EDEN | 18+

Глава 48. Апокалипсис.

От переводчика: случилось мне, еще в начале работы над этой главой, наткнуться на песню, которая стала для меня саундтреком к ней. Хотелось бы, чтобы вы тоже (по возможности), читая 48 главу, слушали эту композицию.

Lana Del Rey – Dark Paradise (перевод - http://en.lyrsense.com/lana_del_rey/dark_paradise)


Сердца, что связаны родством,
Слились у нас в одно:
Отныне жить нам лишь вдвоём,
А врозь — не суждено.
И до скончания времён
Им биться вместе, в унисон. - Katherine Philips, To Mrs. M. A. at Parting (взято отсюда - http://www.poezia.ru/article.php?sid=28731)

________________________________________



Когда мне было четыре года, по ночам я иногда выбиралась из кроватки и босая выходила из комнаты, а потом стояла перед дверью родительской спальни, прижимая к себе плюшевого медвежонка.

— Мамочка, — звала я, постоянно оглядываясь через плечо, дрожа от холода в тоненькой ночнушке. — Мамочка!

Мама тут же появлялась в коридоре, полусонная, а позади нее я видела храпящего папу.

— Что такое, детка?

— Я боюсь, — стуча зубами, шептала я.

— Кого?

— Чудовища.

— Какого чудовища?

— Под кроватью. Он уже давно там и хочет забрать меня.

— У тебя опять был кошмар, моя маленькая?

— Нет, он правда там! Монстр, мам...

— Все хорошо, Гермиона. Я с тобой.

Она брала меня на руки и относила обратно в комнату, накрывала одеялом и гладила по голове, пока я сбивчиво рассказывала про ужасного монстра, вырвавшегося из моих кошмаров. Когда я сворачивалась калачиком, и мое бормотание замедлялось, она отдергивала занавески.

— Посмотри, милая, — говорила она, показывая розоватое марево на горизонте. — Монстры не могут прийти на рассвете.

— Почему? — широко распахнув глаза, удивленно спрашивала я.

— Потому что они боятся света и солнца, — улыбалась она. — Если оставлять шторы открытыми, монстры не появятся.

Я успокаивалась и улыбалась. Я была уверена, что моя мама живет на Олимпе и зажигает солнце, она всегда и во всем была права. Мне было только четыре года...

Она целовала меня и возвращалась в свою комнату, а я поворачивалась к окну и, засыпая, видела, как солнечные лучи постепенно наполняют комнату, прогоняя тьму.



* * *



— Эйвери, чего ты хочешь? — выпаливает Люциус, едва за ними закрывается дверь. — Денег? Сколько угодно. Я отдам тебе все до последнего пенни...

— У меня уже более чем достаточно денег, благодарю, — холодно отвечает Эйвери. — И осмелюсь сказать, что Темный Лорд щедро меня наградит из тех денег, что отнимет у Нарциссы после твоей смерти.

Нарцисса. Еще одно имя в списке тех, кто будет уничтожен сегодня. Ни мужа, ни денег, и разрушенная репутация, когда люди узнают, что ее муж творил за ее спиной.

— Он ничего тебе не даст! — шипит Люциус. — Я же... отдам тебе всё! Деньги, дом, все свое имущество. Можешь забирать все и завтра уже быть на другом конце света.

Эйвери качает головой, грустно улыбаясь.

— Это по-настоящему щедрое предложение, но, к сожалению, я вынужден отказаться.

Люциус скрипит зубами.

— Ты представления не имеешь, от какого огромного состояния отказываешься...

— Я могу предположить, но откровенно говоря, я здесь не из-за личной выгоды, — непринужденно улыбается Эйвери. — Думаю, этим мы с тобой отличаемся, Люциус: я способен следовать своим убеждениям, и ничто не может заставить меня свернуть с пути, даже собственные желания, в отличие от некоторых.

— О, бога ради! — вмешивается Рон. — И можно поинтересоваться, сколько же стоят эти «убеждения»? Он предлагает вам все, что у него есть! А это немало. Тысячи, нет — миллионы.

Но он только теряет время. Они оба теряют время. Может, Эйвери и единственный, кто может нам сейчас помочь, но он также единственный, у кого нет на это ни малейшей причины.

