Жюльен почувствовал себя вполне уверенно и совершенно овладелсобой. После очень долгого экзамена ему показалось, что аббат Пирар,пожалуй, только для виду продолжает держаться с ним так сурово. И в самомделе, если бы только не правило чрезвычайной строгости, которого вот ужепятнадцать лет он придерживался по отношению к своим питомцам, ректорсеминарии с радостью расцеловал бы Жюльена во имя логики, такую ясность,точность и четкость обнаружил он в его ответах. "Вот ум отважный и здравый! - думал он. - Но corpus debile (плотьнемощна)". - А часто вы так падаете? - спросил он Жюльена по-французски, показываяна пол. - Первый раз в жизни, - отвечал Жюльен и прибавил, покраснев, какмальчик: - Лицо привратника очень напугало меня. Аббат Пирар чуть усмехнулся. - Вот к чему ведет суетность мирская. Вы, по-видимому, привыкли клицам, на которых играет улыбка, к истинным ристалищам лжи. Истина сурова,сударь. Но наше предназначение здесь, на земле, разве не столь же сурово?Вам следует ревностно оберегать сознание ваше, дабы не совратила егослабость сия - чрезмерная чувствительность к суетной приятности внешнего. Если бы мне не рекомендовал вас, - продолжал аббат Пирар, с видимымудовольствием снова переходя на латинский язык, - если бы мне нерекомендовал вас такой человек, как аббат Шелан, я бы стал с вами говоритьна том суетном мирском языке, к которому вы, повидимому, привыкли. Полнаястипендия, о которой вы просите, это, сказал бы я, почти невозможная вещь Номалая была бы награда аббату Шелану за пятьдесят шесть лет его апостольскихтрудов, если бы он не мог располагать одной-единственной стипендией всеминарии. Вслед за этим аббат Пирар приказал Жюльену не вступать ни в какоетайное общество или братство без его согласия. - Даю вам слово! - воскликнул Жюльен с сердечной искренностью честногочеловека. Ректор семинарии в первый раз улыбнулся. - Это выражение неуместно здесь, - сказал он. - Оно слишком напоминаето суетной чести мирян, которая так часто ведет их к заблуждению, а нередко ик преступлениям Вы обязаны мне безусловным послушанием во исполнениепараграфа семнадцатого буллы Unam erclesiam святого Пия Пятого. Я вашедуховное начальство. В доме этом, дорогой мой сын, слышать - значитповиноваться. Сколько у вас при себе денег? "Ну, вот и доехали, - подумал Жюльен. - Из-за этого я и превратился вдорогого сына". - Тридцать пять франков, отец мой. - Записывайте тщательно, на что вы их будете тратить, вам придетсядавать мне отчет в этом. Этот мучительный разговор тянулся три часа. Затем Жюльен позвалпривратника. - Отведите Жюльена Сареля в келью номер сто три, - сказал ему аббатПирар. Он предоставил Жюльену отдельное помещение, - такое отличие быловеликой милостью. - Отнесите его вещи, - добавил он. Жюльен опустил глаза и увидал, что его баул лежит прямо перед ним; онглядел на него три часа подряд и не узнавал. Они пришли в келью N 103; это была крохотная комнатка в восемьквадратных футов в верхнем этаже здания Жюльен заметил, что окно ее выходитна крепостной вал, а за ним виднеется прелестная равнина по ту сторону рекиДу. "Какой чудесный вид!" - воскликнул Жюльен Но хотя он обращался к самомусебе, он плохо понимал, что означают эти слова Столько сильных ощущений зато короткое время, что он провел в Безансоне, совершенно обессилили его Онсел у окна на единственный деревянный стул, который был в келье, и тотчас жеуснул крепким сном. Он не слыхал, как позвонили к ужину, как позвонилколокол к вечерней молитве; о нем забыли. Первые лучи солнца разбудили его рано утром; он проснулся и увидал, чтоспит на полу.