— Знаешь, я не думаю, что смогу, — неуверенно протянул юноша.
— Расслабься. Каждый из таких, как ты, я, как мы, это проходят. Нет ничего сложного. Чем больше практикуешься — тем лучше. Вообще, если честно, в первый раз и я не был в восторге, но потом привыкаешь, даже нравиться начинает — убеждал его учитель.
— Но я никогда не делал ничего подобного... Может быть, попросишь кого-то более опытного? — напряжение в маленьком кабинете было почти физически ощутимым для взволнованного Шастуна.
— Бля, Шаст, прекращай ломаться. Я тебе предложил дневники по практике проверить, а не переспать со мной!
— Не знаю, что из этого хуже. Ставлю на тебя, — юноша опустил голову, замявшись, но спустя секунду продолжил, стараясь смотреть Попову прямо в глаза, — Кажется, лучше всего тебе удаётся выводить меня из себя. Я не знаю, как ты освоил этот чудный навык, но тебя хоть рекламируй: Попов Арсений Сергеевич — вынесет ваш мозг, потрындит на всех натянутых и без того нервах и обеспечит бессрочной неврастенической инвалидностью, и все это круглосуточно и бесплатно.
— Этот чудный навык — мой условный рефлекс на твою тупость. А насчёт того, что из этого хуже... Ты не можешь утверждать, — проговорил Арсений, передавая стопку дневников парню, — пока не попробуешь, — он многозначительно улыбнулся.
Вожатый недовольно покосился на того, но ничего не ответил, так как понимал, что просто бессилен в таких спорах. Старший указал на кресло около небольшого, загроможденного различного рода документами рабочего стола, садясь напротив парня. Несколько минут старательных объяснений Арсением принципов и тонкостей проверки привели к еще большему тупику, судя по абсолютно ничего не выражающему лицу Антона.
— Ну что, все понятно? — спросил Попов, ставя на край стола небольшую вазочку с конфетами.
— Ага, — Шастун попытался принять относительно умный вид, но Арсений его сразу же пресек.
— Леонардо ты недовинченный... Что, понятно, что ничего не понятно? — Арсений вздохнул, будто вместе с воздухом вбирая в легкие терпение на нерадивого ученика.
— Ага, да здравствует дерево, — все так же бездумно отвечал Антон, протягивая руку к сияющим ярким фантикам.
— Что ты агакаешь? — закатил глаза старший, беспардонно убирая конфеты в сторону.
— Экскьюз ми, конечно, но какого хуя? — крайне недовольно произнес Шаст, который уже положил глаз на угощение.
— Нет старания — нет конфет, — Попов пожал плечами, мол, он не причем.
— Возмущению, блять, нет предела! Это что за наглость? — в ход пошла искусная актерская игра и правдоподобное хватание ртом воздуха.
— Не забывай дышать, пожалуйста, — напомнил Арс, не сдерживающий откровенного смеха.
— Притащил меня неизвестно куда делать не пойми что за просто так! — пробубнил Шастун, просматривая объемную тетрадь.
— А мы все ещё в кампусе, напомню, и я тебя не заставлял. Просто ты совершенно не сосредоточен, хотя... Я мог бы попросить Аню, точно... — голубоглазый задумался, уставившись в пустоту.
«Аня? Это та рыжеволосая, что называет его Арсом и... ходит за ним по пятам?» — в сознании парня одна за другой сменялись мысли со сверхзвуковой скоростью. В его голове было так громко, что он глушил в себе их воспоминаниями о хороших временах, боясь, что он слишком громко думает.
Холодные стены, казалось бы, смыкались вокруг двоих в совершенно пустой комнате. Веяло свежей мятой, прохладный ветер развевал легкие шелковые шторы, заставляя кожу покрыться мурашками, но внешняя ощущаемая прохлада не шла ни в какое сравнение с тем палящим солнцем в душе Антона. Он до кроваво-алых полумесяцев на ладонях сжимал кулаки и склонился над тетрадью, скрывая беспричинную злость в темных зеленых глазах.