— Меня не волнует благосостояние, Уизли, — спокойно отвечает Эйвери. — И я попросил бы тебя не унижать меня подобным образом, хотя, как говорится, каждый судит по себе. Если твоя жалкая семейка падка на золото, не стоит считать всех вокруг такими же. Я не продаю свою честь.

Рон вспыхивает.

— Ну и как же ты накажешь меня теперь, когда и я, и Гермиона вот-вот умрем?

Эйвери удивленно приподнимает брови.

— Я не собираюсь «наказывать» тебя. Темный Лорд лично сделает это, когда придет время. Просто я хочу, чтобы вы оба — ты и Люциус — поняли: подкупить меня не удастся.

У меня болит голова. У меня болит сердце. У меня все болит. Стены комнаты надвигаются на меня, и грудь сдавливает так, что невозможно дышать...

— Ты можешь оставить здесь меня, — после короткой паузы произносит Люциус, — но ради бога...

— Нет, я не отпущу её, — обрывает его Эйвери, и его голосе я слышу окончательный приговор. — Удивляюсь, как тебе хватает наглости просить об этом. А теперь извините, но у меня нет желания торчать следующие два часа в одном помещении с грязнокровкой и предателями.

Отвернувшись он направляется к двери.

— Ты идешь, Драко? У нас есть время поужинать, прежде чем мы уедем.

Придушенно рычу в бессильной ярости.

Драко, все это время сверлящий взглядом пол, медленно поднимает глаза на Эйвери: щеки горят, и весь вид говорит о том, что он плакал.

— Д-да, — срывающимся голосом отвечает он. — Хорошо.

— Драко, — шепчу я.

Он поворачивается ко мне.

— Не смей говорить со мной, — шипит он.

— Драко, — окликает его Люциус. — Драко, я твой отец...

— Нет, — скрипя зубами, рычит он. — Ты мне не отец.

Эйвери холодно улыбается, кладя руки на плечи Драко.

— Все хорошо, мой мальчик. Пойдем.

Драко сбрасывает его руки и стремительно подходит к двери, избегая смотреть на отца.

— Ты любишь своего отца! — кричу я. — Любишь! Все, что ты делал в школе, было ради него. Если ты не смог убить Дамблдора, которого всегда презирал, то неужели сможешь спокойно смотреть на смерть отца?

Драко замирает, положив руку на ручку двери, и, обернувшись, смотрит на меня с такой ненавистью, что я невольно отшатываюсь.

— Пошла ты, — шепчет он перед тем, как выйти из комнаты.

Улыбаясь, Эйвери обращается к Люциусу.

— Какие изысканные манеры. Ты, должно быть, гордишься сыном, Люциус.

На лице Люциуса играют желваки. Если бы он не сидел в клетке, то, наверное, разорвал бы Эйвери глотку голыми руками.

— Не волнуйся, — продолжает тот. — Уверен, его тетя хорошо о нем позаботится. У них особые отношения, не так ли? Она очень... любит его. Просто обожает.

Меня сейчас стошнит. Это... нет, я не хочу это представлять.

Люциус глубоко дышит.

— Одно только мое состояние оценивается в два миллиона галлеонов, — произносит он. — Оно твое, если дашь нам уйти.

Эйвери будто бы жалеет нас, что ли...

— Ох, Люциус. Все деньги мира не спасут меня от гнева Темного Лорда, уж тебе ли не знать.

Внезапно до меня доходит ужасная истина его слов — нет ничего дороже жизни. Даже Эйвери, ярый идеолог, понимает это.

Кто-то должен был напомнить нам с Люциусом об этом: мы бы сэкономили кучу времени и сил.

Пару секунд Люциус смотрит на Эйвери, а затем выпрямляется и, глядя тому прямо в глаза, четко произносит:

— Встретимся в аду, Эйвери.

— Жду не дождусь, — улыбается тот.

А потом выходит из комнаты, плотно закрывая за собой дверь.

— Ну? — Рон смотрит на Люциуса.

— Что — ну? — хмурится Люциус.

— Что будем делать? — Рон почти кричит от безысходности. — А? Разве у тебя нет блестящей идеи, как нас отсюда вытащить? Что теперь, Малфой, мать твою? ЧТО ТЕПЕРЬ?!

Повисает гнетущая тишина. Люциус смотрит на Рона, впервые в жизни неспособный ответить на откровенное оскорбление.

— Люциус?

При звуках моего голоса он судорожно вздыхает, и пару мгновений спустя поворачивается ко мне.

