В надёжных руках

9 глава

Над Дунаем была прекрасная летняя ночь. Звезды отражались в волнах могучей реки, льющейся потоком в Черное море. На берегу под густыми кронами деревьев беспокойно ходила молодая женщина. Казалось, она ничего не замечала вокруг себя. На ее лице отражалась сильная внутренняя борьба. Что же происходило в ее взволнованной душе?
— Господи, Иисус Христос! — восклицала она, прижимая к груди сложенные руки. — Дай мне ответ, дай мне ответ!
Она присела на камень, глядя на волны, посеребренные лунным светом.
— До сих пор я так ясно видела свой путь, свою задачу, — продолжала она молитву, — а теперь впереди все неясно. Я не знаю, где начинается и где кончается мое чувство долга. О, Господи, укажи мне путь!
У ее ног шумели волны, на берегу шептались деревья, и этот шум напоминал песню:
«Ничего не бойся! Я всегда с тобой!
На пути тернистом есть светильник Мой.
Его луч рассеет ужас темноты;
Ведь всего на свете Мне дороже ты».
Пусть погаснут звезды, солнце не взойдет,
Только моя песня не перестает:
«В скорби Ты давал мне радость и покой,
Ты — мой Бог, и Ты же Утешитель мой».
Если путь печален и грозит беда,
Его голос слышу: «Я с тобой всегда!»
И на небе буду петь Ему хвалу:
«Ты всегда был верен слову Своему!»
Я не одинока! Мне не быть одной,
Ведь всегда со мною Бог — Спаситель мой!
Бывают мгновения, когда кажется, что лишь смерть может принести спасение и освобождение. Как ни трудны были для Ольги годы целеустремленной учебы и напряженного труда, они пролетели незаметно. Подобно изнывающему от жажды цветку, ее одинокое сердце открылось животворящей влаге и свету вечного солнца. Великое счастье, какое приносит вера в Иисуса Христа, осветило всю ее жизнь, и ее душа научилась прощать.
Ольга Годолич думала, что забыла, какой жестокий удар нанес ей муж, оставив одну в невежестве и безысходности.
Оглядываясь теперь на прошлое, она сумела найти всему оправдание. Она действительно была такой, какой ее видел Михаил. Лишь Иисус Христос и Его последователи, в сердцах которых жила любовь, помогли ей подняться и сделали ее полезной людям. Ольга думала, что все давно простила и обо всем забыла. Но вдруг ясно поняла, что еще не зажила ее рана. В ее памяти оживало прошлое. Как будто только сегодня ее, осиротевшую и печальную, увели от свежей могилы матери. Потом в сердце появилась надежда, что и для нее, сироты, затеплится новый домашний очаг. Когда-то она жила, окрыленная мечтой. О, как хотела она всю жизнь служить Годоличам, воздать им за любовь и желание принять ее в их семью. Как забилось ее сердце, когда она впервые увидела Михаила!
Молодой красавец превзошел все ее ожидания и завладел девичьими мечтами.
А потом его отъезд! Как горько об этом вспоминать! С новой силой вспыхнули годами подавляемые чувства. Мужчина, который сегодня стоял перед ней, казался ей совершенно чужим. В ее сердце не возникло к нему ни малейшей симпатии. Да, он был ей чужим, более чужим, чем те пациенты в больнице, которые нуждались в ее помощи.
