Возможно, из-за раны и потери крови сердце Цинь Цзина начало болеть за два дня до лидуна, поэтому у него не было выбора, кроме как оставаться в бассейне. Семью днями позднее он выяснил, что похудел на размер. Взглянув в зеркало, ему показалось, что его скулы выступают даже больше прежнего. Его глаза казались посаженными еще глубже, и неожиданно для себя он стал от этого немного привлекательнее.
В горах было тихо зимой. После нескольких скучных дней восстановления Цинь Цзин решил уйти и попытать удачу в игральных домах близлежащего городка. После чего он посетил магазин лекарств, с которым когда-то имел дело, и выпил немного с его владельцем, налаживая отношения. Когда он, полупьяный, вернулся домой, подходил к концу Час Собаки[1]. Он отворил ворота во двор и увидел свет от свечи, исходящий из его комнаты. Теплое золотое свечение просачивалось сквозь оконную бумагу, мягко окутывая его сердце коконом жары.
Цинь Цзин думал, что это его учитель решил сделать один из своих сезонных визитов и отругает его, если доктор завалится в дом пьяный, поэтому он остался во дворе, чтобы очистить голову.
Неожиданно дверь открылась, и человеком, стоящем в свете, оказался Шэнь Ляншэн.
«Что ты здесь делаешь?» - изумленно воскликнул Цинь Цзин, почти не пытаясь скрыть удивление на лице. Он считал, что увидит мужчину в следующий раз, когда пыль уляжется, и что этот мужчина пришел, чтобы вернуть его в Секту Син для казни. Ему в голову не приходила ни одна другая причина, почему мужчина пришел за ним сейчас.
«Просто проходил мимо», - ответ Шэнь Ляншэна был мягким, но Цинь Цзин замер: он думал о возможных причинах. Например, то, что Шэнь Ляншэн вернулся, не было бы таким удивительным, если бы хуфа принял близко к сердцу их действия той ночью.
Однако, то что Шэнь-хуфа относится к нему серьезно, звучит так же абсурдно, как свинья, взбирающаяся на дерево. Цинь Цзин медленно моргнул и сказал: «О», - сомнения все еще не покидали его сознание, и он думал, что, возможно, алкоголь вызывает у него галлюцинации.
Он продолжал смотреть, но, к сожалению, Шэнь Ляншэн не растворился в воздухе. Мужчина все еще стоял на том же месте. В этот раз он был одет во все черное, но его лицо все еще было холодным и полным злобы - просто на смену белому учану пришел черный.
«Что ты планируешь делать, будучи так одет? Совершить ограбление?» - если мужчина сказал, что просто проходил мимо, так тому и быть. Цинь Цзин не был предубеждён и не стал докапываться, а только непринужденно пошутил.
«Нет, я навестил тебя после ограбления».
«Хех, - Цинь Цзин не смог сдержать смешок. Он покачал головой, виня себя за то, что забыл о наличии остроумия и у хуфы. Посмеявшись, он вежливо извинился. - Тогда мне ужасно жаль, что заставил тебя ждать».
Пока они говорили, он зашел в комнату и закрыл дверь. Сделав это, он сразу почувствовал горький запах крови и понял, что Шэнь Ляншэн не шутил. Хуфа действительно был занят «делом».
А «делом» Секты Син в эти дни было не что иное, как поиски недостающих страниц. Цинь Цзин повернулся, чтобы осмотреть мужчину, но не нашел никаких признаков повреждений. В таком случае, должно быть, это было...
В комнате, освещенной свечей, Шэнь Ляншэн вел себя не как гость, а скорее как хозяин: он взял чашку, наполовину наполненную чаем, и спокойно потягивал его. Кровь была не так уж заметна, так как на нем была черная одежда, но запах становился сильнее с каждой секундой. Взгляд Цинь Цзина проследовал к шлейфу одеяния мужчины, и его глаза сузились.
... должно быть, это было односторонней резней.
Закончив с чаем, Шэнь Ляншэн заметил на себе взгляд доктора и, что важнее, увидел в нем отвращение. Хотя Цинь Цзин хорошо постарался, чтобы по большей мере скрыть его к тому времени, когда мужчина поднял глаза от чашки, он все же уловил его.
