Хрустальный диск луны истаивал на болезненном ночном небе. В этот самый тёмный час ночи – час ведьм, на болотах зажигались синеватые огоньки. Сказывают, будто вспыхивают они над чарусами где утонули люди, неосторожно ступившие на бездонную зыбь, прикрытую лишь тонким ковром шелковистых, ароматных трав. В этот недобрый час на перекрёстки выходит голодная, алчущая нежить и горе тому путнику, что идёт в ночи без благословения и оберега. В этот час подлунный мир переходит во владение к силам, которым нет названия, и облик их скрыт.
Синеватые тени ветвей в бесконечной пляске извиваются по земле, устланной листьями иссохшими и бледными. В чаще леса кольцом поднимаются камни древние, замшелые и зловещие. Камни эти покрывает резьба, полустёршаяся, едва заметная, но если долго всматриваться в высеченный узор, то неясная тревога овладевала зрителем. Казалось созерцателю, что неведомое и далёкое тянет к нему сквозь пространство и время свои холодные пальцы. Чтобы схватить и не отпускать, пока последняя капля жизни не покинет исковерканное ужасом тело.
И в круге этих камней, даже в самый жаркий полдень, когда царственное солнце гордо сияло в зените своей славы – царил холод. Его невидимые, но ощутимые волны исходили от жертвенного камня, желоб которого почернел от крови, что некогда лилась здесь горячей и вязкой рекой. Ни один лесной зверь не приближался к заветному месту сему, птицы паря в потоках благородных ветров, не смели пролететь над ним. А что случалось с теми из людей, что забредали сюда случайно и сказать нельзя. Но в окрестных деревнях судачат старухи, о бледных безумцах, выходящих из леса, бормочущих на странном языке давно забытом ныне живущими.
В ведьмин час, когда ветер студёными порывами сдирает с деревьев остатки листвы и та словно сонм неприкаянных душ мечется, не разбирая дороги, подхваченная его дыханьем. Когда в домах набожные люди молят небеса о заступничестве от всякого зла, а чёрные маги призывают себе в услужение демонов.
Мы выходим к алтарю, погружаясь в морозную стынь с каждым шагом. Мы напевно читаем воззвания, и руки наши сжимают чаши, в которых полыхает огонь. Мы зовём. Мы молим. И нам отвечают.
Он шагает из леса и лес стонет под его шагами. Он весел и зол и тьма струится из-под его плаща, шуршащего как кожа мертвеца. Глаза его – искры далёких звёзд, взор его, словно удар плети. Мы почтительно замираем, опускаемся на колени и вздымаем чаши истекающие огнём над головами.
Он ждёт.
Не дрогнув и не прекращая пения, мы выливаем на себя жидкое пламя. Мы поем, и огонь пожирает наши тела. Мы поём и обращаемся в горсти легчайшего пепла.
Он смотрит.
И когда последние всполохи пламени исчезают в тумане, струящимся от земли, он поднимает руки, капюшон соскальзывает с его головы и луна ласкает безупречное лицо древнего бога своим инеевым светом.
Он говорит и, повинуясь его воле на землю медленно опускаются первые снежинки.
Пришла зима.
ВЫ ЧИТАЕТЕ
В сумеречном октябре
FantasyЗарисовки для челленджа writober. Вообще они должны быть посвящены мрачнобрю и нагнетать саспенс, но уж как получиться.