Однажды, желая оправдать племянника, дядя Тихий раскрыл мучившую ее тайну и рассказал, почему Михаил на ней женился. Лишь на мгновение она увидела его в выгодном свете — он был готов пожертвовать собой ради отца. Однако, поразмыслив, она с болью призналась себе, что ей, голодной, вместо хлеба он хотел подать камень, вместо любви — золото. И она твердо решила никогда не принимать те тысячи, ради которых он оставил ее и уехал далеко от родины. Ей не нужны деньги, добытые его трудом. Если жертва племянника успокоила совесть несчастного дяди, то это было важно в тот час, и только. Когда она узнала от Дюро о намерении Михаила вернуться, то постаралась устроить свои дела так, чтобы ей не пришлось переступать порог замка. Как заведующей аптекой ей не платили жалованье, и она довольствовалась тем, что получала еду и одежду. Но в последние годы у нее открылся небольшой источник дохода: она хорошо варила варенья и неплохо готовила фруктовые соки. Кухарка дала ей адреса нескольких магазинов, которые стали охотно покупать ее продукцию. Дядя Тихий ей не мешал, и она стала покрывать свои личные расходы и откладывать немного денег на путешествия,
С тех пор как Ольга узнала, чьи деньги получала у Годоличей, она не стала брать ни гроша. Один дядя Тихий знал, что назначенные ей проценты расходовались на благоустройство замка, на содержание сада и на ведение домашнего хозяйства. Он не препятствовал Ольге, и ее труд давал Михаилу возможность скорее вернуться на родину, а его имению — процветать на удивление всем соседям.
За шесть лет пребывания на чужбине Михаил не потерял, а даже увеличил свое состояние. И если деньги были ему так дороги, если ими он хотел возместить то, чего сам не мог дать, то пусть и остается со своими деньгами. Такие мысли время от времени появлялись у Ольги. Как только она вспоминала, что, будучи женой, должна вернуться к нему, она отгоняла от себя эту мысль, как что-то ужасное. Он хотел жить ради денег, она же — ради Христа и своих ближних. Михаил был чужим для нее, и она была ему противна. Они никогда не были мужем и женой. Существующий брак он мог легко расторгнуть. Он, богач и красавец Годолич, мог выбрать равную себе среди множества женщин. Она же хотела выполнять лишь то, чего хотел от нее Господь.
Так думала она прежде. А теперь? Где ты, желанная свобода? Михаил вернулся, но это был не тот светский и не знавший Бога Михаил. Нет, по его собственным словам, он пришел к вере. А развод между детьми Божьими опорочит имя Христа. Здесь, в этих местах, много одиноких женщин, и одинокая жизнь тяготит их. А жить вместе было невозможно!
— Дорогой Господь, я никогда не смогу принадлежать ему, никогда! Ты знаешь, что не могу!
Голова ее склонилась на грудь. Ее рассыпавшиеся золотистые волосы упали на лицо, Могла ли она принять такое самоотречение с его стороны? Она вспоминала, как у гроба отца, когда она положила свою руку ему на плечо, он вздрогнул, готовый ее сбросить.
Нет, такой жертвы она не могла принять. Конечно, теперь она не была невзрачной, и уж тем более безобразной, но и красавицей тоже не стала. Через несколько лет она начнет стареть. А Михаил ценил в людях прежде всего внешность. Бесспорно, она научилась со вкусом одеваться, приобрела манеры, но ее внутренние качества он оценить не мог.
Кто бы дал ей совет? «Жена принадлежит мужу...» Нет! Только не это!
— Ольга, дорогая сестра! — услышала она вдруг рядом с собой. Подняв печальные глаза, она взглянула в бледное, почти прозрачное лицо, которое отражало свет Христовой любви. — Ольга, не смотри на волны, смотри на Христа! С Ним ты будешь ходить по волнам, как по тверди. Не бойся, только веруй.
— Ах, Дюро!
Слезы облегчения хлынули потоком. Доктор позволил ей выплакаться. Вдруг Ольга спохватилась:
— Дюро, что ты делаешь здесь в такое время?
— Я не мог заснуть от счастья и заметил, что в твоей комнате нет света, поэтому пришел сюда. Сердце мне подсказало, где искать тебя.
— От какого счастья ты не мог заснуть?
— Разве это не счастье, когда мы столько молились за дорогого друга и Бог услышал нас?
Ольга покраснела до корней волос, и сердце ее дрогнуло. Какая она христианка?
Она даже не радовалась, что Господь услышал ее молитвы. Ах, они, наверное, были не так чистосердечны, как молитвы ее друзей.
— Ольга, оставь прошлое там, где оставил его Спаситель. Он сказал: «Се, творю все новое». Отдай свое настоящее и будущее в Его пронзенные руки, и Он поведет тебя.