Шэнь-хуфа проследил за взглядом мужчины вниз к краям своей одежды. Подол его одеяния доходил до верха обуви и был расшит узором из облаков, но он забрал так много жизней, что серебряная нить промокла в лужах крови, стекшей с горы трупов. Багряная жидкость позже превратилась в пурпурно-бордовую, из-за чего одежда казалась чисто черной на первый взгляд.
«О чем ты думаешь, Цинь-дайфу?» - после долгого молчания, Шэнь Ляншэн стал приближаться к Цинь Цзину шаг за шагом. Хотя он был разоружен, его присутствие все еще вызывало у другого мужчины мурашки.
«Интересуюсь, скольких ты убил», - очень честно ответил Цинь Цзин.
«Боюсь, больше, чем ты думаешь», - Шэнь Ляншэн положил свою ладонь на шею мужчины, поглаживая его адамово яблоко кончиками пальцев. Такая поза создавала впечатление, что они шептали друг другу всякие нежности, а не обсуждали смерть и убийство.
«К сожалению, я сегодня не в настроении, - Цинь Цзин шагнул назад, чтобы увернуться от его руки, налепив при этом вежливую улыбку. - Слишком поздний час для гостей, Шэнь-хуфа. Сюда пожалуйста».
«О? И почему же ты не в настроении?» - без малейшего волнения, Шэнь Ляншэн встал перед ним с руками за спиной и слегка опущенными вниз глазами.
«Потому что я проиграл в игральном доме. В следующий раз тебе следует выбирать для посещения день, когда я выиграю», - сохраняя все то же выражение на лице, Цинь Цзин сделал еще один шаг назад, но в следующий момент комната вокруг него закружилась. Он не видел, чтобы Шэнь Ляншэн делал какие-либо большие движения, но в следующее мгновение был брошен на кровать. Хотя постель была мягкой, он все еще чувствовал дезориентацию.
«Можешь сделать мне одолжение, Шэнь-хуфа? По крайней мере сними сначала эту одежду, - должно быть, Цинь Цзин был пьян, иначе он бы не осмелился говорить в такой манере с мужчиной сверху. - Мне не нравится, как она выглядит».
«Тебе давно известно кто я, Цинь Цзин, - голос Шэнь Ляншэна не выдавал недовольства, но его действия говорили совсем другое. Освободив лишь малость своей ци, шесть слоев зимнего одеяния на теле доктора в одно мгновение превратились в лохмотья. - Не думаешь, что теперь уже поздновато для сожаления?»
Нэйгун Цинь Цзина был настолько ниже нэйгуна Шэнь Ляншэна, насколько это возможно, и его ци ослабла из-за недавней боли в сердце. Поэтому он не мог противостоять даже той крохе энергии, что высвободил хуфа. Казалось, его мозг на момент выключился, но был возвращен к жизни болью в его нижней части. Шэнь Ляншэн силой вошел в него без какой-либо смазки, разрывая проход и оставляя его истекать кровью. Красные капли стекали вниз, превращаясь в маленькие пятна на простынях.
«Разве это не то, чего ты желаешь, Цинь Цзин?» - на этот раз Шэнь Ляншэн не сдерживался, освобождая от белья всю длину. Он направлял свой толстый ствол глубоко внутрь доктора и намеренно оставлял разбухшую головку у отверстия, даже когда выходил. Кровавое отверстие было порвано и больше не могло сжиматься.
Цинь Цзину было так больно, что он не мог уловить ни слова, сказанного мужчиной. Каждый раз, когда от травм, он уже почти отключался, острая боль снова и снова возвращала ему полное сознание, подвергая его бесконечному циклу пыток.
«О, как я мог забыть? Это - не то, чего ты желаешь. То, чего ты желаешь - экстатическое удовольствие, - действия Шэнь Ляншэна были настолько безжалостными, насколько был спокойным его голос. - Тогда, как насчет того, что я дарую тебе его».
С головокружением Цинь Цзину кое-как удалось почувствовать, как боль начала стихать, и он силился открыть глаза. Он увидел, как Шэнь Ляншэн, покинув кровать, начал копаться в шкафу с лекарствами. Мужчина выбрал несколько разных контейнеров и понюхал каждый из них, прежде чем вернулся с фарфоровым флаконом. Это было не что иное, как местное лекарство, использованное доктором для хуфы несколько месяцев назад.
