Young and Beautiful [L.S]

Chapter 27

10842 слова

***

Для парней семестр начался довольно эффектно.

Зейн стал главной фигурой слухов в университете, после того как его объявили лучшим учеником своего факультета, на втором месте - Лиам.

- Ум, красота и деньги? Ходячая мечта! - услышал Луи какую-то девушку в один из дней. За словами последовали хихиканья и одобрения, а в Луи - желание выблевать все раздражение, накапливающееся каждый день из-за случайно услышанных обсуждений.

Людям серьезно интересно про это разговаривать?

Вскоре об этом было напечатано в университетской газете - статья была разработана Лиамом, о чем он гордо объявлял каждый раз, когда появлялась возможность - а так же у Луи от шока чуть не остановилось сердце, когда он столкнулся лицом к лицу с самим канцлером возле башни, где договорился встретиться с Зейном и вместе пойти на ланч. Здесь, под старинной ивой, возле серой каменной стены здания, тянущегося в серое небо, стоял высокий, пугающий своей серьезностью, мужчина, длинная худая фигура, смоляные черные волосы и гладкая загорелая кожа видны были издалека, еще тогда у Луи промелькнула мысль, что, имей бы люди видимые ауры, над этим человеком летала бы пиранья или вампир.

Луи, когда понял, что Зейн с этим мужчиной его уже заметили, и подойти все-таки придется, впился в Зейна взглядом 'ты что, блять, издеваешься, нахуя ты так поступаешь?', на что тот ответил лишь дружелюбной ухмылкой.

- Луи Томлинсон? - спросил Хан Малик. Черт, он выглядел так влиятельно, а его взгляд был таким оценивающим, что у Луи невольно пробежали мурашки страха по коже, и язык завернулся в трубочку, потому что всего одно неверное движение, и его исключат из школы. Возможно, выгонят с континента. Кто знает, где у этих богатых есть связи.

- Луи Томлинсон, - подтвердил он, пожимая руку мужчины, чувствуя, как его кости превращаются в алмазы от давления сильной хватки ладони.

- Я слышал о Вас столько хорошего от моего сына, - он отпустил руку Луи, всматриваясь в него острым черным взглядом. - Вы состоите в каком-нибудь неакадемическом клубе вне рамок официальной государственной университетской программы? В газете? В Совете? Мне не доводилось слышать Ваше имя.

- Эм, нет, - ответил Луи, засовывая руки в карманы и пряча подбородок в широком шарфе. - Я пока что осматриваюсь. - Ложь. - Но я думал пойти в драматический на следующий год. - Он пожал плечами. - Ну, из-за потенциальных возможностей.

Хан Малик кивнул, продолжая смотреть на Луи.

- Именно. Что же, я призываю Вас присоединиться. Мы рады продемонстрировать наших умных студентов, в конце концов, это коренным образом отражается на нас. Репутация, закрепленная за университетом, представляет собой долгие годы упорного труда и оценки личностных и деловых качеств студентов, мистер Томлинсон.

И это определенно можно было считать за комплимент, а выражение лица Зейна, стоящего за спиной его отца - проявлением гордости. Поэтому Луи выдавил радостное:

- Конечно, сэр, спасибо, - после этого Зейн утащил его на ланч в виде пасты и вина.

С тех пор и пошло: 'Зейн Малик', 'Зейн Малик', 'Зейн Малик'.

Новость о том, что его мама подписала контракт на съемки в новой части "Властелина Колец" (сколько их вообще??) привлекла дополнительное внимание к Зейну и его впечатляющей родословной. Из-за этого на вечеринках его преследуют сладкие речи внезапно появившихся фанатов, жаждущих "известности", наигранно-дружелюбные приглашения на ужины, банкеты, на их "сюда" и их "туда". Они здороваются и окликают его, когда он проходит по двору университета или по холлу, фотографируют его, когда он не видит, смотрят, облизывая взглядом фигуру, не то с благоговением, не то с суждением, и...

И, честно говоря, Луи совершенно поебать на всех них. Так же как и Зейну.

Потому что его статус знаменитости чувствуется только во внешнем мире - не в их дружеском узком кругу - и Зейн едва обращает внимание на приток фальшивого почитания и непрошенных похвал. Он улыбается при комплиментах, затягивается сигаретой, когда его знакомят с какой-то персоной, и молча проходит сквозь массу студентов в дизайнерской одежде, потому что это Зейн. Луи наблюдает за ним, наблюдает, как он непоколебимо идет по коридорам, в то время как каждый его шаг сопровождается шепотом.

Это все удручающе и раздражающе, но. По крайней мере, у Зейна есть Лиам, который всегда с ним. Лиам, начавший семестр с блестящим успехом, играющий счастливого мужа Зейна. Как ангел-хранитель, он с легкостью отпугивает излишнее внимание, всегда рядом, когда вокруг слишком много людей, всегда очаровательно общается с теми, кого Зейн должен, но не знает. Когда девушки или парни начинают распускать руки и языки, из ниоткуда появляется Лиам, с фирменной фотогеничной улыбкой, в чистой накрахмаленной рубашке, вытягивает руку и ждет, пока ее пожмут.

- Лиам Пейн, - искренне представляется он, словно ему есть дело до человека перед ним, а другой рукой крепко обвивает талию Зейна. - Уильямс, да? Я, кажется, твоего отца знаю.

И разговор перетекает в совершенно другое русло, Зейн влюбленным взглядом смотрит на Лиама, тот во время всего диалога не убирает руку с его талии и заполняет неловкие паузы смехом или вежливыми вопросами.

Это очень мило, правда.

И Луи восхищается тем, что Лиам присматривает и заботится о Зейне, и все выглядит так естественно и легко, особенно с его аккуратными предложениями и отполированной улыбкой.

Как уже было сказано, Лиам и сам успешно начал семестр, потому что он, конечно же, куда без этого, один из лучших учеников в университете. Он присоединился к каждому клубу, организации и внеклассному мероприятию, известному человеку - Хан наверняка просто обожает его - и разгуливает по корпусу как неприкасаемый, и всегда чисто и бодро выглядит, будь то в футболке джерси после изматывающей практики на поле, в идеально сидящем жилете после совещания Студенческого Союза или в парадной мантии после обеда с профессорами. Он прекрасно овладевает собой, контролируя уровень стресса (хотя, еще только начало учебы), но бывают моменты, когда Луи посещают мысли, что Лиам живет немного... напряженно. Луи не знает, как реагировать, потому что он, по сути, толком и не знал Лиама в начале прошлого семестра, вдруг это просто такая традиция - с треском и шумом начинать год, но... порой Лиам действительно не щадит себя.

Особенно это заметно, когда они гуляют.

Когда они теряются в неоновых огнях пабов и клубов, в тесно прижатых друг к другу потных телах; Луи волнуется, что вежливый, порядочный Лиам бесследно исчезнет, а вместо него появится экстатичная, пропитанная хаосом, пустая оболочка.

Грубо говоря, он принимает наркотики, дохуя превышая меру, мало спит и никогда, никогда не говорит 'нет'.

Луи видит, что его беспокойство отражается в глазах Зейна — Зейна, который всегда доставляет Лиама домой, как только из-под горизонта выклевывается солнце — но в их маленьком кругу эта тема не затрагивается и не обсуждается, поэтому Луи избавляется от накативших мыслей и пытается не обращать внимание. Изредка в его голове возникает голос Найла, их разговор, произошедший давным-давно, о том, что он 'любит тусоваться', и это сказал Найл, король всех вечеринок, поэтому его слова, при виде Лиама, скребут изнутри слизистую, пробуждают доселе неизвестное чувство страха... или угрозы. Но зачем зацикливаться на этом? Все, наверняка, под контролем.

Так что, в целом, все прекрасно, и все, особенно Лиам, мозолят уши жужжанием о великом апрельском матче по гребле, их университет против университета соперника. Найл снова решил присоединиться к команде - ведь когда у тебя есть бабло, ты можешь делать все, что тебе вздумается - и старательно занимается с Лиамом, после тренировок они всегда потные и счастливые, перекидываются какими-то лишь им понятными шуточками про гребную команду, пока Зейн с Луи дружно закатывают глаза, улыбаются и кидают в них виноградинки, развалившись в креслах возле стола в гостиной.

Ну. Лиам старательно занимается.

Найл...

Найл движется в неизвестном никому направлении, помогая себе грести новообретенным статусом 'подающего надежды перспективного человека музыкальной индустрии'. Большинство своего времени, помимо занятий греблей, он неустанно тратит на вечеринки, обратно возвращаясь с девушкой - чаще, с девушками - да и то лишь для того, чтобы переодеться и пару раз попрыскаться парфюмом, а потом так же стремительно уйти, крикнув Луи: 'я люблю тебя!' и захлопнув за собой дверь. Он хвастается предложениями, которые получил, и именами, известными всему шоу-бизнесу, которые за него дерутся, Найлу плевать на предложения и этих людей, но ему, Луи уверен, нравятся подающиеся на блюдечке возможности и игра, в которую он определенно выигрывает.

На самом деле, Луи правда не понимает, почему этот придурок решил остаться в университете, когда, определенно, невероятная карьера ему обеспечена, даже если он просто отсюда уйдет.

Однажды поздней ночью он затрагивает эту тему; они оба сидят в боксерах возле пианино, поедают сэндвичи с сыром и потягивают виски из бутылки. Они наигрывают отрывки мелодий, в качестве заднего фона приглушенно работает телевизор, где идет дерьмовое реалити-шоу, и в какой-то момент Луи смотрит на золотого мальчика с яркими глазами и розовыми щеками и понимает, что он может делать все, что захочет.