— Этого я и хочу, Дюро, поверь мне. Только скажи, что мне теперь делать?
— Теперь? Пойди в свою комнату, в молитве предоставь все Доброму Пастырю.
— А завтра?
— Как обычно, примись за работу, выдай сестрам лекарства, а потом отправляйся в имение Годоличей, чтобы навести порядок.
— Но не оставаться там?
— Разумеется, нет, до возвращения госпожи Замойской.
— А потом?
— Дальше Господь знает. Он говорит: «Довольно для каждого дня своей заботы».
— Благодарю тебя, Дюро, за утешение и совет.
Пожав руку доктору, она ушла, но вновь вернулась.
— Не оставайся, пожалуйста, здесь, ведь сейчас воздух сырой и прохладный.
— Сегодня чудесная ночь. Такой, наверное, была ночь, которую наш Спаситель провел в молитвенном общении со Своим Отцом, Ольга, ты помнишь, как мы в тот зимний день впервые перешагнули порог дома в Орлице. Но зима была и в наших сердцах, в них было холодно, темно и пусто. Как с тех пор все изменилось! Теперь мы с радостью поем:
Я знаю, да, я знаю,
Что жив Спаситель мой,
Что с Ним я обретаю
Дар жизни неземной.
Я знаю, Кто в мгновенье
Отчаянья и бед
Мне подает спасенье,
И помощь, и совет.
Я знаю, если стражду
Под ношею скорбей,
Кто утоляет жажду
Больной души моей.
Я знаю, что из праха
По смерти оживу
И с радостью, без страха
Пред Ним склоню главу.
— Подумай только, как можно лишиться этого счастья, этого сокровища?!
— Потерять Христа?! — воскликнула она. — Этого я не пережила бы. Все можно потерять, только не Его!
— Представь себе, Ольга, что Господь наделил тебя ослепительной красотой. Ты приезжаешь в имение Годоличей и очаровываешь Михаила. Он «запутывается» в твоих красивых золотистых волосах, и в его сердце разгорается к тебе страстная любовь. Красивый и одаренный, он становится твоим идолом, перед которым ты чувствуешь себя ничтожеством. Он, конечно, никуда не уезжает, и ты, вместо того чтобы развиваться, стоишь все на той же ступени. Ты — одаренная, но забитая и ограниченная — теперь окружена непривычным для тебя богатством. Через год-другой ты становишься матерью и вскоре понимаешь, что в силу неразумного, дурного воспитания твой ребенок чужой для тебя. Ни один из вас двоих не спросит в дурмане пролетающей жизни о Христе и о спасении. После шести лет горьких разочарований ты превращаешься в женщину с сердцем, наполненным горечью, в женщину без любви, лишенную вечного мира. Если ты представишь себе все это, то, мне кажется, не найдешь причин для слез. Вам обоим нужно сказать: «Господь есть часть наследия моего и чаши моей. Ты держишь жребий мой. Межи мои прошли по прекрасным местам, и наследие мое приятно для меня» Пс. 15:5,6
Сегодня вы находитесь у истока жизни. Последние годы были лишь подготовкой. И если раньше ваша жизнь была тяжелой и тревожной, то теперь она будет счастливой, потому что счастье ваше во Христе и жизнь ваша со Христом сокрыта в Боге. Понятно, что ты не можешь любить Михаила так, как жена должна любить своего мужа. Он растоптал бутон твоей любви. Но полюби его как возрожденного человека, спасение которого, как и наше, оплачено смертью Христа. Полюби его так, как с первого дня полюбила меня, — любовью сестры. Знаю, что к этой любви ты пришла через сострадание, ведь я не причинил тебе зла.
— Ты полюбил меня как брат, — перебила Ольга Дюро. — Господу и тебе я обязана всем в моей жизни. Да вознаградит тебя Господь! Ты и теперь успокоил меня. Да, мне выпала прекрасная доля, и у меня нет причин для слез. Ты никогда больше не увидишь меня плачущей. Верю, что Господь все устроит. Отныне я всегда буду благодарить за то, что могу быть спасением для Михаила, хотя он и унизил меня.
