«Ангел, я пошутил!» — это последнее, что довелось услышать Антону, беспрецедентно сбежавшему от Попова.
Для Шаста все выглядело так, будто бы рассудок победно продемонстрировал сердцу средний палец, но даже торжество разума не было праздником. Он отказывался признаться самому себе, что был неравнодушен к парню, убеждал себя в том, что все в порядке, но с таким же успехом можно было с умным видом отрицать очевидные вещи, выставляя себя на посмешище.
Три долгих насыщенных дня и две бессонные ночи с пятью столовыми ложками самобичевания, в сочетании с ненавязчивым ночным самоанализом, полностью вымотали парня, вывели его из душевного равновесия и запечатлелись в порядочных мешках под глазами, которые только с плеча на плечо и перебрасывать. Он все еще посещал планерки, ходил на репетиции, в общем, несмотря ни на что, продолжал добросовестно выполнять свою работу с девизом «Скули, но делай» и полностью игнорировать некоторые аспекты дерьмо-жизни, такие как голубоглазая катастрофа (но, можно просто Арсений) и, может быть, жуткий, типично студенческий недосып.
Вот и сейчас Шастун решал один из самых важных вопросов мироздания — поспать еще пять минуточек или собрать себя в кучку и, наконец-таки, встать с кровати, но его утреннюю дрему прогнал звонок Позова по фейстайму.
— Доброе утро! — Дима чуть ли не пропел это самым жизнерадостным голосом.
— Утро доброе, но не я, — Антон неохотно покинул кровать и в спешке стал собираться.
— Что случилось? В раю тучки набежали? — поинтересовался друг.
Вожатый подумал, стоит ли рассказать другу обо всем, но решил, что это не телефонный разговор, и лишь отрицательно качнул головой, мол, все в порядке.
— Вот знаешь, Антон, просто доверься сердцу!
Сердце? Да он ненавидел эту жалкую, ущербную мышцу, бесцельно тыкающуюся в ребра. Шастун также вспомнил свой первый экзамен по педагогике, который он чуть не завалил, следуя этому совету, и яростно замотал головой, пытаясь прогнать не самые приятные воспоминания:
— Это равносильно самоубийству, но я подумаю.
— Я, между прочим, готовить научился.
— Заварить бич-пакет — не значит научиться готовить. Ну это я так, к слову.
— Эх, только мамке не говори, это же ей сердце в скорлупки разобьёт, — Дима сокрушенно вздохнул, — Сегодня, кстати, иду с Алиной в кино. Понимаешь, она такая прекрасная, восьмое чудо, просто невероятная девушка — в друге защебетал нескончаемый романтизм.
— И вы знакомы неделю, — прокомментировал суровый реализм Антона, — В ответную могу сообщить, что наш Сережа положил глаз на здешнего дохлика, — с улыбкой произнес парень, вызывая тем самым драматичное «О боже, как он мог, скотина такая?!».
Они еще немного поговорили, прежде чем в комнату вошел радостный Матвиенко и прямо-таки выхватил телефон из рук Антона, начиная засыпать Позова бесконечными вопросами.
— У нас целый час свободен. Тренер детей в бассейн повел. А тебя, кстати, наш старший искал. Я сказал, что ты в медпункт пошел, так что быстрее беги, а-то и мне влетит по первое число.
Тот лишь равнодушно кивнул и вышел из комнаты, но уже подсознательно готовился к громкому «Шастун, где тебя, блять, носит?!».
На улице стояла жара, хоть святых выноси. Направляясь в полной тишине к кампусу, Антон размышлял о том, зачем Арсений его искал. Еще сильнее его волновал вопрос: как ему теперь себя вести? Завидев на ресепшне предмет его, скорее, переживания, чем воздыхания, он понял, что лучшая в мире тактика в решении проблем - либо игра в «камень-ножницы», либо старый добрый игнор, которому он, в последнее время, отдавал предпочтение.
Арсений стоял в окружении вожатых и как-то отстранённо давал указания. Шастун подошел ближе, не пытаясь привлечь его внимание, так как инстинкт самосохранения все ещё выдавал сигнал «Опасно для жизни! Сохраняйте дистанцию!»
Но то, что он увидел, заставило сердце парня сжаться чуть ли не в ниточку и истечь литрами крови: искорки в глазах Попова порядком поугасли, а голос был едва слышен за общим гулом и перешептыванием, когда тот тщетно пытался установить какую-никакую тишину.
Инстинкт самосохранения ушел на последний план, когда Шастун упрямо пробивался «ледоколом» сквозь толпу говорливых вожатых и, с праведным ужасом осознал, что совершенно нечеловеческим образом оказался прямо перед прожигающим насквозь взглядом Попова.
— Щас похихикаем, — ехидно шепнули за спиной юноши, сзади послышались смешки, и, кажется, кто-то даже хлопнул в ладоши.
— Шастун, можешь не верить, но больше всего на свете я хочу осчастливить волшебным пенделем именно твой зад. Однако, утро доброе.
«А я верю, что скорее ад замерзнет, чем ты прекратишь надо мной подобным образом издеваться», — промелькнуло в мыслях у вожатого.
— А говорят, романтика умерла, — послышался с нотками веселья голос Матвиенко, и Шастун дал себе клятву поговорить с ним о его ни на минуту не захлопывающейся варежке.
Взгляды со всех сторон давили, парень, который к этому времени был уже весь на нервах, начал кусать губы, пока Арсений в итоге не распустил жаждущую треша публику. Откуда ни возьмись на приходящего в чувства Антона налетела Диана, чуть не сбив его с ног.