- Почему ты остался здесь, в универе? Тебе же сделали кучу охренительных предложений, ты можешь работать, где угодно, - спрашивает Луи, откусывая хлеб.

Найл отрывает свой взгляд от экрана телевизора и смотрит на Луи.

- К чему ты клонишь?

- Почему ты остался здесь? - повторяет Луи, закатив глаза. - Почему ты не свалил отсюда делать деньги и карьеру? Для этого в университетах и учатся - чтобы потом делать то, что у тебя уже есть. У твоих ног весь мир. Почему ты не пользуешься шансами?

Найл улыбается, широко растягивая губы, откусывает сэндвич.

- Мне здесь нравится. Нравятся мои друзья, - он многозначительно смотрит на Луи, ухмыляясь и откусывая большие куски, потом продолжает говорить, слова невнятные из-за большого куска сэндвича, едва влезающего в его рот. Отвратительно, но один раз можно и потерпеть. - Здесь мой дом, - он жестикулирует рукой, обводя ей все пространство комнаты.

В его предложении и в тоне голоса что-то мелькает. Что-то между слов, сидящее в паузах, что-то, все объясняющее. Полушепот, тихий и уверенный, намекает или даже разъясняет, что он и Луи будут друзьями на всю жизнь, что они - одна из тех дружб, которая ни за что не сломается, особенная, та самая, про которую обычно говорят родители или дедушка с бабушкой ("В университете ты знакомишься со своими лучшими друзьями - я там встретила того-то и того-то, и мы дружим уже тридцать лет!"), и в этом есть что-то неожиданно связывающее, родное, заставляющее Луи чувствоваться себя невероятно тронутым. К его же огорчению.

Он ответно улыбается, чувствуя на своих губах крошки, и мягко ударяет Найла кулаком в плечо.

- Не распускай сопли, - а губы сами по себе растягиваются.

- Не надо бояться своих чувств, Томмо, - шутит Найл, кладя руку на его плечо. - Дай им выйти наружу.

Луи усмехается и позволяет Найлу прижать его к себе ближе, он пахнет ликером и почти выветрившимся парфюмом.

- Ну и еще здесь играет тот факт, что я люблю трудности, - продолжает Найл. - Разве я могу ухватиться за первую предложенную работу? Не, пускай за меня подерутся. А ставки поднимутся. Когда я отучусь здесь, я стану бесценным кусочком, уж поверь. Особенно, если начну делать домашку.

И Луи смеется.

Все прекрасно.

А еще есть Гарри.

Гарри Стайлс.

Гарольд Эдвард Стайлс.

Мальчик, приклеившийся к внутренностям Луи, нарисовавший себя несмываемой краской на стенках его мозга, забивший своим присутствием его поры, заполнивший пробелы его эмоционального фона.

С момента их возвращения в университет (и той роковой ночи после вечеринки, когда Луи не смог остановить словесный поток, и, каким-то образом, не отпугнул Гарри от себя) между ними установилась неосязаемая, но прочная связь — Луи всегда рядом, а Гарри просто не против. Они вдвоем почти все время проводят вместе — конечно же, вместе с другими парнями — но все же. Присутствие Гарри стало таким постоянным, таким ощутимым. Таким обыденным.

И в то же время ни черта не обыденным, потому что все, что касалось Гарри, было восхитительным и уникальным, и необычным, и значимым, но уж точно не обыденным.

Парни до сих пор устраивают совместные ланчи, и вылазки в город, и ленивые ночи, и штудирование конспектов и книг в библиотеке, и вечеринки. Они засыпают на полу Зейна, приходя домой в предрассветные часы утра, играют в видеоигры у Лиама, когда на самом деле должны заниматься, посещают премии и концерты, слишком много и смеются, и пьют, и едят, по-нежному оскорбляют и засыпают на плечах или коленях друг друга, потому что пьяному телу плевать, где спать, Армани перемешивается с Шанель, Гуччи перебивается ароматом блевотины и шампанского, в которое накрошены чипсы и другие остатки длинной ночи. Они делают это все вместе - и Найл ставит их выше всех остальных людей, несмотря на его хаотичную социальную жизнь - они чувствуют себя живыми и прекрасными, живя в лучах ночной жизни.

Но иногда, после всего, когда уставшие Лиам с Зейном идут спать, а Найл выскакивает за порог комнаты и убегает в закат, чтобы продолжить веселиться, остаются лишь Луи с Гарри.

Луи и Гарри разваливаются на диване Зейна, маленькими глотками попивают из бокалов напитки и чокаются, истощенным голосом говоря невнятные тосты, пока не догорят свечи и не стихнут их голоса.

Луи и Гарри сидят в тишине, когда у Гарри плохое настроение, а компания парней за весь день перегрузила его своим присутствием - Луи весь день видит напряженную линию плеч, намеренную дистанцию в его взгляде, чувствует, что Гарри слишком утомлен - и они сидят, не двигаясь, не разговаривая, Гарри смотрит в окно, а Луи рядом просто дышит.

Луи и Гарри смеются, прикрывая улыбки чашками чая, когда Лиаму нужно уложиться в сроки и написать статью в газету, и он бегает повсюду как безголовая курица, а Зейн наблюдает за ним, мурлыча успокаивающие слова.

Луи и Гарри с нежностью качают головами, когда Найл читает последние новости и отзывы о "Certain Things", впиваясь глазами в телефон и особенно выделяя предложения, где упоминается 'хорошая игра на барабанах', или 'энергичные биты', или любой другой комплимент, который можно приписать его навыкам.

Луи и Гарри самые последние отвечают, когда остальные спрашивают, куда они сегодня пойдут веселиться, смотрят друг на друга как-то задумчиво, ментально говоря друг другу 'но мы бы предпочли остаться здесь, устроившись поуютнее, и мило провести время', а Зейн всегда, всегда замечает это и кротко улыбается, едва двигая губами.

Луи и Гарри сидят в комнате Гарри, куда Луи каждый день приходит заниматься после своих лекций, иногда действительно делая домашнюю, а иногда - нет, вместо этого отдавая предпочтение вопросам в духе хочу-знать-о-тебе-все, которые Луи любит задавать, когда Гарри расслабляется и толком не обращает внимания, о чем именно они разговаривают. "Где ты родился?" как бы невзначай спрашивает он, или "Что ты любишь?", или "Почему у тебя там много восковых кошек?" Абсолютно обычные вопросы.

Иногда Гарри спохватывается, перестает отвечать, если ему кажется это слишком личным, косится взглядом на Луи, словно боясь чего-то нежданного.

- Почему тебе это так интересно? - говорит он, хмуря темные брови, опуская скрипку.

Луи улыбается, набок наклоняя голову.

- Я спрошу у тебя абсолютно все. Любой вопрос, пришедший в голову.

- Ради чего?

- Я просто хочу все знать, - легко отвечает он, и Гарри отворачивается, возвращаясь обратно к музыке, расположившись на краешке красивого деревянного стула, а Луи наблюдает за ним с бокалом шампанского в руках, утонув в бархатном кресле.

Потому что еще одну вещь, которую Луи понял, сблизившись с Гарри - это то, что он просто гениальный, особенно в музыке. Он влюблен в нее. Постоянно создает, постоянно практикуется, заполняет тишину комнаты невероятно красивыми звуками, а Луи всегда наблюдает за ним, загипнотизированный деянием, происходящим прямо перед его глазами, с легкостью теряется в атмосфере творения шедевра. Но когда Луи спрашивает его об этом, пытается прощупать почву под ногами - "Я смотрю, ты очень любишь музыку?" - в ответ ему ничего значимого.

- Не особо, - говорит Гарри и сразу же прекращает играть. Потому что он лучше вскроет себе вены, чем подвергнет сомнению серьезность, которую он вложил в слова, и лучше умрет бедным, чем признает, что находит в музыке невероятное вдохновение.

Луи начинает открывать для себя тот трагичный факт, что Гарри - ваза, до краев наполненная самыми красивыми и редкими сокровищами мира, но требующая, чтобы сосуд опустошили и оставили лишь голые белые каолиновые стенки. Неважно, насколько мир желает быть частью его жизни, хочет заполнить пустые острые углы. Он хочет ничего не чувствовать, хочет контролировать ощущения и восприятия, хочет быть непримечательным, равнодушным, нетронутым - поэтому изо всех сил цепляется за невыразительность и заурядность.

Наблюдение за малейшими деталями истощает Луи.

Порой Гарри закрывает глаза, отворачивается от Луи, после того как тот пробубнит вопрос о его отце или скажет что-то, что отдаленно напоминает о доме. Отворачивается, будто его разоблачили.

- Мне надоело обсуждать мир, Луи. Я хочу забыть про него, - пауза. - Если хочешь, мы можем забыть про мир вместе.

Луи улыбается, впитывая в себя слова, смотрит на его фигуру в тени, на его застывшее тело и глаза, смотрящие в даль за окном, занавески касаются длинных ног.

- Видишь ли, - говорит он, глаза впились в руку Гарри, поднимающуюся наверх и прижимающуюся к стеклу, поверхность мгновенно запотевает от тепла пальцев. - Мне нравится разочаровывать людей, разрушать их иллюзии и делать вид, что мир мне ненавистен - и может где-то в глубине души так и есть - но правда в том, что, на самом деле, я влюблен в этот мир.

Дыхание Гарри затуманивает стекло.

- Значит, ты ко мне не присоединишься, - подытоживает он тихим голосом.

Луи встает.

- Напротив, мой друг, - говорит он и подходит к Гарри, кладет свою ладонь на холодную поверхность рядом с его ладонью и смотрит, как пар их тел смешивается, преображаясь на стекле. - Я предлагаю тебе присоединиться ко мне.