Шэнь Ляншэн открыл бутылку, а потом поднял бедра мужчины одной рукой и вылил весь контейнер кремообразной смеси. Выбросив пустой сосуд, он распределил лекарство и, спустя какое-то время, оно начало работать и остановило кровотечение. Затем он поднял и развел обе ноги Цинь Цзина, прежде чем снова погрузился в него, на этот раз, соблюдая такой ритм, при котором раны бы снова не порвались.
Цинь Цзин постепенно перестал чувствовать что-либо сзади, осталась лишь приглушенная боль. Он мог только поаплодировать самому себе за эффективность лично им разработанной лечебной смеси, но теперь это звучало весьма иронично.
Боль ослабла, и хуфа также двигался в более медленном темпе. Цинь Цзин ощущал, как орган внутри осторожно прощупывает и трется о его чувствительное место, и он не мог удержать свой собственный член от реакции, когда тот начал твердеть под почти что физически ощутимым взглядом мужчины.
Освободив одну руку, Шэнь Ляншэн начал с большой осторожностью ласкать растущую эрекцию, и когда она достигла предела, он потянул за ленту в волосах Цинь Цзина. Тихо качая бедрами, он обмотал полоской ткани возбужденный член, каждое яичко, а затем, обмотав другой конец вокруг основания органа несколько раз, завязал узел.
Цинь Цзин уже хотел запротестовать и оттолкнуть мужчину, но тут же понял, что от этого не будет никакого толку. Поэтому он не пытался сопротивляться. Он мог только сделать вдох и бояться длинной ночи впереди.
«Приятно получать то, что хочешь, Цинь Цзин?[2]»
Шэнь Ляншэн был склонен пытать доктора во время занятий любовью. Его орган был словно драконом, ныряющим в море, извивающимся и вертящимся, вздымая воду, пока волны не зарычат, а песок, тысячелетиями лежащий на морском дне, не начнет безудержно танцевать и бесцельно плыть вместе с подводным течением[3].
В морозную зимнюю ночь Цинь Цзин чувствовал себя этим морем, переполненным туманным желанием. Его левая рука свободно свисала с края кровати, в то время как правая была распростерта на его животе. Через свою собственную плоть и кожу он ощущал каждый толчок мужчины, грозящий прорваться сквозь низ его живота в любой момент.
Тем временем его собственное достоинство было твердым до боли, но тугие путы вокруг его мошонки и основания делали невозможным рост или освобождение. Все эйфорические ощущения, что он получал, скапливались внизу его живота, постоянно ферментируя и расширяясь, почти заставляя его хотеть, чтобы мужчина на самом деле пронзил его живот, и наслаждение могло освободиться.
«Шэнь-хуфа... Я сказал...ты не можешь дать...то, чего я действительно хочу...эта поговорка...была использована по ошибке...»
Цинь Цзин еле выдавил эти слова из последних сил, прежде чем беспомощно растянулся на кровати, позволяя Шэнь Ляншэну продолжать свою работу. У него даже не было сил закрыть глаза. Он уставился на изголовье кровати пустыми глазами, все еще до краев полными желания. Словно в его глазах весь мир вымер и в то же время стал праздником плоти. Человек и человек, зверь и зверь, человек и зверь. Все, что осталось: обнаженные тела, тяжелое дыхание и распутный блуд.
Сначала, Цинь Цзин не хотел давать волю голосу, но теперь он не мог издать ни звука, даже если бы и захотел. Его рот оставался открытым, и из уголка губ до горла стекала слюна, его ключицы были влажными от слюны и соблазнительно блестели под дрожащим светом свечи.
Он не знал, как долго длилась пытка, пока Шэнь Ляншэн, наконец, не сорвал ленту с пурпурной эрекции. Мошонка яростно сжалась, и орган подскочил еще раз, вероятно, на грани освобождения.
В следующий момент Шэнь Ляншэн прижал пальцем маленькое отверстие на головке. Он наблюдал, как мужчина под ним застыл и жалобно заскулил, а из его глаза соскользнула слеза.
Цинь Цзин не знал, что плачет. Он не знал даже, что мужчина сделал. Все, что он знал - палящее чувство в своем паху, когда горячее семя устремилось к выходу лишь затем, чтобы быть блокированным и отклоненным до следующей волны эякуляции. Его член был готов взорваться от боли. В этом мире даже близко не было слова, способного описать, насколько это было больно.