Мне казалось, что я уже видела неподдельный страх в его глазах раньше. Как же я ошибалась. Ничто не сравнится с выражением, что плещется сейчас в глубине его глаз.

— Есть что-нибудь, что мы можем предложить Волдеморту?

Что за идиотский вопрос? Лучше бы я промолчала.

Он горько усмехается.

— Если только голову Поттера на блюдечке с голубой каемочкой. Но ни один из вас не пойдет на это.

Закусываю губу, сильно, чтобы не расплакаться.

— Выходит, это конец? — заводится Рон. — Что ж, надеюсь, ты гордишься собой, Малфой? Вся эта дерьмовая ситуация — полностью твоя заслуга, и до кучи ты еще не знаешь, как нас отсюда вытащить. Ты убил нас всех!

— Не всех, — качает головой Люциус. — Они убили бы тебя и без моего вмешательства...

— Меня бы здесь не было, не заставь ты Гермиону признаться, что Гарри остановился в моем доме! — Рон все больше выходит из себя. — Так что не надейся снять с себя ответственность за мою смерть в семнадцатилетнем возрасте! И ты не можешь отвернуться от того факта, что убил её! Если бы думал мозгами, а не тем, что у тебя в штанах, у нее был бы шанс выжить.

Люциус даже не смотрит на него. Он смотрит только на меня, и выражение его лица напоминает мне картинки, что я видела в книгах о салемских процессах — ведьмы и колдуны, горящие заживо на кострах.

Опускаюсь на колени, закрывая глаза.

— Нет. Это моя вина...

— Не твоя! — яростно кричит Рон. — Господи, да это он втянул тебя во все это!

— Но я не избавилась от ребенка, — шепчу я, уже не сдерживая слез. — Я была такой дурой. Почему я не избавилась от него?

Звук шагов. Поднимаю голову: Люциус мечется в клетке, подходит к решетке и хватается за прутья, глядя на меня.

— Они все равно узнали бы, — с горечью произносит он. — Это продолжалось слишком долго. Все уже догадывались, так что это был лишь вопрос времени...

Но его слова не способны утешить меня. А как иначе? Мы могли бы выжить, как-нибудь, если бы... если бы...

Если бы.

Папа часто повторял, что никогда нельзя говорить «если бы». Сослагательное наклонение — самая бесполезная вещь на свете.

Люциус выглядит таким покинутым, и я чувствую то же самое. Но он не плачет. Интересно, а он вообще знает, что это такое — плакать?

Полагаю, это так и останется для меня загадкой.

Костяшки его пальцев побелели — настолько сильно он вцепился в решетку.

Впиваюсь ногтями в живот. Если бы у меня хватило сил и воли, я бы вырвала этого ребенка из себя прямо здесь и сейчас. Если бы я знала к чему приведет мое решение сохранить его, я бы не раздумывая выпила то зелье и была бы счастлива сделать это.

— Господь всемогущий, как это случилось? — шепчет Рон.

Вздохнув, Люциус отводит от меня взгляд.

— Я не обязан объяснять тебе, что было между нею и мной...

— Да я и не горю желанием слушать! — огрызается Рон. — Я имел в виду другое — как до этого дошло?

Люциус качает головой, по-прежнему глядя в пол.

— Слишком поздно, Рон, — шепчу я. — Мы уже ничего не сможем изменить.

И я не совсем уверена, что подразумеваю под своими словами: то, что мы все умрем, или то, что сразу три жизни разбиты вдребезги и выброшены на помойку.

Рон грустно улыбается.

— Я никогда не думал, что мы обязаны быть вместе, — начинает он. — Я, конечно, надеялся, но не воспринимал это как само собой разумеющееся. Если мне и суждено потерять тебя... я никогда бы не подумал, что так случится из-за этого высокородного ублюдка.

Люциус удивленно вскидывает брови и, порывисто вздохнув, потирает переносицу. Он слишком устал, чтобы спорить.

Прикусываю губу.

— Ты не потерял меня, Рон. Я все еще твоя Гермиона, и всегда ею буду.

— И его грязнокровка?

Его слова — как пощечина.

Захлебываюсь воздухом, зажимая рот ладонью. Что на это ответить?

— Мы бы не смогли так жить, — вымученно бормочет Люциус.

Вскидываюсь в удивлении. Люциус смотрит на меня пустым остекленевшим взглядом.

