Все в порядке, я просто болен Чон Хосоком.

Обжегся

  По интернету ходит огромное количество зарисовок, фанфиков, твитов... , начинающихся с того, что он курит. И он до глубины души их ненавидит. Все потому, что в них он непременно страдает и/или погибает. Проблема же в том, что они настолько близки к правде... Просто тошнит. И умереть хочется до той же самой тошноты, или это безысходность подкрадывается к его горлу гигантским комом, он и сам не знает. Единственное, что держит его - это глупые чувства, которые он никак не может выразить. Апогеем всего этого пиздеца стало смутное представление романтики: в тонких пальцах пианиста чёрный маркер и пачка любимых, самых горьких, что он смог отыскать, сигарет. Он аккуратно выводит единственное имя, которое будет помнить даже когда сдохнет по-настоящему и попадет в ад...

- Теперь я буду дышать тобой, - криво усмехается Юнги и смотрит на то, что сотворил.

Ему от самого себя противно. Но сигареты въедаются в легкие, давая мнимое спокойствие, выветривая ненавистные мысли на пару мгновений.. Так легко сейчас, словно он не здесь.

Но сигарета заканчивается , а мнимая, идеальная вселенная тает вместе с ней. Последний выдох, и она рассыпается совсем, боль возвращается, а сил больше нет. Их давно уже нет. Мин и сам не знает, за что и почему цепляется. Просто.. Просто цепляется и все.

- Ты ведь никогда не скажешь, что любишь, - но сигареты ему точно не ответят на такой сложный вопрос, куда им, если и сам Юнги не знает ответа; хотя, это - не то, чтобы вопрос. Поэтому он горько усмехается и выбрасывает бычок куда-то за угол, в тень здания. Он точно знает, что там стоит мусорный бак. Сложно не выучить картинку, которую видишь из года в год. Меняется, разве что, это самое время года и время суток.

Усмешка все с той же давностью приклеилась к его лицу, стала родной. Как маска. Со временем перестаешь осознавать, где ты настоящий, а где играешь роль.

Выбираться дальше уже нет смысла. Чувства въелись вместе с сигаретным дымом. Он, кстати, уже постоянный запах одежды на уровне с любимым одеколоном. Теперь не выворачивает от него, да и от чувств тоже. Становится все равно.

И это самое приятное чувство на свете, так считает Мин.

На самом деле так и правда в разы проще мириться со вселенской несправедливостью, да что там, со всем Миром в целом. Точнее этот самый Мир идет нахуй да и все.

-Определенно, замечательно - думает Юнги, заканчивая свои размышления на эту тему, и оканчивает свой перекур на сегодня. Уже совсем темно, пора бы идти домой. А лучше куда-то совсем далеко. Ну, или хотя бы научиться не курить. А потом уже и правда нахуй, только не Мир, а старую жизнь. Можно даже в другой город.

И тогда прокуренные легкие постепенно перестанут болеть, горло хрипеть, а голова разваливаться на части от криков менеджера. Ведь он получает за Юнги, но ему плевать на судьбу парня, все равно он сам на эту работу устраивался, пусть теперь не жалуется. /Нет, все же менеджера немного жаль за то, что ему достался именно Юнги, но он даже себе в этом никогда не признается./

***

- Мелкого я уже научил материться; недоводимого Джина довел; с солнечным Хосоком сумел подраться. Больше я ни на что не способен. Слагайте обо мне легенды. До свидания, - с этими словами прямо в лицо Бан Ши Хёка он поклонился, и Шуга ушел навсегда.

Остался обычный Мин Юнги из Тэгу. Мин Юнги, который срать хотел на бизнес и вообще на что-либо еще, кроме семьи, близких друзей и себя самого.

***

В первые пару дней было охуенно. Словно заново родился.

Телефон был послан и выключен после первого же звонка, мысли были в сторону суицида и сторону дома, остальное отключалось в ноль.

Потом был период "ломки" и жестких загулов. Оттянулся от души. Давно мечтал выспаться и напиться в хлам /странный набор, не правда ли/, а теперь можно все и безо всякого зазрения совести. Но смс от Чон с прямым и довольно емким текстом вырубала напрочь: "Ну ты и еблан, конечно". Не то, чтобы на фоне его ухода, это было не логичным, но, когда Юнги открыл свои вызовы, кто бы знал зачем, увидел, что звонил Хосоку, и они о чем-то говорили целый час и еще минут 18, потому что автоотключение было неумолимым, но кто-то явно что-то не договорил и был просто обязан сделать это. О чем можно говорить так далго с тем, кто разбил твое сердце, и кого ты так отчаянно пытаешься ненавидеть все это время, но выходит только сильнее любить и страдать тоже сильнее, Мин не знал. Первый человек из-за которого Юнги так размяк, которому позволил подойти слишком близко, а ведь знал, что ничего хорошего не выйдет, что нельзя никому доверять. Но любил. Любит до сих пор. И болит тоже до сих пор.

5 утра. Любимая головная боль, сухость во рту и желание курить. Доброе утро, блять.

Рука сама тянется позвонить, узнать, встретиться. Да, что угодно, только бы забрать частичку солнца, о которое уже раз так обжегся, но ведь тянет.

Гордость - единственно, что держит его. Но пьянка дает о себе знать абсолютной несобранностью мыслей, потому Мин набирает сухо и емко: "Центральный парк, главные ворота. Через 20 минут."

Простые и короткие предложения, а даются с таким трудом.

Юнги еще минут пятнадцать держит палец над кнопкой отправления, не решаясь нажать, потом сильно зажмуривается, открывает глаза и уверенно нажимает.

Была-не была.