— Благодарю тебя, Ольга, за эти слова. Теперь я счастлив.
— Можно мне спросить тебя, Дюро?
— Да, сестричка.
— Почему ты сказал, что той зимой у тебя в сердце были холод и пустота? Разве Господь — это вечное Солнце правды — тогда еще не был в твоем сердце?
— Меня Господь тоже вел трудными путями, — ответил Дюро. — Мне пришлось расстаться с мечтой о семейном счастье. Единственным утешением для меня было то, что девушка, которая была мне дороже жизни, не подозревала о моей любви, только так она могла стать счастливой невестой другого. Не смотри на меня с печалью. Моя боль была велика, но я нашел утешение в Иисусе. А теперь мы оба должны похоронить прошлое там, где ему место.
Доктор снял шляпу, сложил руки и в горячей молитве передал Ольгу и себя в руки Господа, Который утешал их и вел к цели.
Как часто человек не знает, что его ожидает, когда с нетерпением и радостью торопится домой. Не успел Михаил Годолич привыкнуть к родному дому, как его свалила сильнейшая малярия, какой у него не было даже в Бразилии. Болезнь всегда тягостна, и от нее быстро не избавишься. Первые два дня Михаил старался не поддаваться болезни, но на третий день, когда он был у Дюро, захворал окончательно. Ему пришлось лечь в постель, и несколько дней его мучила сильная лихорадка. Михаил даже не знал, что его лечили те руки, прикосновения которых прежде были ему так отвратительны.
Наконец лихорадка прошла, но наступила такая слабость, что он не мог двигаться. В такое время хорошо тому больному, чьи страдания кто-то старается облегчить. Михаил был вынужден признаться, что еще никогда у него на душе не было так спокойно, как с Дюро и его друзьями. Руфь Морган пела ему и играла на рояле. Ольга читала книги и по его просьбе рассказывала о своих путешествиях по Шотландии, Англии и Италии. А путешествие по Татрам она описала так живо, что невольно пробудила в Михаиле желание путешествовать по тем местам его родины, где он еще не бывал. Дядя Тихий приходил каждый день и докладывал Михаилу об осуществлении новых проектов, о получении заказанных машин и о приезде приглашенных мастеров.
Случалось, что Михаил оставался один, и тогда он просматривал бухгалтерские книги, принесенные дядей, и подсчитывал расходы и доходы. Нередко его лицо становилось мрачным. Однажды за такими подсчетами его застал дядя.
— Как хорошо, что ты пришел, — воскликнул больной, — ты должен помочь мне разгадать одну загадку.
— С удовольствием, Михаил, но как ты себя чувствуешь?
— Надеюсь, что меня скоро выпустят из этого плена.
— Не будь неблагодарным, — шутя пригрозил дядя. — Болезнь могла бы продлиться или принять худший оборот. Или ты считаешь, что близкие люди сделали не все, чтобы ты скорее поправился и встал на ноги?
— Нет, не думаю, — возразил Михаил серьезно. — Но чрезмерная доброта подавляет, если нет возможности ответить тем же. Однако оставим это. Скажи лучше, дядя, почему в счетах за два года не видно расходов на путешествия Ольги и на ее личные нужды?
Дядя Тихий смутился.
— Скажи, все оплачивала баронесса?
— Нет, Михаил, Ольга сама за все платила.
И теперь дяде ничего не оставалось, как признаться Михаилу, что Ольга, узнав причину его отъезда в Бразилию, ни одного гроша больше не брала из имения Годоличей и даже причитающиеся ей проценты расходовала на ведение хозяйства. Благодаря этому содержался дом, а его владельцу была дана возможность скорейшего возвращения на родину.
Дядя и не подозревал, какая буря чувств поднялась в душе Михаила.
— Что с тобой? — спросил он испуганно, склонившись над племянником.