— И что? Хочешь сказать, что лучше умереть, чем жить, преодолевая некоторые трудности, да? — свирепеет Рон.

— Нет, — Люциус качает головой. — Я не меньше вашего хочу жить, но я всегда знал...

Он качает головой.

— Это не могло продолжаться вечно. Не после того, как мы поняли, чего хотим...

— Я знаю, чего я хотел, — убежденно произносит Рон. — Я хотел быть с Гермионой. Это все, что мне когда-либо было нужно. Я не вел себя, как тупица, и не убеждал себя, что она меня недостойна. А вот ты — да, Малфой.

Закрыв глаза, пытаюсь отгородиться от гложущего меня чувства вины — это довольно старая рана, и ее не излечат даже тысячелетия.

Когда я открываю глаза, Люциус все еще смотрит на меня.

— Я был дураком, — шепчет он. — Теперь я это понимаю.

Рон неверяще усмехается, но я знаю: Люциус говорит правду. Я знаю его, и знаю, что он никогда не солжет мне.

И он прав. Мы не смогли бы вернуться к нормальной жизни. Я не смогла бы смириться с чувством вины. Рон не смог бы смириться с моим предательством. Люциус не смог бы смириться с собственным выбором.

— Мне так жаль, — шепчу я. — Вы оба... мне так жаль...

Рон криво ухмыляется.

— А мы неплохо поимели друг друга, а? Каждый приложил руку к тому, чтобы жизнь жизнь остальных превратилась в ад.

Люциус молчит. Лишь приподнимает руку, словно хочет дотянуться до меня, но затем опускает.

Слеза катится по моей щеке. Нет, я не могу его видеть. Он разрушил мою жизнь, но хуже всего то, что я должна бы жаждать его смерти, а вместо этого надеюсь, что умру раньше, потому что я не смогу видеть, как он умирает.

Я знала, что в конце концов мы принесем друг другу лишь смерть.

Внезапно дверь резко распахивается.

Подпрыгиваю на месте, едва не откусив себе язык.

Рон отмирает первым.

— Какого хрена ты здесь делаешь?

Игнорируя вопрос, Драко закрывает дверь. Он выглядит бледнее, чем когда-либо.

Сглатываю.

— Драко, что... — у меня еще осталась способность шевелить языком.

— Закрой пасть, грязнокровка, и слушай, — жестко обрывает меня он. — Я оглушил Эйвери, но не знаю, надолго ли, и моя тетя скоро вернется, так что у нас нет времени на пустую болтовню.

Надежда вспыхивает во мне, и даже голова слегка кружится. Мне трудно дышать, комната сжалась вокруг меня, и все плывет перед глазами.

— Хвала господу, — выдыхает Рон.

— Молодец, Драко, — едва дыша, произносит Люциус. — Очень хорошо. Моя палочка у тебя?

У Драко дергается щека.

— Нет. Тетя... Беллатрикс уничтожила ее с разрешения Темного Лорда.

Судорожно вздыхаю. Его палочка. Уничтожена. Палочка, которой были убиты мои родители. Палочка, с помощью которой меня пытали снова и снова.

Уничтожена.

Но ее хозяин все еще жив. Цел и почти невредим.

Так что это не имеет никакого значения.

У Люциуса перехватывает дыхание.

— Уничтожена?

Драко кивает.

— Моя палочка? — ошеломленно шепчет Люциус. Он выглядит так, словно лишился ноги.

Теперь он понимает, что чувствовала я, когда он сломал мою палочку.

— Да, — подтверждает Драко. — Но у меня все еще есть моя.

— Вижу, — бросает Люциус, беря себя в руки. — Ну, хоть что-то. А теперь, если сможешь нас выпустить, тогда мы...

— Нас? — грубо выплевывает Драко. — О нет, отец. Я здесь только ради тебя. Если ты думаешь, что я дам ей уйти, то глубоко ошибаешься.

У меня просто нет слов.

Рон судорожно вздыхает.

— Ах ты маленький...

— Заткнись, Уизли! Это не касается ни тебя, ни грязнокровки. Я пришел за отцом и только. А что будет с вами — мне плевать.

Люциус сжимает губы.

— Ты не отпустишь ее?

— Нет, — Драко качает головой. — Не вижу причин, почему бы я должен это делать.

