Отправь мою любовь в изгнание / 将我的爱流放

Глава 27. Предсказание полого месяца

Когда Лян Юньлинь открыл глаза, он был совершенно обескуражен от происходящего в его постели:

Мирно спящий рядом, Сюй Юань крепко обнимал его, причём тонкие руки демона были запущены под нижние одеяния, вцепившись в спину.

Объятый демоном, экзорцист хотел закричать, или вновь прибегнуть к талисманам от нечисти, однако подумав, он просто вылез из постели, стараясь не потревожить Сюй Юаня, который навалился на него всем телом, и надеясь, что поза, в которой они лежали, была случайной, в результате того что кровать очень тесная для двоих.

Надев привычные небесно-голубые одежды, сапоги и собрав волосы той злосчастной заколкой-полумесяцем, Лян Юньлинь вышел на улицу. К собственному удивлению, спал он просто превосходно, а потому на дворе был алый рассвет.

Покачиваясь на ветру, Лян Юньлинь вновь задумался о том, что он чувствует к Сюй Юаню и его помощи. И как же стоит поступить. Кого выбрать? Наставницу, которая определённо поставит на верный путь, или же демона, манящего всем своим существом. Никакого ясного решения у него не было, как не было его и вчера, и позавчера, и несколько дней назад. По-прежнему он не знал, что ему делать, сомневался, что демон опять его не обманет, что рано или поздно Сюй Юань не поведёт себя так, как экзорцист будет предполагать. Лян Юньлинь отправился на утреннюю прогулку, намереваясь зайти в столовую залу Фуфэн¹, где он не бывал уже очень давно. В душе у него не было торжества, однако, шагая по улицам города, он ощущал приятную лёгкость во всём теле, так, словно ничто вокруг не имело для него никакого значения.

Несмотря на ранний час, на улицах было полно народу. Адепты, собравшиеся произносить утренние клятвы богине Чанъэ, шли по двое-по трое, вместе, группами. Лица у всех были серьёзны и сосредоточенны. Где-то вдалеке раздавался колокольный звон. Лян Юньлин почти не различал лиц – слишком густ был утренний воздух. Этот трезвон казался бесконечным, и в нём слышалось что-то величественное и родное.

Обычно в такую рань ему было стыдно за свою меланхолию и трусость, но сегодня он не испытывал никаких угрызений совести. И то, что он не испытывал их совсем, было для него самым главным. А события последних дней, казалось, были следствием той внутренней тишины, которая овладевала им всякий раз, когда на его душе сгущались тучи.