Гарри ничего не отвечает, но передвигает руку ближе к руке Луи.

Невероятно, какого прогресса они достигли. Невероятно, что у них теперь есть. Невероятно, потому что Гарри невероятный. Ха, внезапно все так... просто. Луи толком не знает почему, но просто.

- Просто? - усмехается Найл, дожевывая один из круассанов, остальные горочкой лежат на тарелке на столе (спасибо, Рори), утренний свет проникает сквозь окна и смягчает острые края роскошной мебели, подсвечивает канделябры и покрывает кристалликами радужную тень, танцующую на стене. На его коленях акустическая гитара, гладкая, цвета только что добытого угля. Кусочки слоеного теста круассана падают с его розовых губ между струн.

- Это не шутка, Ирландец. Я вообще не понял, что произошло, - в один глоток Луи допивает чай. Солнце нагрело чашку, теплый фарфор разносит тепло по коже, чай - по всему остальному телу.

Рядом с ним вибрирует телефон - Гарри. Он прислал смайлик банана и скрипки. Луи осекается, понимая, что не надо отвечать мгновенно, широко улыбается, сердце скороговоркой отбивает ритм, Найл наблюдает за ним, ехидно ухмыляясь.

- А я понял, - улыбается он, поглотив остатки завтрака, поднимает гитару так, как она должна лежать на коленях, кладет пальцы на струны. - Наконец-то переспал с ним, да? - без тени смущения спрашивает он.

Луи делает глубокий вздох, чуть не захлебнувшись воздухом.

- Что за херня, Найл! - невнятно и быстро шипит он, уж кто-кто, а Луи никогда не мямлит. Но он ощущает, как слегка краснеет кожа на щеках, а по телу пробегает судорога. Он никогда не мямлит.

Тепло отсмеиваясь, смешивая воздух с бурлящим солнечным светом, Найл начинает играть.

'Ох, как же я люблю фрукты по утрам' - отвечает Луи, и почти сразу же ему приходит длинное сообщение со смайлами каждого чертового фрукта в архиве клавиатуры, и нет, объяснения этому не найти.

***

На часах четыре дня, вовсю светит солнце, снаружи терпимо холодно, сразу после лекции Луи идет к Гарри, открывает дверь и заходит, кидая сумку в 'Кресло Для Сумки Луи' ( - Это бесценный антиквариат, - скажет Гарри, когда Луи так назовет его кресло; Луи улыбнется, уберет волосы с глаз. - Моя сумка именно этого и достойна, - отмахнется он, Гарри разозлится и рассмеется одновременно) и снимая обувь, ярко улыбается, когда Гарри, сидящий за столом, смотрит на Луи, оторвав взгляд от тетради, в которой он пишет - воспоминания отправляют по телу Луи приятные мурашки, греют мыслью о том, что цитата может до сих пор лежать там, скрытая, хранимая в тайне, не достойная обсуждения вслух - пером и чернилами.

- Почему так долго? - спрашивает Гарри, нахмурив брови, губы сжаты, словно он обиделся, в волосах пляшут солнечные блики.

Их мерцание попадает на кожу Луи, поджигая ее изнутри. Потому что Гарри дуется на Луи из-за опоздания и... клетки его кожи горят в огне.

- Разговаривал с профессором, - он улыбается, снимая жакет. - Попросил его проверить мою работу. - Стягивает с головы тонкую шапку и взъерошивает волосы. - Он походу влюблен в меня, столько времени что-то там вычитывал, а в итоге почти не помог. Наверное, он просто хотел побыть со мной, я так думаю.

Брови Гарри хмурятся сильнее.

- Ты мог попросить меня, - обиженным детским голосом говорит он. Это смешно, по крайней мере, должно таковым быть. Но по каким-то причинам Луи не может сказать ни одной шутки, а по телу пробегает теплая волна. Гарри возвращает свое внимание к листам бумаги и макает перо в чернильницу. - Я хорош в этом, ты сам знаешь.

Луи подходит к нему, нажимая на нос, солнечные зайчики впитываются в их одежду и кожу.

- Ты придирчивый, - объясняет он, сверху вниз с нежностью на него смотрит. О какой нежности идет речь? Просто смотрит.

Прикосновение мгновенно рассеивает тень обиды с лица Гарри, заставляя его улыбнуться Луи, ярко и по-детски открыто.

- Тебе сегодня много задали? - спрашивает он, кладет перо на место, по контуру искривленных в ухмылке губ гуляет солнечный свет.

- Вообще ничего, - говорит Луи, проводят пальцами по поверхности стола, скользя взглядом по нотным бумагам, лежащим перед Гарри. - Я тут подумал, может, покатаемся на велосипедах? Я так давно не ездил.

Гарри причудливо усмехается, встает из-за стола, вздыхая.

- Боюсь, я езжу только на винтажных велосипедах.

Луи прищуривает глаза, ничуть не удивленный ответом.

- Ты по-другому и не можешь, - колко замечает он.

Гарри грозно на него смотрит.

-К счастью, - говорит его холодный голос, прежде чем на лицо возвращается улыбка, - у меня они есть. Позвонить Бернсу, попросить привезти?

- Разумеется, - пафосным тоном соглашается Луи, и Гарри снова смотрит на него острым взглядом, пока идет к своей спальне, он выглядит таким худым и длинным в черных облегающих штанах и чернейшей, застегнутой до последней пуговки, рубашке, закатанной до локтей и открывающей миру руки, исписанные татуировками. Волосы темные, объемные - взбитый шоколад - и кожа словно прозрачно-белая, он... красивый. Это факт. Гарри красивый. Луи не думает об этом, Луи плевать, но, да, Гарри Стайлс красивый.

Определенно.

- Я хочу кое-что тебе сыграть, - непринужденно говорит Гарри, монотонные слова растекаются в воздухе медленным темпом. - Я кое-какие песни написал. Скажи мне, насколько они хороши.

- А кто сказал, что они хорошие? - дразнит Луи и идет за ним.

- Они всегда хороши, - ухмыляется Гарри, но как только садится на скамью, становится серьезным, Луи без колебаний садится рядом с ним, подпирает подбородок рукой и ожидающе смотрит. Гарри смотрит на клавиши, затем снова на Луи, в глазах неуверенность, пальцы рук застыли.

- Ты же мне скажешь правду, да? Будешь честным?

Луи прикусывает щеку, от широко открытых глаз Гарри, в которых плавает нерешительность, у Луи колет в груди.

- Я всегда честен, - обещает он, надеясь, что звучит беспечно, но понимая, что его голос до жалости нежен, и доселе незнакомая волна проходит через тело, через комнату, может, через Вселенную? Опять он драматизирует.

К черту, он может быть драматичным столько, сколько ему заблагорассудится.

Гарри смотрит на него, вглядывается, а потом мягко улыбается.

- Ты хороший друг, - тихо говорит он, снова закручивая в Луи что-то теплое - несмотря на факт, что Гарри часто говорит подобные мелочи поздним вечером, когда солнце становится оранжевым - и заставляя его неведомой силой сесть ближе, прижаться плотнее.

- Я знаю, - соглашается Луи, вздыхая, кротко улыбаясь. - И ты хороший. А еще ты до ужаса сентиментальный.

Гарри светится улыбкой и кладет пальцы на клавиши.

Песня потрясающая - как всегда все его песни - Гарри играет Луи каждую из написанных, и даже те, которые еще не записаны в виде нот, и Луи аплодирует, улыбается, уничтоженный звуком мелодий. Он подпевает и придумывает ужасные нелепые слова "Гарри съел бананы, которые нашел в своем кармане", а Гарри пытается не смеяться и не закатывать глаза, потому что он должен быть сконцентрирован, но каждый раз его попытка с треском проваливается, но на Луи он не злится.

- Ты придурок, - говорит он и смеется, продолжая играть, локтем касаясь бока Луи, улыбкой касаясь его глаз.

***

Вскоре они оставляют пианино в покое, как раз в это время Бернс привозит велосипеды.

Они маленькие, изысканно украшенные, и выглядят так, будто вот-вот развалятся на части, рассыпятся по кусочкам.

- Скажи мне, Кудряшка, как моя задница должна поместиться на это место?

- Точно так же, как она умудряется помещаться в эту комнату. Поверь в невероятное, Луи Томлинсон.

Со стороны они выглядят как очень некомфортные сидушки, на практике - тоже. После отправки сообщения Найлу, в котором говорится о том, что он поздно вернется домой и чтобы к ужину не ждал, Луи догоняет Гарри, движущегося во мрак, шины колес мягко касаются мокрого асфальта, в лицо бьет морозный ветерок.

Они смеются, мчась по пустым улицам, звук эхом отражается от потрепанных неподвластных времени зданий и замерзшего стекла темных витрин, щеки горят приятным красным, глаза стеклянные, по шее Луи стекают капельки холодного пота, посылая мурашки по всему телу. Дыхание превращается в пар и быстро растворяется, они смеются, улыбаются и поют, проезжая мимо ночи.

Такого Гарри Луи любит видеть больше всего.

Когда Гарри забывает о своем желании ничего не чувствовать, забывает, что якобы не знает, какого это, забывает своих демонов и просто отдается самому себе. Ты словно наблюдаешь за птицей, которая всю свою жизнь сидела взаперти и, наконец, освободилась, переполненная свободой и жизнью, заполняя легкие кислородом, которого никогда не осмеливалась вдыхать слишком много, широко открыв глаза, потому что никогда не осмеливалась поднять взгляд.

Гарри с огромными глазами и растрепанными волосами, свободный и счастливый. Хохочущий во весь голос, со скоростью несясь по мощеным улицам, с розовыми щеками, с кроваво-красным ртом, откуда вырывается смех, наслаждение и безрассудная несдержанность.