— Ты еще спрашиваешь? — простонал больной, — Зачем ты рассказал ей о грехе моего отца? Зачем ты осквернил посмертную память о нем?
— Она христианка, Михаил. Ольга не осудила твоего отца, а глубоко посочувствовала ему, — возразил старик. — Она поблагодарила меня за это признание и с тех пор часто украшала могилу твоего отца цветами. Она ценит, что он хотел доказать ей свою любовь и вернуть долг.
Разговор прервался из-за прихода доктора. Он сообщил, что госпожа Морган намеревается поехать встречать баронессу. Вслед за доктором вошла Ольга, чтобы попрощаться.
— Надеюсь, что господин Годолич встретит мою дорогую покровительницу уже на ногах. Господь услышал наши молитвы.
— Позвольте от всего сердца поблагодарить за доброе отношение ко мне, которое я не заслужил, — ответил Михаил, целуя ее маленькую, изящную руку.
— Оно давно заслужено, господин Годолич!
— Чем же, можно спросить?
— Разве вы не читали: «Так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне... Я был болен, и вы посетили Меня» Мф. 25:40,36.
— Ну, если вы так считаете, то, конечно...
В комнате стало тихо. Мужчины до самых дверей проводили взглядом милый силуэт.
— Прекрасная душа, — заметил старик.
«Действительно, — мысленно согласился Михаил. — Но при таком мировосприятии человек уже ничего не стремится приобретать или требовать. Он все делает для Христа, и только для Него. Что, собственно, мне нужно?
Ольга также ухаживает за мной лишь ради Христа. А ведь это единственно верная мысль. Между нами никогда не было и не будет никакой связи. Сегодня, когда она все знает, эта связь стала вообще невозможна. Все действия Ольги говорят об одном: она хочет выглядеть образцом недостижимого христианского совершенства. Чем выше она поднимется в моих глазах, тем ниже мне придется опуститься в ее мнении. Да, она позаботилась о моем скорейшем возвращении, она не хотела быть мне обязанной и предпочитала работать, чтобы обеспечить себя, хотя могла бы жить как богатая дама. За последние два года она вернула с процентами все, что получила от имения Годоличей, и это способствовало его процветанию.
Очень хотелось бы знать, как она представляет себе будущее. Если она разделяет взгляды Дюро, то о разводе она не думает. Не собирается же она быть моей женой и при этом оставаться заведующей аптекой? Интересно, что она сделает с теми сорока тысячами, которые я ей вручу?» — так размышлял гордый Годолич, испытывая при этом тайное недовольство собой.
Приход врача отвлек его от размышлений.
— До каких пор ты будешь держать меня в плену, Дюро?
— До конца недели, дорогой! — приветливо улыбаясь, ответил доктор. — Но не советую тебе сразу возвращаться домой. Прежде побывай в горах: Карпатах, Татрах. Ты еще так мало знаешь свою родину.
— Разве теперь, перед уборкой урожая, время для увлекательных путешествий?
— Я скажу так: если ты не хочешь через неделю снова слечь в постель и проболеть до осени, то лучше сейчас поправляйся как следует. Через несколько недель ты вернешься окрепшим и здоровым. А здесь тебя на время уборки урожая кто-нибудь заменит. Как ты считаешь, отец? — обратился Дюро к вошедшему Тихому.
— Ты прав, сынок. Я считаю, что мы шесть лет хорошо хозяйничали, а теперь мне пора на покой, не так ли, Михаил?
— О чем ты говоришь, дядя! Да я с тобой не расстанусь до самой смерти. Я многим тебе обязан и готов слушаться во всем, только отпусти меня до приезда баронессы
— Это невозможно, она уже завтра будет здесь. А чем может помешать тебе эта добрейшая женщина?
— Эта дама, наверное, очень «хорошего» мнения обо мне, ведь она Ольгина старшая подруга, — ответил Михаил с саркастической улыбкой.
— Ты раздражен, Михаил, и тебе сейчас лучше побыть одному.