— Я в тебя верю, — тихо произнес старший вожатый.
Шастун не увидел из-за ниспадающих на глаза светлых волос, но уловил еле слышимый скрежет пододвигаемой к нему вазы. Он не заметил, как губы голубоглазого учителя дрогнули в печальной улыбке, не увидел, как Арсений обернулся, прежде чем выйти за дверь, ведь инстинктивно все еще чувствовал его безмолвное присутствие в пустом кабинете.
— Разумеется, я в тебя верю, но все же жду, когда ты облажаешься... — прошептал юноша.
Он с остервенением делал пометки на полях, кусал губы до онемения, пытаясь отвлечься от той обиды, которая горит ярче солнца, прожигая в нем дыры, подобные кровоточащим ранам.
«Ты таких напровожался. Он не первый, для кого твои чувства — детский вздор».
Старые шрамы отдают в висках все той же адской болью, мини-вселенные расходятся по швам... И ребенок внутри кричит о том, что конфеты не способны заполнить эту всепоглощающую пустоту.
***
Теплая июньская погода благоприятствовала проведению дня здоровья на свежем воздухе, поэтому сейчас, под лучами
уже заходящего за горизонт солнца, ребята со всех отрядов под руководством своих вожатых проходили квест, переходя от локации к локации, ознаменовывали каждую маленькую победу криками, смехом, душили друг друга в объятьях и просто веселились.
— Вот же дьяволята, а, — прокомментировал ситуацию Матвиенко, когда радостная девчонка запрыгнула на его спину, залепетав про то, какие же они все-таки классные.
— Вот и я во время эстафет открыто подозревал, что близится апокалипсис, — жизнерадостно произнес Шаст, который в принципе был в самом лучшем расположении духа и снимать свои розовые в фиолетовую крапинку очки не собирался.
— Не то слово... Когда еще в спортзале мячом в потолок зарядили, я уверовал, что все... Штукатурка из космоса. Полный абзац. Прощай, Шастун. Плати или умри, — Сережа остановился на секунду, смотря на недоумевающего Шаста, — Я про ремонт, не тупи.
— Ну ведь эпично было! — Антон ободряюще похлопал друга по плечу, двигаясь по направлению к сцене в саду, но внезапно остановился перед настырной Дианой, которая весь вечер вымаливала у него совместную фотографию на свой полароид.
Парень, казалось бы, с удовольствием согласился, не обращая внимание на удивленную физиономию Матвиенко.
— Сережа, сфотографируешь нас? — девушка свела брови на переносице и вытянула губы в трубочку, состроив самое милое личико, на которое только была способна.
Сергей вообще считал противоестественным (и даже опасным для жизни) отказывать девушкам, поэтому согласно взял фотоаппарат и приготовился. Он сделал несколько снимков, после каждого из которых раздавалось «Я хорошо вышла?», «Дай гляну», но чаще краткое «О боже». Матвиенко не знал, что конкретно это значит: то ли чересчур прекрасно, то ли она хочет это развидеть. Антона же абсолютно все устраивало, да и на деле ему поскорее хотелось сбежать от назойливой девочки, которая уже не знала, какую позу принять и как обнять парня.
— Вот, вот так, фоткай быстрей, — девушка наконец нашла хороший ракурс и жизнерадостно улыбнулась в объектив, когда идиллию нарушил не менее жизнерадостный Попов, очень вовремя вписавшийся в идеальный кадр.
— Упс, — Матвиенко поджал губы, искоса смотря на Арсения.
— Я тут впишусь, можно? — старший вожатый подошел сзади к Антону, положив руку на его плечо и улыбнулся.
— Уже вписался, — не сдержал улыбки Сережа, но переводя взгляд на взбешенную девушку, быстро сменил ее на скорбный молчаливый взгляд, — Это очень грустно, — закивал он головой.
Изрядно расстроенная девушка отошла в сторону, уступая место с вожатым настойчивому Попову.
— Арс, я тебя уже обыскалась! — между двумя парнями вклинилась ненавистная Антону Аня и мимолетно поцеловала Арсения в щеку, то самое время, когда Сережа раздраженно пробубнил «Или сейчас вылетит птичка, или кому-то влетит порядочных люлей».
