Птица, что не поёт у персикового дерева

Потерянные ножны |ВанСянь

АU, в которой меч остаётся без ножен.

Небо заволокло тёмными, мрачными тучами, нависшими над горами и равнинами, как зловещее знаменование. Красные вспышки молнии напоминали пожар, готовый сжечь небеса дотла в одно мгновение ока. Свирепый и холодный ветер дул со всех сторон, едва не разрывая одежду, и безжалостно хлестал по коже, будто ударами кнута.

Уж что, а агонию от рессечённых ран хлыстом Лань Чжань знал лучше, чем кто-либо ещё. Его истязали не раз и не два, наказания теперь больше напоминали паломничество, куда он ступал торжественно и праведно, охотно склоняя голову. Боль впиталась в кости, как строчки проклятия. Некогда нежная и гладкая, как нефрит кожа, усеяна сетками глубоких и грубых шрамов. Там, где не успевали зажить старые рубцы, накладывались новые, разрывая плоть, рассекая мышцы. В самые тёмные и холодные ночи они болели особенно сильно, напоминая о своём существовании и его жизни.

Лань Ванцзи чувствовал себя несправедливо обиженным. Его спокойное и холодное сердце, где ранее никогда не было и ряби эмоций, истлело от сожалений. Он думал, что у него ещё будет много времени вместе с Вэй Ином, его даже с излишком хватит, чтобы вернуть заблудшего агнца на праведный путь. Готовый сопровождать того до самого конца, Лань Чжань впервые столкнулся с чем-то, что люди называют «неудача». Или, скорее, крахом надежд. Ему так и не удалось насладиться чувством любви и понять, что же это такое, прекрасное и трепетное, согревающее в самые суровые морозы. На его участь выпали только злоба, горечь и огорчения. Все праведные учения, правила клана и сутры оказались не больше чем шуткой. Этот мир полон несправедливости и грязи, так зачем ему существовать?

Опасные мысли посещали Лань Чжаня всё чаще. Порой даже дрожала ладонь, держащая рукоять Бичэня от переполняющей его противоречий. Демоны сердца только и ждали, чтобы подчинить и сломить Лань Ванцзи, с каждым днём всё больше истощая духовный источник. Иногда Лань Чжань, выпивая чашу за чашей «Улыбки императора», самоуничижительно думал, что отклонение Ци было его неизбежным будущим.

Он не мог его даже оплакать. Не было места, куда бы Лань Ванцзи мог приходить и сжигать бумажные деньги. От Вэй Усяня не осталось даже пепла. Поэтому собственные чувства стали зудящей иглой, воткнутой прямо в тело. Нарывающей и кровоточащей. Незаживающей раной.

Устремившись в своём отчаянии и яростной скорби уничтожить весь мир, отобравший у него сокровище, Лань Чжань сильнее стискивал зубы. Его доброта и благодетель обернулась яростью и свирепостью. Второй нефрит, благородный и бесстрастный, стал настоящим мечом, секущим головы свирепым мертвецам. Возможно хоть так он сможет хоть немного утолить свою жесткость. Ему нестерпимо хотелось разрубить всё сущее собственными руками, окропив меч кровью. Отобрать у всех тех, кто так сильно кричал о справедливости, то, что им было дорого. У всех людей было что-то ценное. Иногда таких вещей или людей было несколько. У него же – только Вэй Ин. Но и его не стало.

На груди нарывающий, покрывшийся струпьями и сукровицами, ожог от клейма тянул и ныл от боли. Его единственное желание – похоронить всю поднебесную вместе с ним. Однако...

- Вэй Ин, - шептал одними губами в бескрайнюю пустоту Лань Ванцзи, теряя вместе с этим и свою душу. – Возвращайся скорее.

Ведь покуда Вэй Усянь будет его ножнами, этот падший и полный грехов мир будет существовать в надежде, что он вернётся к нему.