Дядя Тихий, попрощавшись, вышел. Дюро, проводив отца, вернулся к Михаилу:
— Ты можешь на несколько минут выйти на балкон и подышать свежим воздухом. Я помогу тебе одеться.
Вскоре Годолич сидел в удобном кресле на балконе. Вокруг была тишина, заходящее солнце золотило поля и леса. Михаил задумчиво смотрел на закат, думая, что его жизнь уходит так же быстро, как это заходящее солнце. Да, без доброты доктора и самоотверженности сестер его жизнь могла закончиться, и он ушел бы в вечность. Ему пришлось бы давать отчет о своей жизни перед престолом Христа. Какими были прожитые годы? Впервые он почувствовал, что жил до сих пор только для себя одного. Опять эти грустные мысли! Вдруг из открытого окна полилась музыка. Ктото играл на пианино, да как играл!
Музыка как будто выходила из переполненного любовью сердца. Кто мог так играть? Руфи не было дома. Может быть, кто-то из пациентов был музыкантом? Мелодия прервалась, и наступила тишина. Но вот раздались еще более вдохновенные звуки, и последний аккорд прозвучал как мощное «Аминь».
Михаил задумался и вдруг услышал над собой:
— Михаил, ты уже вышел на воздух? Слава Господу!
Невольно он протянул руку навстречу этому светлому видению:
— Ольга, добрый вечер! Как видишь, Дюро ненадолго выпустил меня на балкон.
Ольга, взяв руку Михаила в свою, села на стульчик рядом с ним.
— Господь добр, — сказала она сердечно. — Он услышал наши молитвы и вернул тебе здоровье.
— Ты тоже за меня молилась?
Она посмотрела ему в глаза, и ее взгляд смутил его.
— У тебя ведь мало причин за меня молиться, — неуверенно проговорил он.
— Скорее, у меня нет причины не молиться за тебя, больного человека, особенно если ты дитя Божье. Ты же знаешь, что если страдает один, то страдают все.
Он посмотрел на нее. Какая она светлая, свежая и так непринужденно, посестрински, села рядом с ним, будто он ее никогда не обижал и не унижал.
— Чему ты так радуешься? — вырвалось у него.
— Не удивляйся, Михаил. Дитя всегда радуется возвращению матери.
— Ты считаешь госпожу Замойскую матерью?
— У меня были две матери. Моя родная добрая мать подарила мне земную жизнь, а через другую Бог подарил мне духовную жизнь. Как моя матушка заботилась о моем телесном развитии, так госпожа Замойская словом и примером и прежде всего молитвой пробудила меня к духовной жизни. Я была такой необразованной, глупой, опустошенной. Лишь имея Божью любовь, она смогла полюбить такое невежественное существо, как я, и воспитывать его с таким терпением.
Взгляд Ольги устремился ввысь, в небо, окрашенное лучами вечерней зари. Она, очевидно, забыла, что говорит с Михаилом. Сидя перед ним на низеньком стульчике, с рассыпавшимися по плечам золотистыми волосами, она была в этот момент неотразима. Михаилу вдруг вспомнилось прошлое. Может быть, оттого что она сама так легко говорила о нем. Он вспомнил ту минуту, когда увидел Ольгу сидящей, как теперь, но тогда она была в помятой фате и съехавшем набок венке. Невозможно было поверить, что то существо и эта женщина — одно и то же лицо. «Однако, — размышлял он, очарованный вечерней тишиной, — она моя жена». Чувство восторга теплой волной хлынуло в его сердце. Ему хотелось раскрыть объятия и прижать к себе этот стройный стан, эту милую головку. И он мог бы это сделать, ведь перед людьми и Богом она принадлежала ему...
Но в действительности все было не так. Михаил украдкой посмотрел на прекрасное лицо Ольги, на ее выразительные губы, и им овладело доселе неведомое желание поцеловать ее. В этот момент Ольга взглянула на него, и он смутился.
— Прости, — сказала она, — я немного замечталась. Однако тебе уже пора в дом, становится прохладно. Для первого раза достаточно немного побыть на свежем воздухе.
Она снова приветливо улыбнулась, но он вновь почувствовал укол ревности.