— Привет. А я тебе тут принесла, вот, — девушка протянула парню апельсин, мол, «от сердца отрываю, возьмите, пожалуйста», и любезно улыбнулась. — Я не видела тебя на завтраке, а в бассейн я не хожу, поэтому прихватила его в столовой для тебя.
— Эм, спасибо, это очень мило с твоей стороны, правда, — Антон взял фрукт и положил в карман шорт, не замечая, как рука Новиковской на короткий миг коснулась его пальцев.
— Я вам тут не мешаю, не? — Арсений смотрел на двоих из-под опущенных ресниц, выражение лица было непроницаемым.
— Извините, Арсений Сергеевич, я уже ухожу, — девчонка засеменила, последний раз обернувшись к Антону, — Если что — я в игровой.
— Если сто — я в игловой, — передразнил Попов девочку, закатывая глаза.
— А еще я маленький, — усмехнулся Шаст, приглаживая и без того вполне неплохо уложенные волосы.
«Ну не придурок ли? Не поправляй волосы! Ты что вообще творишь? Так же красноречиво можно было написать на лбу ВОЗЬМИ МЕНЯ АРС — NOW OR NEVER» — одернул себя вожатый.
— Так ты меня искал? — промямлил Шастун.
— Ну, это преувеличено. Хотел попросить тебя сегодня вместо меня на спартакиаде провести эстафеты...
— Конечно, я могу! У меня столько идей, я думаю, можно провести... — Антон еле удержался, чтобы не запрыгать от воодушевления, пока руки старшего не легли на его плечи.
— Кажется, если ты сейчас не прекратишь прыгать по этажу, начнется землетрясение.
— Трясешься здесь только ты, — заметил паренек, чувствуя кожей легкую дрожь рук Попова, раскатывающуюся по его собственным плечам табунами мурашек.
Арсений закрыл глаза и, сделав глубокий вдох, отстранился, облокотившись о стену. Кисти бледных рук, колени заметно подрагивали. Антон обеспокоенно окинул взглядом голубоглазого:
— Ты в порядке?
— Да, все хорошо. И не смотри на меня так, пожалуйста.
— Это как же? — блондин нахмурился.
— С жалостью. Благодарю покорно, но если что, тебе не обязательно помогать или угождать мне.
— Нет, нет... — Антон легонько ударил себя ладонью по лбу, качая головой, — Ты все не так понял. Мне тебя не жалко, — он округлил глаза, поражаясь собственной глупости, — Нет, то есть, жалко, но не так. В общем, ну, знаешь, я... хотел сказать... Это не потому что мне нужно твое одобрение. Точнее, оно мне вообще не нужно, я...
Шастун сцепил пальцы рук в замок, пытаясь выстроить некую защиту между собой и таким пронзительным взглядом холодных, некогда голубых глаз, которые сейчас, будто в непогоду, были совсем серыми, словно заволоченные дождливыми тучами. Антон продолжил стоять неподвижно а-ля «Арсений, перед тобой полный идиот. Ну, что ты думаешь по этому поводу?».
— Ложь, — отрезал старший, — Не нужно мое одобрение? Почему все выглядит в точности до наоборот? Нормально превзойти учителя, ты знаешь?
— Знаю, с поправкой на то, что я все еще не твой ученик. И не горю желанием им быть, если честно, — Антон незаметно ущипнул себя на руку, как будто боялся наговорить лишнего.
— Я уже говорил, что хорошо чувствую ложь? — Арсений улыбнулся своей фирменной самодовольной улыбкой.
— Ах, чувствуешь...
«Вот и вали, долбаный детектор лжи».
— Что ты еще чувствуешь? — Шаст выжидательно посмотрел на растерянного Арсения, — Ну, ты подумай, а я пока пойду спасу мир, что ли...
— Почему ты такой вредный, боже? — Попов снова закатил глаза.
— Этого у меня не отнять, хотя я бы еще поспорил, кто из нас вреднее.
— Обсудим это позже, а сейчас идем, поможешь мне кое с чем, — Арсений плутоватыми глазами посмотрел на Антона.
— Никуда я с тобой не пойду! — вожатый упрямо остался стоять на месте.
— Почему же?
— У меня есть дела.
— Какие?
— Я... Я собирался позвонить девушке. Да, позвонить я хотел, пообщаться. Нельзя, учитель?
— Ой, врун, — протянул Попов, но уже немного смутившись после дерзкого «учитель», — А я собирался тебя конфетами угостить.
— Не люблю конфеты.
— Самая бесстыдная в мире ложь, Врунишка-Шастунишка.
— Эх, номер не прошел, — Шастун поник, проворно скрывая улыбку за маской обиженного и угрюмого юноши, — Просто так обидно, когда люди думают, что меня можно купить, кхм, едой. Но еще обиднее от того, что в реале так и есть.
— Я тебя не покупаю, а всего лишь мотивирую, дурачок, — отозвался хохучущий Попов.
— Мне нравятся ваши методы, Арсений Сергеевич, но напомню, что в случае чего вам светит срок от трех до шести лет.
— За что? — удивленно округлил глаза так называемый Арсений Сергеевич.
— За изнасилование!
— Какое изнасилование? Ты с луны свалился, Лунтик? — Попов повернулся к вожатому с выражением неприкрытого возмущения.
— ЗА ИЗНАСИЛОВАНИЕ МОЕГО МОЗГА! — негодующе ответил парень, на что старший подошел к нему, положив указательный палец на его приоткрытые губы, заставляя паренька немного усмириться, но не кровь, бешено стучащую в его висках.
— Увы, это неизбежно.