Гарри, остановивший свой велосипед и ждущий Луи, несмотря на факт, что они, вроде как, представляют, что они на гонке, оглядывающийся через плечо, инстинктивно и взволнованно наблюдая.

Гарри, цепляющийся за Луи холодной рукой каждый раз, когда слышит какой-то подозрительный звук или ух совы.

Гарри, пытающийся убедить Луи пофотографировать его под вспыхнувшее ликование.

- Это эстетически красивый момент, Луи, мы должны увековечить его.

Гарри, счастливый, сидящий на велосипеде, потому что они остановились на вершине холма и увидели, что отсюда открывается вид на весь город, небо полностью поглощает их, сдерживающих дыхание. Смотрящий на звезды с приоткрытым ртом, изучая умопомрачительные созвездия, улыбающийся, искрящийся восторгом.

И если раньше Гарри всегда отводил взгляд вниз, то теперь только наверх.

Гарри смотрит на небо, а Луи смотрит на Гарри. Бок о бок, прислонившись гребаным винтажным велосипедом к другому гребаному винтажному велосипеду, Гарри смотрит на блеклую Луну, а Луи смотрит на Гарри и мягкие линии его профиля, купающиеся в спокойствии и искренности; голубоватый свет, вершина холма, велосипеды, близко стоящие друг к другу, подошвы, касающиеся земли, правая нога Луи, трущаяся о левую ногу Гарри.

- Я бы хотел быть небом, - выдыхает Гарри, губы яркие от облизывания, болезненно красные.

Оно тебя недостойно, хотелось бы сказать Луи.

- Я бы хотел быть Солнцем, - вместо желаемого отвечает он, отрывая взгляд от Гарри и поднимая его вверх. - А ты можешь быть Луной.

- Но тогда мы не сможем видеться, - говорит Гарри с нотками обиды в голосе, Луи поворачивает к нему голову. Гарри смотрит на него с разочарованием котенка, сладко надув губы.

Блять.

- Неправда. Луна сияет благодаря Солнцу. Потому что Солнце всегда рядом. Как и я, - радостно говорит Луи. - А про затмения я вообще молчу.

Он чувствует ухмылку Гарри, перерастающую в улыбку. Лунную улыбку.

- Ладно. Тогда я не против, - бормочет Гарри, и когда Луи, со сдавленной грудью и сухостью во рту, смотрит на него, Гарри уже поднял взгляд в небо, широко и уверенно улыбаясь.

***

Луи возвращается домой поздней ночью, одежда пропитана холодом, кожа красная, пальцы онемевшие, разум и грудь гудят от воспоминания об улыбке Гарри и его смехе, пока они ехали обратно. Найл сидит на столе в красивой одежде и с сигарой между пальцами, с кем-то переписывается.

- Уже дома? - спрашивает Луи, поднимая брови. Он избавляется от жакета и обуви, сразу же направляясь в свою комнату, чтобы надеть свитер.

- Еще никуда не уходил, - улыбается Найл, не поднимая головы, зажимает губами сигару. - Выбираю куда.

- Уже почти два утра! - с шоком объявляет Луи. Кожа влажная и холодная, от соприкосновения со жгучим теплом квартиры кажется, будто все его тело тыкают маленькими иголками. Ему кажется, что он чувствует запах Гарри на своей одежде. Или он просто его запомнил.

- Ночь только начинается, Томмо, - не отвлекаясь от телефона, бубнит Найл, а потом, наконец-то, поднимает голову. - А где был ты? Оставил меня и парней! Пришлось ходить по улицам и попрошайничать ужин!

- Не неси хуйни, - Луи закатывает глаза и подавляет улыбку, когда слышит эхо смеха Гарри в голове, вспоминает, как он выглядел со звездами, отражающимися в глазах. Черт. - Как они, кстати? Сегодня их вообще не видел.

- Нормально, - Найл поджигает сигару, он смотрит на телефон, что-то читая, и с каждой секундой его улыбка становится все шире. - А ты как? Был слишком занят, трахаясь с Гарри?

Луи чуть не спотыкается о высокий стул.

- Чт- Бля, Найл! Мы- Мы не-

Найл истерически смеется, громко и искренне, рвано вдыхает и выдыхает, выпуская изо рта дым сигары.

- Тебя так легко расстроить! - смеется он, хлопая по колену и откидываясь на спинку кресла. - Хотя, вы оба таинственно исчезли, вот я и подумал.

- Не знаю, я не заметил, - сухо отвечает Луи, наливая себе стакан воды, сжимая зубы, от чего напрягается челюсть.

Лучше не говорить Найлу, где он был. Просто... просто потому что. Потому что пойдут слухи и недопонимания.

Между ним и Гарри все не так.

Абсолютно не так.

- Ирландец, я очень устал. Прямо сейчас на пол свалюсь, - Луи залпом выпивает стакан воды, смывая с себя дискомфорт и раздражение. - Так что я спать. А ты веселись иди. Будь аккуратен и все такое. Когда припрешься домой, не буди меня. О, и, пожалуйста, не приводи никого. Они всегда остаются до утра, это странно и тупо. Я ненавижу делиться нутеллой с незнакомцами, - тяжко и наигранно вздыхает он, Найл хрипло смеется.

- Конечно. Я выше этого. Я изменился и больше не беру работу на дом, Томмо.

Ох, довольно гадкий ответ. Если Луи не приложит усилий, то скоро в лучших друзьях будет иметь самого настоящего говнюка.

- Не будь мудаком, Найл. Просто будь аккуратен. И, блять, пожалуйста, дай Рори отпуск, хотя бы раз сделай домашку сам.

- Хотя бы раз сделаю, - обещает Найл, вскакивает с кресла, тормозит Луи, который уже развернулся и направился в теплую роскошную кровать, хватает его руку и целует, потом на бегу хватает куртку и выбегает за дверь, крикнув: - Сладких снов, ТомТом!

Дверь захлопывается, наступает тишина и...

И смех Гарри эхом отдается в уши Луи, когда он ложится спать.

***

Двенадцать часов дня или около того. Парни отдыхают в квартире Зейна, развалившись на шикарных диванах и креслах, попивая шампанское и затуманивая комнату густым дымом сигар, Найл спрашивает у Лиама советы, какие предложения по поводу будущей работы лучше принять.

- Куча людей попросили меня записаться в их треке. Кое-кто даже хочет дать мне шанс на продюсирование их картины. Сколько всего! - восклицает он, Лиам внимательно слушает и делает пометки.

Привычно, комфортно, а потом звонит телефон Луи.

Это его мама. Ура.

Гарри удивленно выгибает брови, наблюдая, как Луи с отвращением смотрит на экран. Замечая его любопытство, Луи протягивает руку, чтобы ему было видно имя.

- Мама? - читает Гарри. Его глаза на секунду смотрят вниз, смаргивают серость, которая там появилась, но изменения едва заметны. - Ответь, - говорит он.

- Не, - Луи кривит рот и убирает телефон в карман. - Она оставит голосовое сообщение. А там уже посмотрим, стоит ли говорить с ней.

- Она твоя мама, Луи. Единственная, - медленно объясняет Гарри.

- Ты просто не знаешь ее, Гарри, - возражает он, голос пересекает границу и становится раздражительным. - Ты многого о ней не знаешь. И о том, как она меня растила.

И именно поэтому Луи игрался этим - рассказывал Гарри о своей жизни таким образом, позволял ему увидеть наглядные чертежи своего прошлого и вникнуть в них. Он хотел, чтобы Гарри знал его, хотел, чтобы он его понимал. Ему, конечно, рассказывать особо нечего - прошлое с настоящим не такие сложные и жесткие как у Гарри - но это основные кирпичики его жизни и характера, и он хочет, чтобы Гарри запомнил его историю.

И, возможно, зная историю Луи, он может довериться ему и рассказать собственную. Возможно.

Поэтому он и разочарован, и очарован ответом Гарри, когда тот выдыхает его вместе с дымом только что зажженной сигареты.

- Хорошо. Храни свои тайны. Ты слишком прекрасен и слишком молод, чтобы не иметь секретов.

Луи не может адекватно ответить, пульс ускоряется.

- Ну, с этим я спорить не могу, - он отчаянно желает, чтобы голос звучал насмешливо, а не скрипяще.

Весь оставшийся день Гарри ни разу на него не смотрит.

***

Поздний вечер пятницы. Очень холодно, немного снежно, ледяной белый двор университета утопает в тишине.

Зейн ушел в библиотеку. Найлу и Лиаму нужно что-то там сделать на встрече клуба по гребле - Луи не запомнил да и не пытался.

Поэтому Луи решил присоединиться к Гарри, прийти к нему, принести с собой кучу книг и пообещать:

- Сегодня мы точно будем делать домашнюю работу, сэр Стайлс.

Они сидят в гостиной, освещенной свечами, смотря на холодный дождь, Гарри возится со скрипкой на диване рядом с Луи. Они включили фильм "Уайльд" для фонового звука - Гарри утверждает, что этот фильм уместен всегда и везде - через широкие окна видны звезды и белый пух, спускающийся с небес вместе с дождем. Глаза Гарри бродят по живописному белому пейзажу, а глаза Луи - по Гарри, каким-то образом, рано или поздно, он всегда заканчивает тем, что смотрит на него, наблюдает за пальцами и руками, ведущими скользящий смычок вдоль струн с напрактикованной легкостью, его взгляд иногда перепархивает к фильму, наслаждаясь и скучая одновременно.

Вокруг них лежат нетронутые книги, зато открытые (Луи правда пытался), чайный сервиз Викторианской эпохи - единственное, чем они сегодня пользуются, с тех пор как началось 'занятие', а то есть - три часа назад.