Он делает несколько шагов в направлении Люциуса, но тот жестом останавливает его.

— Тогда я не пойду с тобой, — спокойно произносит он. — Прости. Если ты хочешь, чтобы я жил с тобой, ты должен отпустить и ее.

— И Рона, — быстро добавляю я. — Я не уйду без него.

Рон усмехается, а Драко скалится и рычит.

— Какого черта я должен...

— Потому что я не уйду без него, — повторяю я.

— А я не уйду без нее, — вставляет Люциус. — Уж поверь мне, Драко, если бы это зависело от меня, я бы лично убил его, но...

Он умолкает.

— Значит, либо все, либо никто, так? — уточняет Драко.

— Именно, — кивает Люциус.

Драко морщится.

— Прекрасно! — шипит он. — Просто охуеть как замечательно! Чтобы спасти своего отца, я должен еще спасти грязнокровную шлюшку и ее никчемного дружка! — В его глазах мелькает злость. — Ты ведь знаешь, что она просто использует тебя, отец. Едва вы выберетесь отсюда, эти двое смоются, и ты никогда больше ее не увидишь.

— Что ты знаешь о том, как я поступлю, Драко? — неистово отвечаю я.

Люциус пристально смотрит на сына.

— Неважно, что она выберет, я хочу, чтобы она была свободна, — тихо произносит он. — И поэтому я не уйду без нее.

Драко передергивает.

— Я отпущу ее при одном условии, — выдает он. — Только одно. И учитывая, что ты со мной сделал и чем я рискую, я не многого и прошу.

Люциус кивает.

— Хочешь поместье? Оно твое. Все состояние — твое. Сделаю все, как пожелаешь...

— Мне не нужны деньги! — Драко выходит из себя. — Я хочу... я хочу, чтобы ты расстался с ней.

— Да, конечно, — поспешно бросает Люциус. Ложь слетает с его губ поразительно легко. — А теперь не мог бы ты...

— Нет, ты должен поклясться, — жестко обрывает его Драко.

— Хорошо, я клянусь. А теперь, пожалуйста...

— Нет! — срывается Драко. — Нет. Твои клятвы и обещания не значат ровным счетом ничего. Ты лжец, отец. Я поверю тебе только тогда, когда ты дашь Нерушимую клятву.

Земля уходит у меня из-под ног.

После длительного затишья Люциус наконец обретает дар речи.

— Что, прости?

Его голос доносится будто издалека, или будто у меня в ушах вата.

Драко глубоко вздыхает, повернувшись к Рону, делает взмах палочкой, и клетка испаряется в воздухе.

Рон потирает глаза, не доверяя тому, что видит. Он свободен.

Но Драко все еще держит его на прицеле.

— Прежде чем я отпущу ее, — он обращается к своему отцу, — я хочу, чтобы ты дал Нерушимую клятву, а Уизли будет свидетелем. И ты поклянешься, что как только вы выберетесь отсюда, ты больше никогда не увидишься с грязнокровкой.

Возникшая тишина давит на нас пластом.

Я... я не понимаю....

— Почему? — наконец спрашивает Люциус.

— Почему — что? — искренне не понимает Драко.

Я сама уже ни черта не понимаю.

— Почему ты просишь меня об этом?

Я едва слышу его голос: комната странным образом расплывается перед глазами. Как можно... как мы сможем...

— А ты как думаешь? — удивленно переспрашивает Драко. Он делает взмах в сторону Люциуса, открывая клетку, а затем поворачивается к Рону, даже не глядя на отца.

Моргаю, и зрение наконец фокусируется: Рон, покрасневший от ярости, и Люциус, бледный и решительный — два человека, которых я одинаково люблю.

— Иди, Люциус, — ему нужна моя поддержка, я знаю. — И ты тоже, Рон, идите, — им обоим она нужна...

— Отпусти Гермиону, Драко, — Люциус пропускает мои слова мимо ушей.

Его сын вздрагивает.

— Отпущу сразу, как только ты дашь обет.

— Ты выносишь мне смертный приговор, ты знаешь? Потому что я ни за что не оставлю ее, когда мы выберемся отсюда, — с мрачной уверенностью произносит Люциус.

Господи боже, почему бы ему просто не согласиться?


Ты знаешь, почему: что ему останется, если тебя не будет рядом?


