СТРАЖ - 1

В туалете до краёв...*

2

В туалете до краёв наполненном запахом хлорки и удивительной человеческой вонью, студенту вдруг подумалось о Елене Петровне Блаватской с её тайной доктриной, светлой как выбеленный угол, хоть головой об неё бейся, всё к одному... и читать её, не перечитать, как сказку в тысячу и одну ночь. Потом мысли молодого пострела, сквозь потуги опорожнения кишечника, перескочили на Умберто Эко, с произрастающим из постоянства вечного непостоянства, фаллосоподобным маятником Фуко, с центром вселенной - болтающимся висельником в качестве противовеса - ручонки в одну сторону колеблются мол, ножонки в другую...
И тишина...
Потом, неожиданно, под вежливый шелест туалетной бумаги, неустойчивые мысленные пузыри перенеслись в комнату общежития с говорящим ящиком по имени «SONI», залезли в него, прокрутили плёнку с передачами на несколько дней назад и остановились наконец на полночном бдении диктора, вещавшего о людях переживших моменты клинической смерти. Современная медицина, конечно же, всяческие домыслы опровергала, с «похудением» тела на несколько грамм в момент смерти соглашалась неохотно - чисто с физиологической точки зрения. Все россказни «потерпевших», летевших по потустороннему коридору как мотыльки на свет, воспринимались скептически, не более чем «россказни»...
Но ведь интерес-с-сно же, как только тупому роду домохозяек не интерес-с-сно-то, гм, непонятно. И Сан Саныч намедни... Нет, именно, очень даже здравненько, что Степанычу бутылку вовремя посулил. Тот парень-то, с обожжённым пузырём вместо кожи, на глазах туда-назад слетал за четыре минуты, как и положено по расписанию оборотился, лишь бы теперь очнулся бы, да вспомнил всё. Готовый очевидец! Это тебе не книжки по полкам елозить, это самый, что ни на есть, здоровенный факт, факторюга! Мать его!
А он, ведь, этот парень, точно обязан вспомнить, всё же четыре минуты, ни «хухры-мухры», за четыре минуты можно любой коридор преодолеть и на той стороне побывать... и даже фильм снять, запечатлеть... если GoPro на задницу прицепить...
От неуёмного восторга у Юрия перехватило дыхание. Быстренько справив необходимые процедуры, подтеревшись как следует мягкой бумагой, он натянул портки и полетел в подсобку к Степанычу нетерпеливо ожидать. После недавнего строжайшего предупреждения курить расхотелось. Если бы и вовсе расхотелось, запрыгал бы Юрий от счастья, а Степаныч мог бы исцелителем от зловредных привычек служить не тужить, деньги лопатой загребать - на тебе, прикрикнул позлее, нахмурил мохнатые брови и всё, клиент готов, о зловреде и позабыл напрочь, соску никотиновую выкинул и живёт себе, поживает дальше, мамочку свою трахает... или не совсем мамочку, а наоборот, волосатожопого папочку, может даже бородатого, а ля кончитавурст, или тот его пользует заместо мамочки... - студент живо представил себе этакого бородатого, толстобрюхого верзилу в ярком сарафане и на каблучищах, под сарафаном у верзилы ничего нет, только кружевные, лиловые стринги с анальной пробочкой, сделанной точно под размер его потайного чёрного отверстия, по предварительному спецзаказу...
По чертежам, так сказать, эксклюзивным, в натуральную величину...
Потеплело у студента внутри от такой животрепещущей картины, неуемный восторг пробрал. Прыснул Юрий хихиканием, прослезился, согнулся пополам.
Так и прохихикал студент всю дорогу до каморки Степаныча.

3

Каморка Георгия Степановича практически располагалась в подвальном помещении и при приближении к ядовито-зелёной двери, - верзила в сарафане к тому времени окончательно сгинул в небытие, от хихов только живот побаливал, - представилась студенту в виде дворницкой с распушёнными по стенам мётлами, с валенками у горяченной батареи, запахом сивухи и кислых щей. Ещё, следовало сюда добавить заливистый храп с посвистом, доносящийся из-под грязно-светло-коричневого тулупа и, может быть, ворчливого, старого пса, застывшего у пустой миски со следами требухи по краям.
Живописный образ прочно утвердившийся в воображении Юрия, мгновенно испарился, стоило только ему как следует толкнуть зелёную дверь, отворившуюся, надо заметить, без малейшего скрипа. За дубовым порогом, очерчивающем истёртые остатки непонятного цвета общественного линолеума, начинался натуральный, хорошего качества, ламинат. В глубине бело-стенного, обклеенного моющимися обоями, помещения приветливо освещённый вздёрнутым галогеном высился итальянский стол, на котором стеснительно повёрнутый к посетителям задней решёткой располагался зардевшийся робким светом просторный монитор...
«Вот те... и, Георгий Степанович!»
Много о нём наслышан Юрий, про общительность его и про доброту, даже вот покуривали вместе, иногда, то есть Юрий-то покуривал, а Георгий Степанович ворчал незлобливо.
По одёжки судя, должность он занимает невысокую? И даже про четвёртый угол водитель скорой на ушко шепнул...
Но какую, черт возьми, должность, с такой-то «подсобкой», что покруче кабинета главврача будет?
Так и не поинтересовался в бесконечных словоблудиях студент о самом главном, упустил суть, и сюда вот за полгода пребывания при больничном комплексе заглянуть до сего момента не удосужился. Вот тебе и получил на орехи. Да здесь не то, что курить, стоять в уличной обуви боязно.
Углядев около стола незамеченное в порыве удивления кресло, студент задвинул отвалившуюся челюсть на место, аккуратно притворил дверь и именно туда, куда и следует располагать заднюю часть тела всем нормальным и состоятельным людям, то есть на вежливо скрипнувшую, облегающе-мягкую и прекрасно-выделанную кожу, придвинул и свою собственную ж... - щупловатый нарост разделённый посредине, без всякой, надо заметить, пробочки, потому как пока, натуральный и естественный, всем наростам нарост, можно знак ГОСТ поставить на правой ягодице, не пользованный никем, стеснённый старенькими джинсами, не стиранными, наверное... гм, с месяц или... того больше, под больничным халатом незаметными, а зимой на улицах все кошки серы...