Аndrophobia

8

По прилёте во Флоренцию ребята не могли закрыть свои рты. Слишком роскошно, все здания хотелось потрогать, пощупать, расцеловать в конце концов, воздух был особенный, люди были особенными, да чего мелочиться, особенным было всё, даже лежащий бомж недалеко от аэропорта. Чонгук не сдержался, подлетел к нему и сунул запечатаную бутылку воды и сникерс. Он бегал по всей площади, пока все спокойно ждали такси, подбегал к каждому и говорил «Ола комо эстас» (как дела) с безумным корейским акцетом, веселя всех вокруг.

— Никогда не видела его таким, — шепчет омега другой.

— А он никогда таким и не был, — отвечает тоже шёпотом Мишель, которая немного общалась с Чонгуком.

Всё потому что Чонгук всегда прячет все свои эмоции в ящик, который он поставил в тёмный уголок своей души и запер дверь, чтобы никто не смог её открыть.
Да, ему порой тяжело дышать, тяжело с этим справляться, его накрывает волна депрессии, он срывается и хочет уже выкинуть зудящую боль в груди. На помощь в такие срывы, конечно, приходит Намджун, он быстро приводит его в порядок. После терапии он обычно идёт к родным бабушке с дедушкой, на окошко в колумбарии клеет маленький букетик цветов и тихонько им рассказывает о том, как сложно ему приходится без них, выпускает всю боль и отчаяние слезами.
Он не может кому-то рассказать о своей боли, потому что обычно его никто не слушает, Чимин пропускат мимо ушей важные детали и обращает внимание на ненужное, Намджун слишком много видит, когда сидит за столом своего кабинета в психиатрической больнице, и именно поэтому Чонгук сокращает свои посещения туда буквально до «меня сейчас накроет» и «нужно взять таблетки», но Намджун тоже человек, и от него, если постараться, спрятаться можно.

Однажды Чонгук заглянул в комнату, где собралось множество душевно больных людей, которые действительно пережили какие-то катастрофы, терракты, Чонгук пережил насилие, это тоже травма, с которой он не может справиться. Ему не стало их тогда жалко, этих слабых беспомощных людей, но ему не было на них всё равно (он проплакал всю ночь, образ потерянных глаз этих людей ещё долго стоял у него в голове). После этого опыта он понял: он сильный человек, даже может быть альфой, может быть альфой Чимина, может любить путешествовать, отдыхать в клубах и курить травку на тусовках с одногруппниками, зажимая Чимина в углу, пока всем на них посрать.
Он может; они, больные, находящиеся тут под сильнейшими нейролептиками и атарактиками, которые сидят на привязи и под вечным контролем — нет.
Чонгук может воплотить всё, о чём желает, они — нет.
Он сделал то, о чём подумал в тот момент, воспользовался своими возможностями. 18-20 лет были для него весьма весёлыми, Намджун часто отпускал «братьев» на моря, в разные города и страны. Было незабываемо и круто, ему стало в тот момент лучше, он выбрался с того тёмного прошлого, он на время его отпустил, и то, над чем работал Намджун — над его настоящим, — приобрело краски. Но это всё находится под цепями, и если их разорвать, будут серьёзные, необратимые последствия.