Найл периодически пишет Луи: 'пойдем со мной на вечеринку, мудила' , но Луи игнорирует его, потому что наблюдать за Гарри забавно, наблюдать за Гарри - одно удовольствие, и их приглушенные разговоры и глупые неожиданные смешки стоят гораздо больше, чем могут предложить насыщенные университетские вечеринки.

Кожа Гарри гладкая, горит мягким светом янтаря из-за мерцания пламени свечей. Ловкие руки умело направляют смычок, ногти чистые, идеальной формы. 'I CAN'T CHANGE' отчетливо видно на фоне бледной кожи запястья. Чернильные слова громкие, и у Луи не получается отвести от них взгляд.

Гарри весь в фильме, тихий и заинтересованный.

Луи весь в запястье Гарри, напряженный, сгорающий.

В фильме о чем-то болтают, между их телами зияющее пространство, но оно заполняется словами, что кричат на руке Гарри, и плачущими звуками музыки. Они вводят его в транс, Луи кажется, что он накурился самой крепкой травкой, но на самом деле он уже почти месяц не брал в руки косяки. В падающем снеге, во вьющихся волосах Гарри, щекочущих его щеки, и колебающемся звуке скрипки чувствуется что-то сказочное, нереальное, образующее стелющийся туман, проникающий в организм. Гарри. Гарри без своих часов, часов, которые он всегда, всегда носит, чтобы скрыть эту татуировку, сокрыть ее, и--

И прежде чем он успевает осознать, что делает, Луи обхватывает теплыми пальцами прохладное запястье Гарри, большим пальцем нежно поглаживая слова.

Скрипка мгновенно останавливается.

- Зачем ты сделал ее, если постоянно скрываешь? - бормочет Луи, он сидит, подогнув ноги, внутренняя сторона бедер греется от тепла зажатой между ногами горячей чашки чая.

Гарри опускает глаза вниз, к точке контакта, его радужки темные, мутные. Он медленно кладет скрипку в сторону, протягивает руку ближе к Луи, чтобы дать ему лучше рассмотреть, Луи все еще потирает пальцем холодную татуированную плоть.

Короткое молчание. А потом:

- Я вырос в месте, где меня никто не замечал. У меня была семья, но... Я не уверен, существовали ли они на самом деле, - говорит Гарри, маскируя голос под непринужденность, но каждое слово натягивается струной голосовых связок. Его лицо невероятно гладкое и чистое, отсвечивающееся золотом от свечей и темноты. - Но когда они меня замечали - в частности и мой отец - они не... - Он останавливается, сглатывает и продолжает. - Наверное, они думали, что мой характер требует изменений. - Он поднимает взгляд к Луи, глаза усталые, улыбка сухая, но в уголках толика грусти, на губах - горечь.

- Почему они так думали? - буквально шепчет Луи, пальцами не отрываясь от его запястья, но сейчас прикосновение в своем роде защитное объятие, желание касаться, находиться рядом и защищать его в своей хватке.

- У меня было много секса с мальчиками, для начала, - начистоту говорит Гарри, глаза смотрят в одну точку, куда-то сквозь, наверное, пытаются добраться до сознания или потерялись в мыслях.

Луи кивает, изнутри кусая губу.

- Я был эксцентричным. И легкомысленным. И женственным. И, может, немного глупым и безрассудным, - он останавливается и вновь смотрит на Луи. Видно - он сдался и очень, очень устал. - Я не знаю, не уверен. Но они пытались 'исправить' меня.

- Тебя не нужно исправлять, - уверенно говорит Луи, сжимая хватку, в венах от кипучего негодования сворачивается кровь. Он всегда чувствует так много эмоций, когда дело касается Гарри. И только Гарри.

- Я не могу измениться, даже если они хотят этого, - отвечает Гарри, слабо, вяло, проскальзывая мимо букв, не позволяет эмоциям разлиться в слоги и гласные, вместо этого заставляя их звучать небрежно и равнодушно.

Нахуй небрежность и равнодушие, в горле Луи застревает ком, на лице возмущение, цепляющееся за Гарри как за последнюю ниточку.

- Никто не должен хотеть изменить тебя. Потому что настоящий ты--, - он проглатывает слово 'идеальный'. Нет. Это не... нет. Ну же, Луи. Соберись. - Потому что настоящий ты замечательный. - Он поднимает запястье Гарри в воздух. - Ты должен гордиться этим, Гарри. Выставлять напоказ. Пихать это в лица людей, которых встречаешь. Блять, да даже если просто по улице мимо идут прохожие, похуй.

Гарри смеется.

Луи улыбается.

- Самое главное - тебе не нужно меняться. И я... - он умолкает, проводя пальцами по словам, позволяя подушечкам впитать чернила. - Я обожаю их. Мне кажется, они прекрасны. Даже если другие так не считают.

И вдруг в воздухе появляется удушающее давление, в ушах Луи звенит, потому что глаза Гарри скидывают с себя все занавесы поставленной беспечности и фокусируются на Луи. Взгляд был затуманенным и отдаленным, а теперь он чистый, открытый, как безоблачное небо в ебаном июле, Луи падает в небо. Похоже на то, когда смотришь в фокус камеры - изображение поначалу нечеткое и трясущееся, а потом вдруг ясное и яркое.

Подкашивает коленки ошеломлением.

Он смотрит на Луи, близко вглядывается чистым взглядом, на грани переизбытка, перегружения, а Луи так потерян во всем, что касается 'прямого зрительного контакта с Гарри Стайлсом', что он едва замечает практически фантомное чувство большого пальца Гарри, прижимающегося к ладони Луи, лежащей на татуировке, защищая и успокаивая.

Сначала подкосились коленки, а теперь ударили током. Вот на что похоже.

Гарри проходит подушечкой пальца по пальцам Луи, руки под неудобным углом, и вообще, наверняка, должна присутствовать какая-то неловкость, но...

Луи хочет жить в этом, вырыть здесь яму и навечно закопать свои кости с фибрами.

И, конечно же, он умудряется все разрушить.

- Тебе больше не стоит жить с отцом, - его рот решает, что в такой момент это - самые лучшие слова, и все, Гарри убирает руку.

- Извини? - спрашивает он, затвор объектива закрывается.

Сердце Луи замирает, разбивается об половицы. Потому что он ебаный идиот.

- Как можно жить с человеком, который пытается тебя исправить? - мягко пробует он, сохраняя спокойствие, когда на самом деле внутри бьются удары паники и разочарования, Гарри отклоняется от него, хмурится. - Все, о чем ты сказал - это ведь неправильно, Гарри. Он не видел тебя? Тебя, вокруг всех остальных людей? Тебя должен видеть мир, Гарри, твое имя должно быть написано в гребаных учебниках, черт возьми, и-

- Он мой отец, - злится Гарри, вскакивает с места. - Ты не поймешь.

- Так объясни! - умоляющим тоном требует Луи, тоже вскакивая. - Объясни, и может я смогу помочь-

- Что? Помочь мне? Может сможешь помочь мне? А какое, блять, право ты имеешь намекать, что мне нужна помощь? - спрашивает Гарри, голос холоднее, чем погода снаружи.

- Помочь ситуации, - поправляет Луи, Гарри уходит в свою комнату, злой и закрытый от мира, поэтому Луи идет за ним.

- Я не оставлю его, - рычит он, резко разворачиваясь, выставляя палец в лицо Луи - он чуть не наступил на него, пораженный резким порывом изменения направления. - Я говорю тебе это в последний раз, ясно? - разозленное дыхание Гарри касается лица Луи. Атмосфера разбита на мелкие кусочки, повсюду раскиданы осколки стекла.

Луи смотрит на Гарри, сглатывает, потому что он просто... не может.

Он медленно качает головой, не разрывая зрительного контакта с тусклым горящим взглядом Гарри.

От такого молчания Гарри, кажется, теряется, мгновенно меняясь в лице. Он опускает руку, гнев утекает с лица, он смотрит на Луи, ищет что-то, что потерял. Они стоят так какое-то время, Гарри вглядывается, лишившись речи, Луи вглядывается обратно, не моргая, просто с нежностью смотрит.

И Гарри отходит, садится на скамью возле рояля и опускает плечи, слегка наклоняя голову, всматриваясь в белые сумраки за окном у кровати.

Луи садится рядом с ним.

Они сидят в тишине, смотрят на сугробы, наблюдают за дрожащей тенью свечи на стене, в другой комнате все еще идет фильм, скоро закончится.

Гарри так отстранен и напряжен рядом с ним, пытается что-то побороть, что-то, чего Луи не понимает, поэтому ему остается лишь сидеть рядом, переживая события этой ночи снова и снова, выдирая все, что он сделал неправильно. Потому что Луи находит ровно нихуя смысла в своих действиях, понятия не имеет, как справиться с ситуацией или Гарри, но он не в силах перестать пытаться, никогда не перестанет, и это пугает, потому что...

Он сможет выдержать то, на что негласно согласился давным давно? Он не причиняет этому мальчику вред?

Луи понятия не имеет.

- Прости, - устало шепчет он. Не смотрит на Гарри. Не может.

Боковым зрением видит, как Гарри качает головой.

- Не извиняйся.

И эти два слова ударяют Луи. Выбивают его из грез и самосомнения, побуждают посмотреть на Гарри, повернувшегося к нему. В их взглядах появляется некое связующее, и Луи не знает, какое именно, но понимает - это важно. Достаточно важно, чтобы быть уверенным хотя бы в одном - Этой ночью Луи не оставит его одного.

Медленно, но напряжение покидает плечи Гарри.

***

Скоро наступят выходные. Ну наконец-то.