Холодно глядя вниз на плачущего мужчину, Шэнь Ляншэн продолжал толчки, не убирая большого пальца, и смотрел, как мужчина невольно дрожит. Его волосы беспорядочно распластались по кровати, и лицо в центре их было не румяным и розовым, как должно быть у того, кто предается похоти, а мертвенно белым.
Шэнь Ляншэн остановился, прежде чем, наконец, освободил мужчину. В тот же момент несколько выбросов струи густой спермы выстрелили на самого доктора.
Возможно, из-за длительной эрекции, член не обмяк после освобождения и остался прежнего размера. Шэнь Ляншэн продолжил двигаться в умеренном темпе, и вскоре еще какое-то количество молочной спермы вырвалось из отверстия, не как эякуляция, а скорее, как последние капли мочи, капающие время от времени. Затем, он опять взглянул на лицо мужчины и увидел, что жизнь возвращается к нему, но слезы все еще тихо стекали.
Шэнь Ляншэн поднял бровь от любопытства, что было редкостью для хуфы. Он положил руку на грудь доктора и начал щипать сосок со спермой мужчины в качестве смазки. Он наклонился и прошептал ему на ухо:
«О чем ты думаешь?»
«...»
«Тебе хорошо?»
«...»
«Тогда, не плачь, если да».
«А? - выпалил Цинь Цзин, словно только что придя в себя. - Я плачу?»
Шэнь Ляншэн лишь коснулся своими губами его глаз, убирая слезы, прежде чем поцеловал мужчину.
«...не очень солено, - Цинь Цзин почему-то засмеялся, обхватив руками шею Шэнь Ляншэна и выдохнув рядом с его ухом. - Я не плакал уже очень давно».
Продолжая молчать, хуфа обхватил лицо доктора одной рукой, а другой потянулся между их тел. Он взял достоинство мужчины и, нежно поглаживая его, восстановил свои толчки. Время от времени он смахивал с головки сочащуюся жидкость, пока уже больше ничего не вытекало. Он спросил, держа губы на ухе Цинь Цзина: «Этого достаточно?»
Доктор слегка кивнул и почувствовал, как мужчина погрузился глубоко в него, а затем разрядился, не обращая внимания на всю чепуху о сохранении своей «янь» сущности для шуан-сю.
Свеча на столе догорела до конца. Огонь подпрыгнул высоко в воздухе, прежде чем внезапно умер.
В полной темноте Цинь Цзин ощутил, как с него ушел вес. То, что пытало его так долго, ушло, и мужчина также ушел. Только тогда его тело расслабилось, а глаза закрылись.
Его не волновало, ушел ли Шэнь Ляншэн или остался на ночь. Он чувствовал, словно по его телу промчался табун лошадей, ни одна кость не осталась целой.
Однако, будучи таким измотанным, он не мог уснуть. Все, о чем он думал, было то, что по какой-то причине он заплакал. Его губы разомкнулись в сухом, молчаливом смехе.
О чем он думал в тот момент? Цинь Цзин начал размышлять и обнаружил, что ни о чем грустном.
Это было не что иное, как страсть смертного мира, но половина тел, совокупляющихся перед его глазами, носила его лицо.
Другая половина, однако, была не Шэнь Ляншэном, а людьми без лица, без личности.
Или, возможно, они не были ни людьми, ни животными, ни живыми существами, ни вещами, обладающими формой - это было совокупление с судьбой, соединение со смертью.
Шэнь-хуфа, о Шэнь-хуфа, говорил Цинь Цзин в тишине. Знаешь ли ты, что каждый раз, когда я тебя вижу, я словно вижу конец своей жизни, но я не хочу тебя отпускать именно из-за этого.
Ах, вкус занятия любовью со смертью и судьбой...
Желание - иллюзия, если не можешь отпустить его, ты должен страдать.
Как правдиво.
Но, Шэнь Ляншэн, чего, ты думаешь, я действительно желаю?
[1]Час Собаки - с 19.00 до 21.00
[2]Шэнь Ляншэн цитирует «Аналекты Конфуция». Фраза описывает человека, который воплотил в жизнь свои мечты или идеалы.
[3]Китайские драконы обитают в воде и достигают наибольшей силы, контактируя с крупными водоемами. В легендах и народных поверьях часто говорится о людях, которые спасают маленьких змей или угрей из луж и заводей после шторма и выхаживают их. Эти змеевидные создания на самом деле - драконы, которые благословляют людей, спасших их, и проклинают тех, кто этого не сделал.