Фотография была сделана, и девушка нетерпеливо потянула старшего вожатого за собой:
— Я тебе говорю, пошли. Будет весело, ну, по крайней мере, веселее твоих бумажек.
— Дай фотку хоть забрать, — Попов вырвался из цепких лап девчонки, та недовольно хмыкнула, но за ним не последовала.
***
Шастун стоял у мощного дуба, облокотившись спиной о его изрезанный ствол и разглядывал фотографию. Чистые, слегка наэлектризованные потоки воздуха растрепали светлые волосы, подсвеченные розовыми бликами заката. Хмурые брови поползли вверх, когда его уединение нарушило шуршание кроссовок по влажной густой траве. Увидев перед собой знакомые голубые глаза, Шаст спрятал снимок за спину.
— Можно посмотреть? — Попов кивнул на спрятанные за спиной руки парня.
— Нет, — Антон замотал головой, сильнее вжимаясь в грубую кору дерева.
Размытая в последних проблесках солнечного света, фигура старшего выглядела внушительно, и надвигалась слишком медленно, дразняще, но Антон не мог избавится от легкой трусливой дрожи в коленях.
— Ты хорошо сегодня поработал. Я не сомневался, что ты справишься. С дневниками. И с эстафетами. Да, хм, — Попов выдержал недолгую паузу, собираясь с мыслями, прежде чем продолжить, — Я хотел извиниться. Вижу, ты избегал меня последние несколько дней, а сегодня вовсе какой-то обиженный. Даже не отрицай. Ты не слишком хорош в том, чтобы скрыть что-то, и сдержанность... Это не про тебя, — голос парня сорвался, — Кажется, мое отвратное самочувствие — не абонемент на мудацкое поведение.
— Не кажется, — тихо произнес парень, который уже и думать забыл о фотографии, разглядывая трепещущую листву над собой, — Но извинения приняты. Надеюсь, теперь ты себя хорошо чувствуешь. Если нет, то у тебя всегда найдутся помощники, — Шастун попытался произнести это как можно беспечнее, но вышло сдавленно и слишком эмоционально, — Аня. Она сдержаннее, и терпеливее, и не капризничает. Вообще, ты и сам это все знаешь...
— Шаст, сдержан., — Попов был перебит.
— Вот именно... — блондин перевел испепеляющий взгляд на старшего, — Все вертится вокруг сдержанности, не так ли? — парень вопросительно развел руками, — Когда ты уже поймешь, что я гиперактивный, сверхэмоциональный и совершенно негоден для того, чтобы быть твоим любимым учеником? Для этого сойдут другие девочки на побегушках, такие, как Аня. Я не буду тебя слушать, и мне искренне жаль, что сэнсэй разочарован, но я думаю, он будет очень горд, когда я стану настолько сдержанным, что обрету к нему абсолютный иммунитет, — холодность в нарочито стесненном голосе сошла на нет, перерастая в отчаянный крик, — Для тебя я великий, как винтик, всего лишь капризный ребенок... Да, наверное, это я и есть. Может быть, ты все верно решил, когда посчитал правильным не воспринимать меня всерьез, — Шастун медленно опустился по грубой поверхности, подтягивая к себе колени и утыкаясь в них лицом.
Арсений молча стоял перед ним не в силах произнести ни слова. Губы сжались в тонкую линию, дыхания катастрофически не хватало, но сейчас это не казалось ему таким важным. Опустившись на колени перед Антоном, он протянул руку, чтобы дотронуться до его волос, но остановился. Ему не хотелось, чтобы парень окончательно убедился, что к нему относятся, как к глупому, несамостоятельному ребенку, что его пытаются утешить, задобрить конфетами, после того, как с извращенным удовольствием доведут до детского недовольного визга и слез. Он так не считал.
Тишину прервал приглушенный голос Антона, который уже более-менее пришел в себя:
— Мы ведь можем просто общаться?
— В час ночи жду тебя на этом же самом месте.