Карнавал Святых

12

– Совсем как тогда – в лабиринте.

– Да, кстати. Очень похоже... по ощущениям. Вспоминаю это, и снова кружится голова. И тошнит. Не могу вспоминать.

– Вы с Данте это обсуждали потом?

– Не было необходимости. Знаете, моя жизнь... она кончилась. Разделилась на «до» и «после», и тот человек, которым я была в тот вечер до звонка, умер. Сейчас мне кажется, что мы совершенно чужие друг другу люди, я не хотела вспоминать о ней. Данте, видимо, тоже. Я видела по его глазам, что ему стыдно. Он чувствовал вину и много раз говорил мне об этом, но мы не обсуждали. Просто принимали как данность. Вообще было уже... не до выяснения отношений.

– А до чего было?

Она пожала плечами.

– Я находилась на грани сумасшествия. Ничего не ела, практически не вставала с кровати и была похожа на зомби. Это была тяжелая затяжная депрессия, но друзья окружили меня всей заботой, которая только была в их силах. Буквально через несколько дней мне исполнилось восемнадцать. Никакой волокиты с государственными учреждениями не требовалось – я уже была взрослым человеком, хоть и чувствовала себя брошенным ребенком. Постепенно моя квартира стала нашим общим домом.

– Но тебя спасало не только присутствие друзей, правда?

– О чем вы?

Рейн заметно встревожилась.

– Ты писала что-нибудь?

– Да... – вздохнула она в ответ. – Ничего мне от вас не скрыть.

– О чем ты писала?

– О себе... о смерти... я не помню. Все так смутно, смазанно... я сжигала много черновиков. До тех пор, пока Немо не отобрал у меня зажигалку.

Рейн нервно рассмеялась.

– Побоялся, что я в порыве праведного гнева спалю дом.

– Кто-нибудь читал то, что ты писала?

Дрожь. По ее коже словно пробежал электрический ток, и Рейн отвернулась.

– Я не только сжигала их. Еще мяла, рвала на кусочки, я пыталась... не знаю, поговорить с собой через этот текст, понять, как жить дальше. Мне казалось... я думала, все понимают это. Понимают, что слова, которые я пишу, – просто поток мыслей, они личные, как дневниковые записки, и если я хочу их уничтожить, они должны быть уничтожены. – Ее голос сорвался. – Но однажды... я увидела папку в вещах Данте. Он хранил все мои листки, все записи. Склеивал их, собирал, распрямлял. Читал каждую строчку, помнил каждое слово.

– Он любил тебя.

– А я его ненавидела.