— Драко, ради бога, просто дай нам уйти, прошу тебя! — молю я. — Ты будешь видеть своего отца всегда, когда пожелаешь, хоть каждый день...

— Да кто ты такая, чтобы указывать мне, когда я должен видеться с моим отцом?! — он просто в бешенстве.

Отступаю назад, поднимая руки.

— Я вовсе не имела в виду...

— Я знаю, что ты имела в виду, мерзкая дрянь! Если ты думаешь, что я позволю тебе выиграть после всего, что...

— Блядь, Малфой! — внезапно выкрикивает Рон. — Ты реально думаешь, что она выиграла?

— Конечно! — выдыхает тот, направляя палочку на отца. — Ты только посмотри, как она вцепилась клещами в моего отца...

— Ты совсем ебнутый?! — обрывает его Рон. — Не говори о том, чего не знаешь. Я все видел, я был свидетелем их отношений, и уж поверь мне, она не выиграла ничего!

— Почему ты так хочешь, чтобы они сбежали вместе? — Драко действительно не понимает. — Всему миру известно, как ты увивался за Грэйнджер в школе...

— Я вовсе не хочу, чтобы он бежал с нами, если ты об этом, — горячо возражает Рон. — Но у меня нет выбора. Я смирился с тем, что проиграл, так почему же ты не можешь этого сделать? Мы все проиграли: я, ты, Гермиона, твой отец. Здесь нет победителей, Малфой, но мы еще можем хоть немного помочь себе.

Какое-то время мы смотрим друг на друга. Драко явно колеблется, искренне не понимая природы отношений между мной, Люциусом и Роном.

— Как? — он выглядит таким потерянным и запутавшимся.

Рон глубоко вздыхает.

— Мы должны выбраться отсюда живыми.

— И я выпущу вас, обещаю. Но не раньше, чем у меня будут гарантии, что мой отец больше никогда ее не увидит. Потому что я не хочу смотреть, как он играет в семью с грязнокровкой вдвое младше него — с той, из-за которой он ругал меня каждый раз, когда она вновь обходила меня в школе, и которая — если бы не сидела сейчас здесь в клетке, — могла бы все еще носить школьную форму.

Он останавливается, чтобы отдышаться, а затем обращается к Люциусу.

— Откажись от нее, отец, — почти шепотом заканчивает он. — Это все, о чем я прошу.

Люциус шумно втягивает носом воздух.

— Ты понятия не имеешь, о чем просишь...

— Нет, имею, — жестко отбивает Драко. — Я прошу проявить уважение к своей жене, с которой вы вместе уже двадцать лет, и к своему сыну, который всю жизнь посвятил тому, чтобы ты мог им гордиться.

Давлюсь воздухом — слишком большой вздох.

— Драко, ты не понимаешь...

Все еще держа отца на прицеле палочки, он поворачивается ко мне.

— ЗАТКНИСЬ, ГРЭЙНДЖЕР! — орет он, вкладывая в эти слова годы ненависти. — Разве недостаточно того, что я не убил тебя сразу, грязная потаскуха? Ты уничтожила брак моих родителей, разрушила жизнь моего отца, моей мамы и мою! А я собираюсь спасти твою шкуру...

— Мне так жаль. Прости, — мой голос дрожит, и — господь свидетель — мне действительно очень жаль.

Драко безумно улыбается, совсем как его чокнутая тетя...

Рон. Он медленно движется позади него. Медленно и бесшумно.

— Ох, тебе ЖАЛЬ?! — брызжет слюной Драко. — ЖАЛЬ? О, ДА, ТЫ, БЛЯДЬ, ТАК СОЖАЛЕЕШЬ, СУКА! ЧЕРТА С ДВА ТЕБЕ ЖАЛЬ!

И тут внезапно Рон прыгает на него сзади.

Тянет его назад, уверенно, неумолимо, несмотря на брыкания Драко, цепляется за его волосы, заставляя откинуть голову...

— ОТЕЦ!

Раздается противный треск.

Отшатываюсь, прикрывая рот рукой, заглушая рвущиеся наружу вопли ужаса.

Рон бьет Драко головой о стену, и опять раздается треск. А потом снова. И снова...

Драко кулем валится на пол.

Рон смотрит на него, и его руки подрагивают.

О господи...

Мне нечем дышать.

Подняв на меня взгляд, Рон поспешно вытирает рот рукавом.

— Прости, — шепчет он, — я думал, он никогда не заткнется.