Луи вымотан, и не столько обилием домашней работы (все же семестр только начался, и курсовые пока что можно вытерпеть), сколько проведением ночей рядом с друзьями и практически полным отсутствием сна, который он может восполнить на неинтересных ему лекциях. Да, ему, конечно, не похуй на свои оценки, но предметы без труда даются ему, вгоняя в трагическую скуку.

Ну и ладно, он не особо волнуется. Зачем, если в университете у него самые лучшие четыре лучших друга?

Именно этот вопрос он задает себе, получив сообщение от Лиама.

'"Certain Things" стали хитом номер один во всех чартах! Зейн и Гарри хотят отпраздновать. Ужин и коктейли? Пожалуйста, надень малиновое. :)'

Луи улыбается, кладет телефон в карман, мысленно выбирая наряд, пока идет обратно в квартиру; холодный сильный ветер подтачивает, заостряя, лучи солнца, падающие на вершины башен университета.

***

Праздничный ужин устраивается в любимом ресторане Найла - как и всегда, впрочем - Гарри покупает всем выпить, затем покупает еще и еще (Луи пьян, да), его улыбка сверкает, Луи еще никогда его таким не видел, прекрасно смешивается с малиновым костюмом, галстуком-бабочкой и приколотой к петлице лилией. Несколько других парней из их широкого круга друзей заходят к ним, случайно или намеренно, пожимают руки Гарри и Найлу, искренне поздравляют. Эдвард отходит с Гарри 'на пару слов', шепчет ему на ухо что-то, что заставляет его действительно покраснеть и широко улыбнуться до глубоких ямочек, а потом он уходит, тепло улыбнувшись остальным парням и потянув за руку свою пару.

После этого аура вокруг Гарри становится еще ослепительнее, обжигающе пробирается сквозь тусклый свет в комнате. Он - центр внимания (точнее становится им, когда Найл куда-то отлучается), все на него смотрят, впиваются, обожают. Лиам хихикает как ребенок над его причудливыми движениями, Найл легонько ударяет его кулаком каждый раз, когда Гарри делает громкое заявление и... и часто Луи замечает, что на него смотрит Зейн, с нежностью, со смирением и с такой... хм, любовью.

И это, конечно же, очень мило, потому что, как никак, Зейн - лучший друг Гарри.

Это мило.

Но.

Луи знает об их прошлом, знает, что Зейн был по уши влюблен в Гарри и перестал любить только потому, что так было нужно, потому что он нашел того, кого полюбил сильнее, но... а ушла ли та любовь? Разлюбил ли он Гарри?

Вопросы, на которые пьяный Луи хочет знать ответы.

Бесконечный виски с колой, которым Найл постоянно снабжает его пустеющие руки, продолжает задавать вопросы, и как только он не пытается игнорировать их, смеяться с другими, пускаться по волнам опьянения, он не может не видеть то, как Зейн смотрит на Гарри, наклоняется, чтобы провести рукой по его улыбающейся щеке. Не может не замечать нежные улыбки и ненужные прикосновения. Или слепое, мать его, обожание.

Ему кажется, что Лиам тоже видит это, его теплый взгляд карих глаз осторожно наблюдает за парой, а рука ни на миллиметр не сдвигается с ноги Зейна.

Найл говорит громкий и пьяный тост, посвященный его собственным навыкам игры на барабане, выливает на себя свой напиток и целует Гарри, и это настораживает Луи, и все становится только хуже, когда Зейн смеется, смеется и наклоняется, чтобы тоже его поцеловать, сигарета тлеет между его пальцами, гребаные скулы останавливают вращение планеты, идеальные волосы блестят черным лоском, и конечно же, конечно, наверняка Гарри влечет к нему, и, наверняка, он тоже в него до сих пор влюблен, Зейн наклоняется ближе и...

Луи надо перестать вливать в себя алкоголь.

- Поехали дальше? - громко объявляет он, вскакивает с кресла именно в тот момент, когда губы Зейна находят губы Гарри. Это просто по-дружески, конечно же, о чем тут думать, платонический поцелуй, и Лиам смеется, удивленным взглядом смотрит на Луи, как и все вокруг - все поворачивают к нему головы.

- Все нормально, Луи? - заботливо спрашивает Лиам, на губах играет рисованная улыбка.

Зейн смотрит на него сквозь завесу дыма, которая, кажется, окружает его постоянно. Рядом с ним сидит Гарри и пристально вглядывается в Луи, светящимся, полным внимания и любопытства взглядом сканирует его.

- Тебя рвет? - с отрыжкой спрашивает Найл, вытирая рот. Какой прекрасный принц.

- Нет, - говорит Луи, чувствуя, как в организме плавает алкоголь, эмоции отбивают резкий ритм по внутренностям, по векам, по горлу, грозят разорвать его всего на части. Он просто слишком много выпил. - Я просто... устал от этого места. Хочу вернуться туда, где могу пить, как хочу. Туда, где я могу снять свою обувь.

- Может, ко мне? - спрашивает Гарри, красные щеки и еще краснее губы. Он спрашивает Луи. Он окружен всеми этими людьми, приятелями, друзьями, но спрашивает Луи. Только Луи.

Когда Гарри произносит его имя, слова кажутся такими теплыми. Красивыми и теплыми.

- Да, - кивает Луи и улыбается. Так много алкоголя, так ярко, так тепло. - Идеально. Я буду пить из своей чашечки, окей? У тебя есть водка?

- У меня есть, - выдыхает Зейн, внимательно смотря на Луи.

Луи встречается с его спокойным взглядом, и его тут же наполняет вина, грусть и дискомфорт. Потому что Зейн смотрит на него с толикой беспокойства, с лаской, с приятным изумлением, во взгляде нет ни капли негатива.

Это же Зейн.

Какого хера Луи на него рассердился? На Зейна? Одного из его лучших друзей? На самого милого и доброго человека на планете? Который очень преданно и очень сильно любит Лиама? Который любит Гарри только как лучшего друга?

Почему его это вообще беспокоит? Что за хуйня творится внутри него?

Блять.

Луи нужен свежий воздух.

- Прекрасно, - молниеносно выпаливает он и выскакивает за дверь, оставляя за собой удивленное молчание, и только после легкого ступора парни собираются и уходят.

***

Остаток вечера они проводят у Гарри.

Настроение никуда не делось, несмотря на эмоциональную вспышку раздражения Луи в ресторане, все слишком бухие, чтобы замечать такие мелочи, они смеются, пьют и курят травку.

Найл запрыгивает на пианино, Гарри садится рядом с ним, Зейн смеется и поет, лежа на полу, с неопрятно растрепанными волосами, закинув ноги на дорогое кресло, рядом с ним лежит стопка потертых книг в кожаных переплетах, служащая подставкой для его телефона, на котором тихо играет ритм-н-блюз. Лиам до чертиков накурен, порхает по комнате и истерически посмеивается, смешивает напитки и касается лиц и рук других парней, размахивает перед носом и предлагает всем сигареты Зейна и чипсы. Он напоминает Луи Безумного Шляпника с его процветающими истериками. Зейн - спящая вечно укуренная мышь. Найл - тот ебнутый кролик.

А Гарри - Алиса.

Луи до чертиков пьян.

И, тем не менее, ночь достойная.

Все заканчивается, так скажем, по традиции, разве что Зейн с Лиамом идут не в свою кровать, а вырубаются на полу, завернутые в объятия друг друга, воняющие алкоголем и травкой. Найл занял кровать Гарри - он всегда умудряется занять самое комфортное место, всегда - и остаются Луи и Гарри. Прямо как в старые времена.

Просто Луи и Гарри, сидящие на полу у стены в гостиной, смотрящие в окно.

Гарри успокоился, радость сменилась на медитативное безмолвие, созерцает и впитывает почти не двигающееся изображение за окном, малиновая бабочка расстегнута, небрежно висит на шее, рубашка наполовину раскрыта, закатана до локтя, не заправлена, помята. Волосы по-прежнему выглядят идеально, курчавые, мягкие, падающие на глаза. Луи замечает, что даже носки у него малиновые.

- О чем думает Кудряшка Кудряшкович? - тихо спрашивает он, слова спотыкаются друг о друга, пропитанные опьянением и интоксикацией.

От прозвища Гарри хихикает низким мягким малиновым смехом. Луи закрывает глаза, наслаждаясь звуком.

- О многом, - он поворачивается к Луи, эмоции на лице прочитать невозможно. - Но ни о чем забавном.

- Твои мысли всегда забавные, - неразборчиво говорит Луи, потому что пьян, и тянется пальцем к виску Гарри, касается.

Гарри смотрит, инстинктивно поднимая глаза, на губах играет слабая ухмылка.

- Только ты так думаешь, - говорит он очень, очень, очень медленно. Достаточно медленно, чтобы остановилось время.

- Тогда спасибо ебаным звездам, потому что я - единственный, кто важен, - Луи зевает и улыбается, возвращая руку на свое колено. Становится так холодно и пусто. Так пусто, а Луи пьян.

- Мой день рождения через неделю, - после короткой тишины говорит Гарри, вновь возвращаясь к рассматриванию пейзажа за окном.

Луи икает.

- Правда? - спрашивает он, поворачиваясь к нему лицом. - Блять, Кудряшка, это же здорово! Мы отпразднуем! Устроим оглушающий хаос!

Рот Гарри кривится.

- Я не хочу быть девятнадцатилетним.

Луи не сдерживает смех, заставляющий Гарри нахмуриться.

- Что? - голос звучит кричаще. - Мне двадцать один. Мне даже тебя немного жаль, - говорит он и смеется вновь, потому что с каждым выдохом избавляется от какого-то груза. Потому что это заставляет губы Гарри дрогнуть в улыбке.