— Тебе так не терпится вернуть меня в мою тюрьму, — добавил он раздраженно. — Я еще не хочу уходить и не чувствую холода.
Она встала и, ничего не говоря, ушла с балкона, а через минуту возвратилась с одеялом и пледом в руках. Михаил не успел возразить, как она укутала его ноги и накрыла плечи.
— Прости, — прошептал он и взял ее маленькую руку. — Что ты обо мне думаешь?
— Я думаю, что после болезни ты еще немного раздражителен, — она с любовью посмотрела на него.
— Я тебя не обидел?
— Нет.
— Тогда не уходи. Мне не хочется оставаться здесь одному, — добавил он, словно пытаясь смягчить только что вырвавшиеся слова. — Ты не знаешь, кто перед твоим приходом играл на пианино в комнате Дюро? Наверное, какой-то музыкант из ваших пациентов?
Михаил не смотрел на Ольгу и поэтому не заметил ее смущения.
— Я знаю, кто играл, — ответила она просто. — Если тебе понравилась эта музыка, я позабочусь, чтобы ты услышал ее вновь. Однако, прости, мне нужно идти. Необходимо отдать еще кое-какие распоряжения насчет ужина. Скажу, чтобы тебе его принесли сюда.
Михаил не успел оглянуться, как оказался один. Когда через четверть часа сестра принесла ему ужин, а затем убрала со стола, он все еще в задумчивости сидел на балконе. Вдруг его слух вновь уловил те аккорды, которые он уже слышал сегодня. Музыка звучала громче и была такой же волнующей, как и в первый раз.
«Нет, я хочу знать, кто играет», — думал Михаил, но веки его уже смыкались от усталости. Свежий воздух и музыка сделали свое дело. Когда пришел доктор, он нашел своего пациента спящим глубоким сном.
Прошло несколько дней. Снова был тихий теплый вечер. В небольшой беседке на берегу Дуная сидела баронесса. У ее ног, положив голову ей на колени, устроилась Ольга Годолич.
— Вот, моя дорогая матушка, все мои тревоги и волнения последних дней. Ты его видела и говорила с ним. Посоветуй теперь, как мне быть дальше.
— Как быть, дитя мое? — лицо пожилой дамы выражало глубокую задумчивость. — Скажем об этом прежде всего Иисусу Христу.
— Матушка, только не вели мне идти к Михаилу, поверь... я не могу!
— Разве он тебя звал?
— Нет, он не сказал об этом ни слова.
— Тогда успокойся, дитя мое. Если на то будет Божья воля, Господь вложит в его уста и сердце слова просьбы, а пока они не сказаны, ты не должна идти к нему.
— Не должна?!
Ольга уронила голову на колени баронессы.
— Ольга, а ты простила его? — голос спрашивающей звучал взволнованно.
— Да, матушка. Я знаю, что все в руках Божьих. И Он все повернет к лучшему. Но как я могу тебя оставить? Ты так слаба... — Ольга со слезами на глазах целовала нежные руки баронессы. — Оставить мои дела в больнице, наших друзей, доброго Дюро, который нуждается во мне, и пойти к этому человеку нелюбимой женой... Господь не может хотеть этого!
— Иногда нам что-то кажется недопустимым, но в конце концов мы убеждаемся, что другого пути нет. Но будь спокойна, я тебя ни часом раньше не отдам твоему мужу. А теперь я хочу попросить тебя кое о чем. Доктор сказал, что в понедельник он отправляет Михаила в Татры и, скорее всего, сам будет сопровождать его.
— Дюро? Это невозможно! Такое путешествие не для него! Разве Михаилу все еще нужен врач? Я уже знаю, о чем ты хочешь меня попросить... Конечно, я поеду. Не знаю, заменю ли я ему друга, но Иисус поможет мне быть доброй к нему.
— Да, дитя мое. Значит, так тому и быть. А теперь все скажем Господу.
И, встав на колени, Ольга и баронесса в горячей молитве передали Господу все свои заботы и тревоги.