Моргнув, убираю руки от лица.

— Бог мой, — срывается с губ.

Нахмурившись, Люциус подходит к Рону со странным выражением лица — мне трудно понять его, хотя всегда казалось, что я знаю, о чем он думает...

— Люциус, прошу тебя! — в отчаянии выкрикиваю я. — Он не хотел... он ничего не мог поделать!

Но тот пропускает мои слова мимо ушей, все еще глядя на Рона, которому вовсе не надо поднимать голову, чтобы смотреть на Люциуса исподлобья.

— Или я, или он, — тихо произносит Рон. — По крайней мере, теперь у нас есть шанс на побег.

Люциус продолжает хмуро смотреть на него, словно видя впервые — не забитого мальчика, которым тот был когда-то, но взрослого мужчину, каким Рон стал.

— Не думал, что тебе когда-нибудь удастся удивить меня, Уизли.

Он опускается подле сына и хватает его палочку, а затем проверяет пульс.

Перестаю дышать, обуреваемая ужасными мыслями.

Что нам делать, если он мертв? Ведь даже если мы сбежим, то как сможем жить дальше с таким грузом?

Рон молчит, так крепко сжав губы, что кожа вокруг них белеет, лицо приобретает землистый оттенок.

Кажется, проходит вечность, прежде чем Люциус, наконец, убирает руки с пульса Драко.

— Он жив? — шепотом интересуюсь я.

Люциус кивает, не сводя с него глаз.

С облегчением выдыхаю, едва держась на ногах.

— Жив, — бросив последний взгляд на Драко, Люциус встает и подходит к моей клетке. — Какая удача для тебя, Уизли.

Рон возмущенно вскидывает голову, но по его лицу я вижу, что у него будто гора с плеч упала.

— О, да ладно, сам знаешь, какой он был занозой...

— Знаю, — холодно соглашается Люциус, — но все же он мой сын. И если бы ты убил его, я заставил бы тебя сильно пожалеть об этом.

Он делает замысловатое движение палочкой, и решетка растворяется в воздухе, а затем он помогает мне подняться, бережно придерживая за плечи.

— Ты как? — справляется он, заглядывая мне в глаза.

— Нормально, — шепчу в ответ.

— С тобой ничего не сделали, пока я был без сознания?

— Нет.

— Уверена? Я должен знать, если ты...

— Все хорошо, правда.

— Быстрее! — Рон уже стоит у двери. — Нам надо идти.

Люциус мрачно кивает.

— Ты сможешь быстро идти? — обращается он ко мне.

Утвердительно киваю.

— Хорошо, — тихо отвечает он, обращаясь только ко мне. — А теперь слушай меня. Если мы столкнемся с Беллатрикс или Эйвери, я хочу, чтобы ты бежала так быстро, как только сможешь, и не оглядывалась, поняла? Даже не думай пытаться помочь мне без волшебной палочки.

Молча киваю.

— А я? — интересуется Рон. — Что делать мне?

Люциус сжимает зубы, отворачиваясь от меня.

— Ты всеми силами будешь защищать ее, действуй по ситуации, — напряженно выдает он.

Рон кривится, будто съел лимон.

— Что потом? Когда мы выберемся отсюда...

Вздрагиваю, но Люциус только ухмыляется в ответ.

— Когда мы выберемся, можешь катиться к черту, мне плевать...

Повисает тишина, и мы смотрим друг на друга. Молча...

Шаги. Звук шагов, уверенно приближающихся к двери с другой стороны...

— Назад! — шипит Люциус, хватая меня за руку и заслоняя собой.

— Рон! — срывающимся шепотом окликаю его и, дотянувшись, тащу к себе.

Дверь распахивается.

— Ступефай!

— Протего!

Люциус отталкивает меня подальше, целясь в Эйвери и посылая в того фиолетовые лучи.

Споткнувшись, падаю на четвереньки. Черт! Проклятье!

Рон помогает мне подняться.

— Скорее, бежим отсюда.

Мой взгляд прикован к сражению, разворачивающемуся передо мной: из-за ярких разноцветных вспышек я едва их вижу — лишь размытые темные фигуры, — удивляясь насколько гармонично они смотрятся в бою: идеальные противники, не уступающие друг другу ни внешне, ни в силе.

Эйвери бросает в Люциуса красным лучом, от которого тот едва уворачивается.