- Я хочу быть вечно молодым, - тихо отвечает он с улыбкой, смотрит на хихикающего Луи, взглядом путешествуя по его лицу.

- Так будь. Возраст ничего не значит. Мне вот - пять, знаешь.

- Знаю, - тут же отвечает Гарри, голос безэмоциональный и сухой как старая бумага, из-за этого Луи заливается очередным приступом смеха.

- Ну вот. Так что ничего не выйдет. Ты можешь грустить о своем девятнадцатилетии столько, сколько тебе вздумается, юный Гарольд, но я осыплю тебя щедрыми подарками, и объятиями, и всем остальным, что сделал бы настоящий друг, - Луи почти подошел к грани разумного, едва остановился, - и мы охереть как напьемся, потому что я сейчас жутко пьяный и, должен сказать, это очень приятное чувство.

Гарри улыбается, положив руки на колени.

- Ты совсем пьяный, да? - он нажимает Луи на нос. И это охуенно мило, если быть пиздец каким честным. Очень приятно и очень мило.

Луи прислоняется затылком к стене, улыбаясь Гарри. Потому что Гарри прекрасный. Гарри особенный. Гарри...

Гарри так много для него значит. То, как он улыбается, то, как он разговаривает, то, как он смотрит на Луи. Гарри - весь мир. Гарри - это все. Гарри - кислород, заполняющий его легкие и клетки крови; Гарри создан растениями и листьями.

И Луи пьян.

- Ты такой милый, Гарри, - говорит он, улыбаясь. - Сначала ты казался таким мудаком, я презирал тебя, когда мы только встретились. Но ты такой милый, Гарри. Мой лучший друг.

Упс. Сильные слова.

Но Гарри даже не вздрагивает, он шире улыбается, тоже прислоняется затылком к стене, приближаясь лицом к Луи.

- Я не такой милый, как ты. Ты лучше меня, Луи.

Предложение сжигает Луи, он резко отстраняется головой от стены, улыбка срывается с лица, превращаясь в хмурое глубокое недовольство.

- Это неправда, - говорит он, трясет головой, тяжелый язык пропитан водкой. - Лучше тебя никого нет. Ты замечательный, Гарри. Поэтому мы все, твои друзья, любим тебя. Поэтому я люблю быть рядом с тобой, понимаешь? - Его слова грустные и пьяные, но они настоящие, честные, имеющие огромную ценность, Луи надеется, что Гарри может прочувствовать это в его голосе, и Луи пытается рассеять размытость перед глазами, сделать лицо серьезным. Когда-нибудь ему нужно быть трезвым, он просто обязан быть трезвым при таких разговорах с Гарри. - Ты потрясающий, потрясающий, я так рад, что знаю тебя! Правда! Я не лучше тебя, Гарри. Совсем нет.

Далее - молчание. Гарри опускает глаза на свои руки, улыбка исчезла.

- Мы не можем быть лучшими друзьями, - шепчет он, шепчет так невесомо, что Луи приходится наклониться, чтобы услышать. - Ты заслуживаешь друзей получше. Лиам, Зейн, Найл... они хорошие друзья. Большую часть времени. А я - нет. Я ужасен, Луи. - И когда он поднимает взгляд, потерянный и полный тяжести в больших глазах, Луи снова ощущает эмоции, выскабливающие его изнутри, грозящие вырваться наружу и разорвать его самого.

А он-то думал, что они прошли эту стадию.

Но все же.. это же Гарри. Гарри, который никогда не встречался с открытыми эмоциями и чувствами, направленными на него, который никогда не понимал то искреннее доброжелательство, не требующее ничего взамен. Для него все это - новое, непроверенный лед. И Луи нужно запомнить это. И вспомнить, что говорил ему Зейн века назад - будь терпеливым.

- Неправда. - незатейливым тоном отвечает Луи.

Гарри моргает, переносит свой пустой взгляд к окну, отчаявшийся, смиренный взгляд.

- Никто не заслуживает того, на что я способен, - отвечает он.

Луи изучает его, не может найти слов. А что он может сказать? Как он может убедить Гарри, что в нем есть что-то? Что в нем есть все? Что недостатки - это абсолютно нормально, это даже прекрасно.

Он слишком пьян для этого. Пошло все нахуй.

- Гарри Эдвард Стайлс, - говорит он, подсаживаясь ближе, кладет свою ладонь поверх руки Гарри. Она застывает, но Гарри не убирает ее. - В твоей голове слишком много подобных мыслей, и они - абсолютно неверные. К несчастью, у меня нет к ним доступа. У меня нет доступа к твоему разуму, потому что голова - место довольно маленькое, я туда не помещусь. - Гарри смеется, смягчаясь. Он все еще не смотрит на Луи, но на губах появляется улыбка. - Но если бы я мог, если бы я мог найти дверь и уменьшить себя до нужного размера, я бы обязательно зашел в твой разум, Гарри. Зашел бы и вытащил все ужасные мысли. Откопал их из самых глубин, соскоблил со стенок, вычистил из углов, потому что они все неправильные и неверные. И я не хочу, чтобы ты, такой человек, как ты, тратил даже секунду своего дня на них и то, чем они не являются, потому что перед тобой весь мир. Ты ни на кого не похож. Ни на кого. Ты единственный, Гарри, единственный, вот что важно. Запомни это, и даже если у тебя есть недостаток здесь, недостаток там, или немного изъянов распихано по карманам, это абсолютно нормально. Это абсолютно нормально, потому что...

Луи пытается отыскать нужные слова, копается в своей памяти, пока Гарри смотрит на него дрожащими огромными глазами, в которых плавают шок и трепет, накрывающиеся веками.

Луи сглатывает.

- Потому что 'За прекрасным всегда скрыта какая-нибудь трагедия', - цитирует он, разумом не здесь - в кусочке бумаги, запрятанном в тетради Гарри, в цитате, которую он нацарапал месяцы назад тем пьяным утром, после того как он проснулся во дворе университета и обнаружил, что Гарри пропал.

Первый раз в жизни он говорит об этом вслух, а глаза Гарри расширяются, когда он слышит их. Он остекленел, пропитался ужасом и... поражением. Гарри выглядит пораженно.

Это разрушает Луи изнутри.

- Цитата, - тихо замечает Гарри, не отводя взгляда от Луи. - Я знал, что это ты.

- Конечно, - говорит Луи, он пытается звучать беззаботно, но его голос срывается, ломается, высыпая слабость.

Все еще смотря на Луи, рука Гарри медленно начинает подниматься. Он протягивает пальцы, мягкие, длинные, белые, и - моргая, ломая контакт - его подушечки проходятся по губам Луи. Он смотрит в изумлении, в благоговении, блять, Луи не может сделать ебаный вздох, губы горят от холодного прикосновения пальцев.

И потом, внезапно, Гарри встает.

- Я устал, - бормочет он, уходя все дальше. - Я больше не хочу здесь находиться.

- Гарри, - сглатывает Луи, ошеломленно приоткрыв рот (что происходит?), пытается нащупать руками стену и встать, тяжелые конечности тянут вниз. - Подожди-

- Я больше не хочу здесь находиться, - повторяет он, а когда поворачивается к Луи, в глазах - лед. - Спокойной ночи.

И уходит.

***

На следующий день Гарри исчезает из своей квартиры.

Блять, куда без этого, конечно же.

Луи пошел к нему после лекций и встретился с закрытой дверью.

Он написал - нет ответа.

Он позвонил - телефон выключен.

Пиздец.

- Какого хуя он всегда так делает? - он спрашивает Найла, горя от злости, они сидят на диване.

Найл смотрит на него, потом снова на экран телевизора.

- Ты напугал его, Лу.

- Да? В таком случае он пугает меня сильнее, - бормочет он и опускает голову, погружаясь в учебник и ничего в нем не понимая, в голове пусто.

***

Гарри нет почти неделю. Ебаную неделю.

У него же скоро день рождения. Это все потому, что он не хочет взрослеть?

Луи не знает.

Он лишь может допытываться у Зейна

- Куда он ушел, Зейн? - сотый раз спрашивает он, следуя за ним по пятам по квартире, Лиам что-то старательно выстукивает по клавиатуре ноутбука.

- Не могу придумать, каким еще образом сказать тебе 'Я не знаю', Луи, - вздыхает Зейн, сохраняя спокойствие. Закончив делать холст, он поднимает и устанавливает его на мольберте, стоящем у дальней стены, там же, где и краски с палеткой.

- Но ты определенно что-то знаешь, - резко говорит Луи, наблюдая за спокойными движениями рук Зейна, выдавливающих масляную желтую полоску краски из тюбика. - Он еще никогда не пропадал на столько дней. Я волнуюсь. И ты тоже должен.

Зейн молчит, глаза рассматривают смесь красок, выдавливая тюбик за тюбиком на палитру.

- Мы ничего не можем сделать, - он пожимает плечами и не смотрит в глаза. - Он вернется. Всегда возвращается.

- Почему он ушел? - спрашивает Луи, стиснув от отчаяния зубы, зарываясь руками в волосы. Он садится на диван, наблюдая за Зейном, выбирающим кисти. - Ненавижу. Все ненавижу.

- Он вернется, Луи, - спокойно говорит Зейн и наносит первую полосу краски фиолетового цвета, толстую, комковатую, жирную. - Он вернется.

***

Гарри до сих пор не вернулся.

Луи отказывается считать дни. Отказывается волноваться за него. Отказывается смотреть на это и с академической точки зрения. Его исключат? Не допустят к экзаменам?

Луи отказывается думать об этом.

Вместо этого он сидит на диване, пока Найл готовится к ночной вечеринке. Прямо сейчас он поет в душе. Обычно Луи идет к Зейну. Но сегодня у него с Лиамом очередное "ночное свидание". Поэтому. Луи застрял на диване, играя в видеоигры и ни о чем не думая.

Это очень весело.

- Уверен, что не хочешь пойти? - кричит Найл сразу же, как выходит из ванной, обернутый в полотенце, кожа влажная и розовая. Большинство людей пошли бы в свою комнату и сразу же бы натянули какую-нибудь одежду. Но Найл? Найл хлюпающими сырыми ногами подходит к пианино и садится, мгновенно начиная играть нежную мелодию.

- Уверен, - говорит Луи. Потому что ему хватило людей. Все проблемы от людей. Ему нужно держаться от них подальше. Он хочет жить на одиноком острове, изобретать радиоприемники и дружить с попугаями.

- Я постоянно буду писать тебе, куда мы пошли, - говорит Найл, сосредотачиваясь на звуке клавиш. Звук такой приятный и успокаивающий.

Луи останавливает игру, кидает джойстик в комнату и растворяется в музыке, откинув голову на спинку дивана и смотря на потолок.

- Тебе бы пошло на пользу выбраться куда-нибудь, знаешь, - говорит Найл.

- Я так не думаю.

Найл фыркает.

- Конечно же ты так не думаешь. Но все же.

Луи закрывает глаза. Он прислушивается к мелодии, к звуку клавиш.

Напоминает о Гарри.

- Все нормально, Томмо? - мягко спрашивает Найл, гораздо мягче, чем он разговаривает обычно, Луи сглатывает. По какой-то причине это понимание неприятно колет.

- Невероятно. Идеально, - говорит он, голос скрипучий, глаз не открывает.

Найл ничего не говорит.

Потом пианино прекращает звучать, к большому разочарованию Луи, и он хочет открыть глаза и возобновить игру, когда внезапно его со спины, со спинки дивана, обнимают за плечи руки, обдавая теплом, щекоча волосами щеку.

- Люблю тебя, - искренне говорит Найл, целуя его в щеку.

В глазах Луи не должно покалывать. Но что тогда он чувствует в уголках?

- Чтобы меня обнимать, на тебе должно быть больше одежды, - диктует Луи, но голос опять делает свое - он ломается, потому что ненавидит Луи. И у них эта неприязнь взаимная.

Найл смеется, глубокий звук рябью проходит по спине Луи, а потом он отпускает, ероша его волосы.

- Я напишу тебе адрес, - снова говорит он, Луи открывает глаза и улыбается, на этот раз искренне, дверь закрывается.

По крайней мере, у Луи хотя бы есть Найл.

***

Сообщения от Найла приходят пару часов спустя, Луи как раз закончил смотреть сопливый ромком и доел огромную пачку чипсов.

Сначала он пишет ему адрес. Потом:

'БЛЯ я забыл свои ключи'

'не ложись пока я не приду ок?'

Луи вздыхает. Он планировал завернуться в кокон отчаяния, но. Хм, можно и не поспать одну ночь. Конечно. Это же весело.

'Ага'

Он включает другой фильм и открывает другую пачку чипсов.

***

В дверь наконец-то стучатся, Луи не планировал не спать так долго.

Уже ведь 4:25 утра.

Он устал, ему холодно, плохо от того, что так много съел и ничего не делал, и ему определенно лень вставать с дивана, даже ради Найла. Разве Рори у них не для этого?

- Иду, говнюк! - рычит Луи, вскакивая с дивана, скидывая с себя одеяло и подходя к двери. Что он там говорил, зачем они дружат?

Он резко открывает дверь, на лице неприкрытое раздражение.

- Какого хуя и где ты мотался так долго? - встречает он Найла.

Вот только.

Гарри.

Это. Гарри.

Это не Найл.

Это Гарри.

Гарри, стоящий в двери. Гарри здесь, в длинном черном жакете, и белой футболке, и узких штанах, и черных ботинках, с поникшими кудрями и розоватым от ветра лицом, на лице растерянность, и это Гарри, стоящий в двери, не Найл.

- Гарри, - на все, что хватает Луи в первую секунду, вся его выдержка крушится на глазах, рука мгновенно соскальзывает с ручки двери и безвольно прижимается к телу. - Что ты здесь делаешь? - спрашивает он, все вокруг гудит. Вопросы буравят мозг, пальцы тычут иголками, в нем столько замешательства, и облегчения, и злости... Но он лишь смотрит, больше ничего сделать не в состоянии.

Гарри смотрит в ответ, тяжело дышит, в глазах боль, и страх, и поцелуи истощения. Он выглядит как брошенный котенок в темноте, в тени, безнадежно одинокий и маленький, несмотря на рост и престижную репутацию. Несмотря на длинные ноги и бесконечный торс.

- Я не хочу домой, - тихо говорит он. Не моргает, смотрит на Луи.

- Заходи, придурок, - громко выдыхает Луи, внутри все паникует и стягивает волнением, он закрывает дверь.

Гарри оглядывается, слегка потеряно, слегка боязливо, стоит прямо и смотрит по сторонам. Будто боится пошевелиться.

Луи замечает состояние комнаты - мятые пакетики чипсов разбросаны по дивану, крошки в подушках, какие-то личные вещи, разбросанные по всему кофейному столику, полупустые бутылки пива и виски.

- Эм, сюда, - он направляет Гарри в свою комнату, подальше от скопления стыда и неопрятности.

Как только они заходят, Гарри садится на край кровати и застывает. Его руки глубоко в карманах, он наклоняет голову, смотрит на свои ноги. Его лицо розоватое, и Луи задумывается, насколько холодна его кожа, задумывается, как долго он стоял снаружи. Он подносит свою руку к его щеке - ледяная.

Гарри не отодвигается, закрывает глаза от контакта.

- Ты такой холодный, - тихо говорит Луи, руку не убирает. Не может.

Гарри кивает, продолжая молчать, держать глаза закрытыми.

Луи садится рядом с ним.

- Где ты был? - спрашивает он и убирает руку, но теперь не в силах оторвать взгляда.

Гарри открывает глаза.

- Я не хочу говорить об этом, - отвечает Гарри, поднимая взгляд на Луи. - Пожалуйста, не заставляй меня говорить об этом, - тихо умоляет, он выглядит таким крошечным и хрупким, господи, блять, как птенец, выпавший из гнезда.

Луи сглатывает горечь, любопытство вгрызается в мозг, но он игнорирует тупую боль, кивая.

- Конечно. Я никогда так не сделаю. Я ведь не Найл, хм?

Несмотря на его состояние, из Гарри вырывается краткий смешок.

- Нет. Не Найл, - тихо бормочет он, всматриваясь в глаза Луи. Как же устало он выглядит.

- Поспи, хорошо? - просит Луи. - Ложись на кровать. А утром я сделаю чай, - он улыбается, больше не задавая вопросов.

Гарри кивает, появляется слабая, едва заметная улыбка на губах.

- Спасибо, - шепчет он, благодарность в его голосе раздирает Луи в клочья.

Луи начинает вставать, чтобы комфортно устроиться на диване, но Гарри хватает его за руку холодными мягкими пальцами и нежно сжимает.

- Останешься?

Одно слово. Одно маленькое, казалось бы, незначительное слово.

Но одно ебаное слово вытягивает из Луи по ниточке, мотая из стороны в сторону, сердце взрывается прямо внутри груди, разбрызгивая внутренности грудной клетки по стенам.

- Просто, сядь рядом со мной или... - начинает Гарри, бубнит как маленький ребенок, но Луи знает. Он просто знает. Знает, что Гарри не хочет быть один, но не понимает, как нужно попросить избавить его от этого чувства.

- Да, конечно, - в ушах Луи звенит, он слышит свой голос отдаленным эхом, Гарри снимает обувь и жакет.

В разуме все трещит - Гарри пропал на долгое время, а теперь он вернулся? Он здесь, в кровати Луи??- но он пытается захлопнуть все, что обгладывает его кости, заглушить все извергающиеся наверх мысли, залезает на кровать под одеяло, которым уже укрылся Гарри. Никто из них не снимает одежду. На секунду Луи думает, что, может, стоит предложить ему спортивные штаны - как можно вообще спать в таких узких неудобных брюках? - но он ничего не делает, осторожно устраивается на матрасе и дышит.

Он выключает прикроватный светильник, погружая комнату в темноту, лишь тонкая полоска света из гостиной пробивается сквозь щель двери. Они лежат бок о бок, оба с напряженными спинами, Луи не смеет прикоснуться к Гарри. Потому что... он не хочет теснить его. Не хочет ненароком слишком сильно надавить или вовсе столкнуть с пьедестала хрупкую вазу, рассыпая ее на осколки.

Но вдруг Гарри поворачивается, поворачивается лицом к Луи и пододвигается к нему ближе, притягивается к груди, и Луи ослеплен, полностью ослеплен, он тянется рукой и обнимает его фигуру прежде, чем успевает остановить себя, положив подбородок на макушку и прижав его к груди, вдыхая запах мягких кудрей и закрывая глаза; Гарри медленно выдыхает, расслабляясь.

Гарри засыпает через несколько минут, теперь его тело теплое и податливое, а Луи прижимает его, держит, не позволяя себе уснуть, потому что он не доверяет себе во снах.

Примечания:от автора:
Глава такааая длинная. Простите!! Мне просто, наверное, было, что рассказать. Хах. Спасибо всем! Вы прекрасные бутончики, и мне хочется сделать из вас букет, le sigh <3

Песня для главы - Perfect Day by Lou Reed (RIP *le sob*), но Scala замечательно ее исполнили, вот, если хотите послушать: